Воспоминания наполнили его сердце горечью, и рот сам собой скривился в безрадостной усмешке.

— Нет, я не об этом думаю, — признался он. — Просто вспомнил свою бывшую жену. Она считала, что я ею пренебрегаю.

Доминик чуть вздернула тонкие брови, удивленная тем, что Маркус снова поверяет ей свои переживания. Должно быть, всему виной трагедия с отцом — это из-за нее все ведут себя по-особенному. Нет, она не наивная дурочка и не станет воображать, что непривычная откровенность Маркуса как-то связана с ней самой.

Помолчав, она решилась задать вопрос:

— Вы действительно... ею пренебрегали?

Скулы его затвердели.

— Намеренно — никогда. Ни за что на свете я не согласился бы причинить ей боль. Но моя работа требует постоянного присутствия в замке, а Лиза хотела, чтобы я все время был рядом. Особенно, когда забеременела.

Доминик молчаливо поблагодарила судьбу, что не видела Маркуса женатым. Что-то подсказывало: ей было бы невыносимо больно видеть, что другая женщина ждет от него ребенка. Уезжая, Доминик еще питала глупую надежду когда-нибудь сразить его блеском новообретенной красоты, элегантности и достоинства...

«Достоинства!» — мысленно повторила она, чувствуя, как из глубины души волной поднимается отвращение к себе. Достоинства-то ей как раз и недостало. И скоро об этом узнает весь свет.

— Неужели отец так изнурял вас работой? — спросила она, стараясь отвлечься от горьких мыслей. — Я знаю, что он был суров и требователен: Николас и Изабелла немало от него настрадались, да и у меня с ним бывали стычки.

Маркус вздохнул, и лицо его озарилось грустной улыбкой.

— Король Майкл много требовал от подчиненных, но и сам трудился без устали. Нет, он не загружал меня сверхурочной работой. И всякий раз, когда я просил отпуск, соглашался беспрекословно.

Доминик задумчиво смотрела на его орлиный профиль. Неужели, думала она, Лиза действительно разбила ему сердце? Большинству людей Маркус казался холодным, жестким человеком, но Доминик догадывалась: под ледяным панцирем скрывается чуткая и ранимая душа.

— Тогда в чем же дело?

Странно, думал Маркус. Если бы подобный вопрос задал кто-нибудь другой, он осадил бы наглеца одним ледяным взглядом. Но Доминик — другое дело. С ней, чувствовал он, можно говорить обо всем, даже о своих ошибках. Бог свидетель, в семейной жизни ошибок у него было достаточно!

— Говоря попросту, Доминик, я не понимал, что значит быть мужем.

Пока автомобиль мчался по извилистым улочкам города, Доминик раздумывала над его словами. Когда Маркус остановился у светофора, она повернула к нему голову:

— Не понимали или не хотели понимать?

— Доминик, да вы дотошнее любого следователя! — добродушно расхохотался Маркус.

Обрадованная, что вопрос его не оскорбил, Доминик улыбнулась в ответ:

— Человек учится, задавая вопросы.

— Ну хорошо, — усмехнулся он, — дайте только доехать до кафе, и я вам это припомню!

Его шутливая реплика заставила Доминик вздрогнуть. Что отвечать, если он вздумает расспрашивать ее о студенческой жизни в Америке?

«Не будь дурой! — упрекнула она себя. — Расскажешь о занятиях, о подругах, а о Брайсе даже упоминать не будешь. Да и какое ему дело до твоих любовных историй?»

И она снова поморщилась от отвращения к себе, с горечью припоминая, что в этой единственной в ее жизни «истории» любовью, правду сказать, и не пахло. Обыкновенная юношеская глупость. На несколько недель она убедила себя, что по уши влюблена в Брайса; что же до него — он даже не давал себе труда притвориться, что видит в ней нечто большее, чем очередную «подружку на ночь».

Нет, о Брайсе думать не стоит. Слава богу, Маркус не отводит глаз от дороги; у нее есть несколько минут, чтобы расслабиться и выбросить из головы все тревоги. И Доминик твердо решила наслаждаться настоящим, не думая о том, что принесет ей недалекое будущее.

Несколько минут спустя Маркус припарковался у тротуара узкой, мощенной булыжником улочки, вдали от шума и ярких огней деловой части города.

Сквозь ветровое стекло Доминик с любопытством разглядывала небольшую таверну, совсем непохожую на безликие фаст-фуды, что, как грибы после дождя, выросли в последние годы по всему центру города. Беленые стены, черепичная крыша, зеленые дубовые ставни на окнах — от этого уютного домика веяло ушедшей европейской стариной. В деревянных ящиках под окнами пышно цвели разноцветные анютины глазки, а железная вывеска над входом возвещала, что «У Шонси» посетителей всегда ждет вкусный обед.

— Не помню этого места, — заметила Доминик. — Странно, неужели я никогда здесь не бывала? Здесь так мило!

— И, что самое главное, тихо, — подхватил Маркус.

Это замечание натолкнуло ее на новую мысль. Доминик нерешительно покосилась на Маркуса.

— Маркус, вы уверены, что нам стоит...

— Стоит что? — недоуменно обернулся он, расстегивая ремень безопасности.

Доминик смущенно пожала плечами.

— Я сразу об этом не подумала. Может быть, лучше не показываться вместе на людях? Газеты еще полны сообщениями об исчезновении короля: если нас с вами увидят вместе, чего доброго, подумают, что мы пустились во все тяжкие вместо того, чтобы оплакивать покойного!

Нахмурившись, он протянул руку к ее ремню.

— Не беспокойтесь о газетчиках, Доминик. Не думаю, что репортеры часто сюда заглядывают. А если кто-то нас и увидит — что с того? Пусть король мертв, но мы-то живы! Жизнь продолжается, и никто не требует, чтобы мы хоронили себя вместе с дорогими нам усопшими.

Прикусив губу, Доминик размышляла над его словами.

— Вы, конечно, правы, — ответила она наконец. — Нельзя вечно прятаться в замке. Но люди любят сплетничать.

Маркус повернулся к ней, и Доминик на мгновение задохнулась, в который раз пораженная ощущением его властной, всепобеждающей мужественности.

— О чем тут сплетничать, Доминик? Принцесса и королевский советник в холодный день зашли в кафе выпить по чашечке кофе — что здесь такого?

Взгляд ее скользнул вниз, к тонким пальцам, нервно теребящим край куртки. Рядом с Маркусом Доминик остро и болезненно ощущала в себе женское начало. Какая несправедливость — он-то рядом с ней никакого волнения не чувствует!

Эта мысль наполнила ее такой горькой досадой, что следующие слова вырвались сами собой:

— Нет, Маркус, вы не понимаете. Потому что не видите во мне женщину. — Вздернув голову, она бросила на него вызывающий взгляд. — Но я — женщина. А вы — разведенный мужчина.

Маркус усмехнулся удивленно и недоверчиво, словно не понимал, кому может прийти в голову такая безумная мысль. Его усмешка стала для Доминик пощечиной. Пусть она не такая красавица, как его бывшая жена, но и совсем непривлекательной ее не назовешь! В университете она вскружила головы двум или трем студентам...

Хотя, конечно, зеленые первокурсники — одно дело, а Маркус Кент — совсем другое.

— Не говорите глупостей, Доминик. Вы на двенадцать лет меня моложе. И потом, вы — принцесса Эдембурга, а я — простой смертный. Вам суждено выйти замуж только за принца, герцога или, на худой конец, маркиза.

— Я не говорю, что нас объявят женихом и невестой, — подняла брови Доминик. — Но люди могут решить, что у нас роман.

Лицо его исказилось гневом.

— Господи боже, Доминик!

Кипя от ярости, Доминик рывком распахнула дверцу.

— Вы правы. Как я могла хоть на секунду вообразить, что меня сочтут чьей-то любовницей! Для любовницы мне не хватает блеска: все, на что я способна, — стать послушной, бесцветной женушкой какого-нибудь зануды с голубой кровью!

Маркус не успел выйти из машины и помочь ей — она уже выскочила на мостовую.

Торопливыми шагами он подошел к ней. Доминик упрямо смотрела в сторону. Маркус твердо взял ее под локоть.

— Доминик, вы ведете себя как ребенок. Объясните, бога ради, что вас так разозлило?

Щеки ее запылали от унижения. Слезы обожгли горло. Господи, что за бес в нее вселился? Как решилась она вслух заговорить о том, о чем и думать-то себе запрещает?.. Теперь Маркус уверится, что она по-прежнему тайно вздыхает по нему — это долгих четыре года спустя!