— Сколько нужно узнать, чтобы стать взрослым? — тихо спросила она. — Сколько радости, горя или боли я должна пережить, чтобы вы, Маркус, назвали меня женщиной?

Раздраженный ее настойчивостью, он сжал губы, взглянул на нее, затем — на стену дождя за окном.

— Не знаю, Доминик.

— Откуда же вам знать, что я еще ребенок? — не отставала она.

Взгляд Маркуса снова метнулся к ее лицу, и, хотя губы советника по-прежнему были сердито сжаты, Доминик прочла в его глазах желание понять.

— Почему для вас это так важно?

Щеки ее чуть порозовели.

— Мне неприятно, когда меня не принимают всерьез. Тем более вы даже не знаете...

Она резко оборвала себя, в ужасе оттого, что едва не выдала свою тайну. Нет, не сейчас! Это безумие! У Маркуса и без нее достаточно забот!

— Чего я не знаю? — переспросил он.

Не глядя на него, она помотала головой.

— Неважно, Маркус. Забудьте.

Проницательный взгляд его пристально изучал ее лицо.

— Вы хотели что-то сказать, а потом передумали. Что это, Доминик? Что-то важное? Такое, что я должен знать?

— Нет! — резко ответила она и потянулась за стаканом, изо всех сил изображая беззаботность. — Ничего особенного. Я только хотела сказать, что вы совсем меня не знаете.

Вместо ответа он только приподнял черные брови.

Его молчание побудило ее продолжать:

— Прошли годы, Маркус. Я узнала и пережила много нового. Я уже не та наивная девочка, которую вы когда-то знали.

Уголки его губ тронула безрадостная улыбка.

— Я тоже много пережил за это время. И дурного больше, чем хорошего.

Он говорил о разводе. И Доминик вдруг охватило неудержимое желание ответить: она понимает его чувства, знает, что такое безответная любовь, знает, какая боль охватывает сердце, когда узнаешь, что тебя предали...

Доминик могла бы сказать еще многое, но прикусила язык, понимая, что этого говорить не стоит.

Она поднесла стакан к губам и сделала несколько глотков, надеясь, что Маркус не заметит, как дрожат ее руки. Затем поставила свой эль и выдавила слабую улыбку.

— Мне тоже пришлось пережить немало горя. Особенно в последнюю неделю.

При этом внезапном напоминании лицо его помрачнело.

— Вы правы, в последнюю неделю всей вашей семье пришлось нелегко, — согласился он.

— И вам, Маркус, — печально откликнулась Доминик. — И всем, кто любил отца. — Она подняла на него омраченный скорбью взгляд. — Я привыкла думать, что весь народ любит короля. Но теперь... — Вспомнив острые камни, покрытые черными пятнами гари, она вздрогнула. — Как ни ужасно даже думать об этом, я готова поверить, что кто-то попытался причинить отцу зло.

Нахмурившись, Маркус допил свой каппуччино и поставил кружку на стол.

— Если вы готовы, нам пора двигаться к замку, — сказал он. — Уже поздно, ваши родные, должно быть, давно волнуются. А у них и без того хватает поводов для тревоги.

Верно, с тоской подумала Доминик, отставляя недопитый эль. Ее родные подавлены горем, и лишние переживания им совсем ни к чему. Но скоро ее состояние станет очевидно. Она не сможет скрывать беременность ни от семьи, ни от Маркуса. По стране поползут слухи о скандале в королевском семействе, и даже королевский советник не сможет заставить сплетников замолчать.

— Вы правы, — откликнулась она. — Пора домой, пока все не решили, что с нами что-нибудь стряслось.

Чем скорее я окажусь подальше от Маркуса, тем лучше, добавила она про себя. Еще не хватало выкинуть какую-нибудь новую глупость!

Обойдя вокруг стола, он подал ей руку и помог подняться. Выходя из таверны, Доминик особенно остро чувствовала, что Маркус держит ее под локоть, что его сильное мужское тело находится всего в каких-то нескольких дюймах от нее.

По дороге домой она старалась не думать о том, что ощутила на берегу моря, когда он сжимал ее в объятиях. Доминик понимала: слишком опасно позволить себе наслаждаться этими драгоценными воспоминаниями.

— Что-то вы притихли, Доминик. Сердитесь на меня?

Его голос вывел ее из глубокой задумчивости; взглянув в окно, Доминик увидела впереди мощные стены замка.

Что-то болезненно сжалось у нее в груди.

— Нет, что вы! Конечно, не сержусь.

Маркус тяжело вздохнул. Доминик молчала, боясь поднять на него глаза.

Остановившись у крыльца и заглушив мотор, он легонько притронулся к ее руке.

— Доминик, простите меня. Я не хотел вас обидеть. И не думайте, что я не отношусь к вам серьезно. Просто... должно быть, мне жаль, что вместе с королем ушла от нас застенчивая девочка, которая, бывало, робко улыбалась, встречая меня в коридорах замка.

И снова Доминик ощутила, как на глаза наворачиваются слезы.

— Поверьте, Маркус, мне тоже ее не хватает. И я порой хотела бы вернуться в прошлое. Но это невозможно — ни для вас, ни для меня.

Она поспешно расстегнула ремень безопасности и, выйдя из машины, торопливо взбежала на крыльцо, чтобы Маркус не заметил ее глупых слез.

Несколько минут спустя Доминик вошла в свои покои.

— Доминик! Ты вернулась! — кинулась ей навстречу Прюденс — и осеклась, взглянув принцессе в лицо. — Что случилось?

Доминик устало опустилась на плюшевый диванчик у окна.

— Все в порядке, Прю, — пробормотала она, с отвращением чувствуя, что голос у нее дрожит.

Фрейлина встала перед ней, внимательно вглядываясь в измученное, бледное лицо принцессы.

— Выглядишь ты... сказать по правде, Доминик, вид у тебя просто ужасный.

Обеими руками Доминик отбросила с лица растрепанные волосы.

— На улице ветер и дождь. Я не подумала взять куртку и насквозь промокла.

— Но ты в куртке! — заметила Прюденс.

Взглянув на себя, Доминик мысленно застонала. Она совсем забыла о куртке Маркуса!

— Маркус одолжил мне свою. Надо ее вычистить и вернуть.

Не дожидаясь приглашения, Прюденс опустилась рядышком на диван.

— Я говорю не о мокрой одежде и не о волосах. У тебя лицо... просто ужасное!

Доминик закатила глаза.

— Ну, спасибо, подруга! Умеешь подбодрить комплиментом!

Прюденс мягко рассмеялась.

— Я не об этом, Доминик. Ты всегда красива. Взгляни в зеркало — и сама убедишься. Но сейчас вид у тебя такой, словно ты увидела привидение. — Покачав головой, она пригляделась к принцессе. — Может, заболела? Ты бледная, как мел.

Доминик устало провела рукой по лицу. Как она устала притворяться, скрывать свои страхи и тревоги! С каждым днем утомление наваливалось на нее все сильнее. Порой она опасалась, что постоянное нервное напряжение может повредить ребенку, но не знала, что делать.

— Просто устала. Не хлопочи надо мной, Прю. Правда все в порядке.

Прюденс отодвинулась и забралась на диван с ногами, чтобы сидеть к Доминик лицом.

— Тогда расскажи, как все прошло! — потребовала она.

Доминик нахмурилась.

— Бога ради, Прю, ты так говоришь, словно я ходила на свидание!

Прюденс испустила громкий стон.

— Доминик, ты две недели не выходила из дворца! Я просто хочу знать, как у тебя прошел день. Но если ты не хочешь со мной поделиться... — надулась она.

Если я буду отмалчиваться, подумала Доминик, то лишь укреплю Прю в подозрении, что между мной и Маркусом что-то есть. А это мне совершенно ни к чему. Потому что ничего нет. И Маркус ясно дал понять, что ничего и не будет.

Наклонившись вперед, Доминик крепко сжала руку подруги.

— Прости, Прю, я действительно расклеилась. Просто... видишь ли, это стало для меня большим потрясением, чем я ожидала. Берег на месте аварии очень крут и усеян огромными валунами. А то место, где загорелся автомобиль... — Она содрогнулась и на мгновение прикрыла глаза. — До сих пор повсюду там разбросаны осколки искореженного металла. Эта картина так и стоит у меня перед глазами. Я спрашиваю себя: неужели отец действительно погиб такой страшной смертью?

Карие глаза Прюденс удивленно расширились.

— А ты не веришь, что король Майкл погиб? Я знаю, что тело так и не нашли, но, насколько мне известно, полиция полагает, что никто не мог выжить в катастрофе.