— Бога? — переспросила я, оглядываясь.

Ничего особенного вокруг не происходило. Никакой божественностью джунгли и не пахли — зато здесь все насквозь провоняло кровью, охотой, разложением да сырым деревом.

— Бога, — умиротворенно улыбнулся посветлевший лицом таший, запрокинув голову и глядя вверх, где сквозь срастающиеся кроны порой проглядывали золотистые солнечные лучи, разрывающие пугающий мрак диких джунглей.

Ведь и правда верит, с удивлением поняла я.

— Ну ладно, допустим. А почему же тогда вас травят? Ничего особенного вы не требуете…

— Аррио — тоталитарная монархия, — жестко ответил Устин, глядя в точку над моим левым ухом. — И у государства уже есть целиком и полностью устраивающая его религия. Мы только мешаем и подрываем веру в духовное единство всех аррианцев. А что при подобном отношении джунгли полностью исчезнут через пару-тройку сотен лет — никого не волнует. После Его Величества — хоть потоп…

— Вы еще быстро спохватились, — хмыкнула я. — Джунгли к самому городу подступают. А у нас на Земле их осталось — кот наплакал, когда хоть кто-то сообразил, чем это все грозит.

— К городу, — скривился таший. — Да раньше этот город был частью джунглей!

— Все города через это проходят, — осторожно заметила я.

Таший покосился на меня и медленно выдохнул, отводя глаза.

— Не на Аррио.

От разнообразия буйной растительности рябило в глазах. Яркие цветы, крупные листья, сочные краски — и постоянная сырость, и шорохи в густой траве, от которых волей-неволей бросало в дрожь — и только демонстративное спокойствие мерно вышагивающего рядом ташия заставляло держать себя в руках.

Нет, безусловно, джунгли безумно красивы, — это воплощение первозданной дикости, упорно отвоевывающей свою законную территорию. У оплетенных мхами и лианами останках домов-башенок, сквозь окна которых прорывались молодые деревца и плотный кустарник, тоже было завораживающе пугающе очарование.

Но чем дальше мы углублялись в чащу, тем отчетливее я понимала, насколько мне чужда эта красота. Джунгли для меня так и остались страшноватой сказкой с пиявками длиной с локоть, заливами, кишащими крокодилами, и реками, полными пираний. Весь их внешний лоск — как стандартная бетонная коробка, отделанная под барокко: броская роскошь, призванная маскировать и скрывать.

Зато мой спутник чувствовал себя как рыба в воде. Шел, почти не касаясь пышной растительности, целеустремленно и размеренно. Когда он сказал, что выведет меня к общине и позволит выложить свои проблемы старейшинам, я начала всерьез опасаться — традиционно полагалось завязать глаза и протащить на веревочке по кочкам, как слепую собаку. Но уже через десять минут хода поняла, что это было бы обычной растратой времени и материала: деревья, цветы, травы, кустарники, яркие, красочные, так пестрили, что в итоге слились в единый цветной массив и совершенно не запоминались. Я бы не прошла по той же тропе еще раз даже под угрозой смерти. Дорога не откладывалась в памяти, а после пары-тройки поворотов замолчало в смятении и типичное городское чувство направления.

Вдобавок ко всему таший без умолку трещал о породах деревьев, мимо которых мы проходили: селекционер, преимущества, недостатки, магические и целебные свойства. Растений, сформировавшихся путем естественного отбора, усилиями местных жителей на Аррио почти не осталось. За всю дорогу Устин указал лишь на пару чахлых кустиков, мимоходом упомянув, что они эволюционировали са-мостоятельно, и выдал полный список их производных, временами кивая на вовремя подвернувшуюся натуру в качестве примера.

Естественно, уже через полчаса на меня накатило состояние, близкое к бодрствующей коме — мозг отказался участвовать в очередной авантюре и беспардонно отключился. Увлекшийся таший этого не заметил, продолжая рассказ.

Я отстраненно кивала, делая вид, что слушаю, пока в сонном мозгу не проклюнулась простенькая ассоциация. Так же увлеченно, не замечая никого и ничего вокруг, начинал вещать тот самый, единственный и недосягаемый, стоило в поле его зрения попасть какой-нибудь машине.

Лекция ташия была прервана моим бессовестным хихиканьем, после чего пришлось объяснять, что же меня так позабавило в замечательном экземпляре сииденции крепкоствольной, в корнях которой Устин, по его словам, с удовольствием выкопал бы новую берлогу. Только вот землю надо бы немного взрыхлить и добавить песок, иначе там могут завестись кольчатые черви…

— Кажется, мужики везде одинаковы, и неважно, высматривают они дерево для новой берлоги или литые диски для автомобиля, — не скрывая типично эмансипистского злорадства, предположила я.

Смущаться, что характерно, таший и не собирался — по его сугубо личному мнению, последний час он делился исключительно важной информацией, так что я вообще благодарна должна быть, а не вякать невесть что. Как же, всю жизнь мечтала узнать, что нужно делать с корнями сииденции, чтобы там не завелись паразиты…

— Ну да, мне нравятся деревья, — признал и без того очевидное Устин. — Такая вот уж у меня страсть. А что, на Земле мужчине не пристало сильно чем-то увлекаться?

— Если только с точки зрения женщин, которым про это увлечение приходится часами слушать, — не удержалась я.

— А ты сама что-нибудь расскажи, — пожал плечами таший.

Я подняла на него глаза и смутилась сама.

Он рассказывал не потому, что был уверен, будто мне это интересно. Просто принадлежал к тому типу людей, которые не любят молчать с плохо знакомым человеком. И говорил без передыху только потому, что я ни о чем не рассказывала, — говорил о том, в чем действительно разбирался, чтобы не ударить в грязь лицом.

— А о чем бы ты хотел услышать? — неловко спросила я. Что-то подсказывало, что рассказ о копошении в бумагах будет ему столь же интересен, как мне — о деревьях.

— Ну, например, я до сих пор не знаю, что тебя дернуло вытаскивать из охотничьей ямы неизвестно кого, — хмыкнул Устин.

— А я сама не знаю, — задумалась я, представляя собой отличный образчик женской логики. — Наверное, мне просто кажется неправильным охотиться на людей, тем более — таким способом.

— Способ как способ, — вздохнул таший. — Не лучше и не хуже остальных. Магией приманивать не стали — и на том спасибо, иначе бы вылез сам из берлоги, приперся к Летнему Дворцу и сдал всю общину.

— А ведь это было бы действительно разумнее, — автоматически заметила я.

Таший злобно фыркнул, пнув мертвую веточку.

— Разумнее, несомненно. Единственный минус — своих магов на Аррио с некоторых пор больше не обучают, как и почти во всем Альянсе. Ученики, осознающие свою мощь и понятия не имеющие, что с ней делать, — кому ж охота разбираться с толпой таких отродий? Так рискует только Хелла и еще пара-тройка захолустных планет. Соответственно, профессиональных магов на Аррио не так уж много, и за свои услуги они дерут семь шкур. Вряд ли какую-то там общину недоживотных оценили в добрую тысячу зол.

— Зол? — переспросила я.

— Золотых монет, — расшифровал таший и снова недоуменно уставился на хихикающую меня.

— У нас на Земле говорят, что деньги — зло, — отсмеявшись, пояснила я. — Так что у вашего золота как нельзя более точное название. А почему вас считают…

— Недоживотными? — закончил за меня Устин. — А за кого ты меня приняла, когда впервые увидела? — и даже не дал окончательно смутиться, добавив: — Мы пришли.

— Ээ? — растерялась я.

Вокруг простирались все те же джунгли с узловатыми деревьями, увешанными лишайниками, какими-то ползучими растениями и — периодически — тощими флегматичными змеями, на которых я старательно не обращала внимания, раз уж таший их не боялся. Густая растительность, сырость, звериные запахи — и решительно никакого намека на присутствие человека.

С явным удовольствием понаблюдав за моим замешательством, Устин протянул руку куда-то вправо и отвел в сторону целую занавесь из незнакомых, терпко пахнущих растений, обнаруживая за ними останки поселения. Сквозь камни обрушенных башен пробивались молодые деревца; железные остовы строений оплели ярко-фиолетовые вьюнки, отчего руины казались диковинным мохнатым существом, этаким энтом размером с поляну.