Как ни странно, долго уговаривать не пришлось. И последний аргумент Ромке, к его огромному облегчению, так и не пригодился: лимит на смущение сегодня был исчерпан. Кажется.

Саша уже несколько минут тщательно размешивал сахар в кофейной чашке. Смолину казалось, что ложечка со звяканьем ударяется не о края фарфора, а о его, Ромкины, до предела натянутые нервы. Бьет в одно и то же место, равномерно и невыносимо больно. Парень не понимал, чего ему сейчас больше всего хочется: то ли истерически рассмеяться и хоть как-то снять напряжение, то ли бежать без оглядки, не взваливая проблемы двух взрослых мужиков на свои плечи. Чудовище усердно делало вид, что читает газету. Ромка скосил взгляд: так и есть, на немецком. Он хотел было отпустить шутку насчет скоростного освоения иностранных языков по новейшему методу Петра Романова, но вовремя прикусил язык.

-Милый мой, а теперь, я надеюсь, ты объяснишь нам, как же господину Штойеру в его, не побоюсь этого слова, светлую голову пришла мысль о поездке в горы?- судя по кислому выражению лица, Терещенко не горел желанием кататься на лыжах. И Ромкины предположения относительно спортивных талантов шефа, определенно, оказались весьма близки к реальности.

-Зассал?- Романов хрустнул газетой, резким движением складывая ее пополам. Смолин ясно разглядел, что у Терещенко нервно дернулось веко. И почти физически ощутил, как разбилось хрупкое равновесие.

-Рома, посиди здесь, мы скоро вернемся,- не глядя на переводчика, сквозь зубы процедил Саша и кивнул бывшему другу на дверь. Смолину оставалось лишь бессильно проводить начальников взглядом, сжимая в мокрых ладонях салфетку.

А он воображал, что сможет их помирить… Боже, какая самонадеянность… Да Ромку здесь держат за ребенка, инфантильную марионетку – не больше. Он всегда это знал, не стоило и затевать весь этот ужин. Будь Смолин сейчас один, непременно бы расплакался от отчаяния.

Тем временем в зал вошла семейная пара с двумя детьми. Мальчик лет семи обогнал родителей и с восторженным визгом бросился занимать место за столиком. Но поскользнулся и растянулся на полу, разревевшись на весь ресторан, громко и обиженно. Родители захлопотали, кинулись к сыну. Тут же подоспел и официант с кусочком завернутого в фольгу льда. Мальчик все еще кривил малиновую от слез рожицу. А младшая сестренка ласково успокаивала его, положив ладошку на ушибленное колено. Девочка с абсолютно серьезным выражением на кукольном личике убеждала брата, что настоящий мужчина плакать не должен. А если он будет умницей, то сегодня, так уж и быть, она позволит ему поиграть с ее новым домиком и каретой для куклы. Мальчика подобная перспектива, видимо, не прельщала. Но он снисходительно улыбнулся сквозь слезы и обещал лучше предоставить группу игрушечного спецназа в качестве телохранителей для ее Барби. Однако исключительно на один вечер, не больше. А Ромку словно окатили ушатом холодной воды: девочка-то права, мужчины не плачут. И не сдаются.

Смолин заметался: куда бежать, где искать начальников? Номер Терещенко оказался заперт. Ромка прижался ухом к двери, но услышал лишь стук собственного сердца в ритме сумасшедшего вальса: раз – два – три. Раз-два-три. РазДваТри. Раздвтр… Рванул к лифту, со всей дури вдавил кнопку вызова, замер в ожидании, от нетерпения барабаня пальцами по холодному пластику панели.

А перед дверью в номер чудовища Ромка вдруг притормозил: от эмоционального запала и решительности осталось только тянущее беспокойство в груди. Он сделал пару глубоких вдохов и, надеясь, что шефы забыли о таких мелочах как незапертый замок, легонько толкнул дверь.

- И не попрекай меня Славкой… Он не только твоим другом был… Думаешь, я себя в его смерти не винил, а? Это удар ниже пояса, ты понимаешь?

Молчание. Шорох. Усталый голос:

- Петь, признайся честно, ты мне вот так мстить собрался? Или, и правда… всех баб перетрахал, а теперь на мальчиков потянуло?

- Бл*ть, Саша…

- Нет, ты на меня смотри! Сам выговорился, дай другим сказать… Я же помню, как ты всегда на мои встречи с мужиками реагировал. Убежденный гомофоб, совесть нации, с*ка… А, может, ты в это время сам втихаря парнишек… Или свою задницу кому-то подставлял, а?

Ромка холодными руками вцепился в дверной косяк и заглянул в комнату. Он увидел, как Романов, стоявший лицом к окну, молча развернулся, сделал пару шагов к сидящему на корточках Саше, и с размаху ударил ногой куда-то в плечо. Терещенко, не обращая внимания на боль, обхватил романовские колени и повалил, изо всех сил прижимая к полу. Оба замерли, вглядываясь в лица друг друга. До Смолина доносился лишь звук тяжелого дыхания. Парень почувствовал: вмешиваться сейчас нельзя. Неправильно.

- Значит так, под мужика я никогда не лягу. И вообще с такими … никогда не буду, понял? - сбивчиво и хрипло заговорил Романов.- А сейчас мы с тобой встанем на ноги и спустимся вниз, к твоему мальчику. Я его пальцем не трону.

Смолин выскользнул из номера и осторожно прикрыл за собой дверь.

*****

«Знаешь, потеря головы — это очень серьезная потеря!»

М/ф «Алиса в Зазеркалье»

Вот уже битых два часа Ромка никак не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, мял руками неприятно теплую подушку. То натягивал одеяло до подбородка, то спихивал его на самый край кровати. Сон не шел. Зато шли мысли.

Хоть Ромка и был парнем до одури скромным, в глубине души он всегда считал себя добрым, верным и честным. Коня, конечно, на скаку не останавливал и в горящую избу не совался, но в троллейбусе всегда уступал место престарелым гражданам и пассажирам с детьми, переходил дорогу только на зеленый сигнал светофора, не курил, не пил и матом не ругался. Регулярно навещал в деревне деда с бабкой, помогал картошку копать. Воспитанный на Каверине и Гайдаре, он не мог представить себя на месте коварного Ромашова или Мальчиша-Плохиша, предателя и негодяя.

Однако он только что разрушил многолетнюю дружбу. Это раз.

Чувствовать себя причиной этой ссоры было лестно. Это два.

Смолин прикусил уголок подушки. Нет, не лестно, а… странно. Мысли кружились в Ромкиной голове, сталкивались, не позволяя разложить ситуацию по полочкам. Смолин не понимал ни одного своего начальника, ни другого. Более того – он не мог разобраться даже в себе. И только когда до несчастного парня наконец-то дошло, что он просто не хочет об этом думать, Ромка смог наконец провалиться в сон.

Мутные образы, темные пятна сливаются, меняют контуры, срываются каплями, словно притянутые неведомой силой. Стекают по разгоряченной Ромкиной коже. Запах, терпко-сладкий, тяжелый, дразнит ноздри. Но сил отстраниться нет: руки и ноги будто скованы талыми лентами. Шоколадные путы, тягучая патока оков. Хочется бежать, подняться, хотя бы ползти. Расфокусированный взгляд ловит чьи-то глаза. Такие же темные, как шоколад. Знакомые. Ромка чувствует кожей чужое дыхание. Оно дразнит, щекочет, повторяя след шоколадных потеков. Первое прикосновение - осторожное и нежное. Изучающее. Влажное. Язык собирает сладкие капли. Хочется, чтобы он двигался быстрее…