Торопились, оказывается, напрасно. Гости вот уже полчаса не могли выбраться из аэропорта. Романов сквозь зубы материл профсоюз бастующих таксистов, мучая салфетки с фирменным логотипом ресторана «Данте».
- Петруха, не боись, где наша не пропадала,- Терещенко вырвал у него из рук истерзанный бумажный комочек.
- Не знаю. Андрей Саныч озверел. И заговариваться начал: что он там про переводчика плёл? Я его нашёл?– чудовище перевело взгляд на Ромку, балансирующего на краешке стула.- Мы ведь с тобой раньше не встречались? Хотя лицо смутно знакомое.
Смолин вцепился в бахрому скатерти и усиленно помотал головой. В сознании стайкой пролетели картинки: Ромка с лестницей, лестница на Ромке. «С*ка, я тебя запомнил». А ведь и правда, там был еще один. Вот он-то и видел лицо Смолина.
Из прострации его вывело знакомое имя:
- Светка Прудникова из связей с общественностью.
- Ооо, да, с такой бы я не отказался связаться. Как общественность,- проворковал Терещенко.
- Что, даже с учетом твоих… хм, двойных пристрастий? – чудовище повеселело и теперь ухмылялось, откинувшись на спинку стула. Ромка навострил уши: это они про его Светочку, единственного друга ещё со школы. – Ну так вот, Саня, я тебя разочарую. Блондинка блондинкой, всё на своем месте. Но больше чем на неделю не годится. Я её позавчера только кофе угостил – она в тот же вечер ко мне в постель прыгнула. Не знаю, может, конечно, повышения хотела.
- Петруччо, ты себя недооцениваешь.
- Зато её явно переоценил. На Ленинском таких шеренги стоят. Хотя эта бесплатно досталась, - чудовище заржало. Ромка вскочил на ноги. В ушах всё ещё пульсировал этот неприятный смех. Светочка была здесь, в Городе, единственным близким для Смолина человеком. Хотелось кричать. Не соображая, что делает, он схватил со стола стакан с водой и выплеснул в лицо шефу.
«— Этой ужасной минуты я не забуду никогда в жизни.
— Забудешь, если не запишешь».
М/ф «Алиса в Зазеркалье»
Пару секунд Романов и Смолин молча смотрели друг другу в глаза. Первый – с тупым недоумением, второй – с отчаянным бешенством. Немая сцена длилась недолго: Ромкина ярость дала трещину и развалилась под натиском обречённости. Он отвёл взгляд и бросился вон из зала. Со стола, мерзко звякнув, упал нож.
- Вот бл*ть, нас всё-таки уволят, - сдавленно каркнул Терещенко и нагнулся, поднимая прибор. - Мы остались без переводчика.
- Хрен ему,- Романов резко поднялся, скрипнув стулом. Нож снова оказался на полу.
-Ты что, тварь, делаешь? – догнать в холле задавленного эмоциями Ромку не составило никакого труда. Он даже не пытался сопротивляться, почувствовав, как горло сковывает кольцо сильных пальцев.- Тоже крыша поехала? Могу вправить…
Романов обернулся, спиной ощутив на себе чужие взгляды. Замолчал, с неохотой отпустил тонкую шею, прошёлся рукой по лацканам пиджака, будто отряхивая, и толкнул парня в ближайшую дверь. Белый кафель и пустые кабинки – отлично. Пнув одну из створок, мужчина заволок внутрь покорное тело и опрокинул Ромку выцветшим лицом в унитаз. Оба замерли: от холодного фаянса мальчишку отделяли пара сантиметров воздуха и руки шефа, крепко сжимавшие ворот пиджака.
- Теперь твоя очередь принимать водные процедуры, гадёныш.
Ромка только тяжело и часто дышал, вцепившись пальцами в края унитаза. Он ждал, предчувствуя ощущение ледяной воды на лице. Холод забрался под хлопок рубашки, проскользнул по позвоночнику. Тело пробрала крупная дрожь. Откуда-то непереносимо несло лимонным освежителем воздуха. А чудовище всё медлило. Тогда Смолин осмелился повернуть голову и во второй раз за день встретиться с шефом взглядом. В тёмных глазах читалось сомнении. Ромка почувствовал резкий рывок и оказался лицом к лицу с шефом. Холод мгновенно отступил: кожа к коже, тепло к теплу. «Verweile doch… Du bist so…»*,- всплыло в сознании… откуда? В носу защекотало: то ли от головокружительного страха, то ли от лимонного безумия, заполнившего чувствительные ноздри. Ромка не сдержался и чихнул, невольно ткнувшись носом в чужие губы.
Снова рывок - и на его макушку обрушился ледяной дождь. Смолин с удивлением обнаружил, что чудовище почему-то смилостивилось: его окунули в раковину, проигнорировав унитаз. Из крана хлестала вода, заливаясь под воротник и стекая по груди кусачими тоненькими змейками. Зубы начало сводить от холода. Ещё пара секунд - и ледяная волна заволокла сознание. Даже горло уже не так горело под жёсткими пальцами: Смолину будто бы вкатили лошадиную дозу анестетика. И только почувствовав, что мальчишка уже не может сам держаться на ногах, Романов выдернул его из-под струи и прижал спиной к кафельной стене. Лица у обоих были мокрыми, с ресниц, затапливая холодным туманом глаза, стекали капли. Мужчина сморгнул и зло зашептал Смолину в висок:
- Слушай, маленькая дрянь. Мне плевать, что на тебя нашло. Мне даже плевать, что ты десять минут назад при всех вылил на меня эту чертову воду. Считай, что теперь мы с тобой квиты. Мне не плевать в этой жизни только на одно: я не хочу потерять свою работу. Так что мы возвращаемся в зал, и ты изображаешь из себя мальчика-одуванчика. Потом можешь бить стёкла, бросаться на людей и лечиться в психушке. Я тебе даже рекомендацию дам. С печатью и подписью. Но только после того, как отсюда с клятвой подписать контракт уберутся швейцарцы.
Романов разжал пальцы, брезгливо сполоснул их под краном, из которого всё еще продолжала хлестать вода, промокнул лоб бумажной салфеткой и бросил, уходя:
- Чтобы через минуту был в зале.
Смолин безвольно опёрся локтями о край раковины и поднял голову, вглядываясь в зеркало. По стеклу, там, где отражалось серое Ромкино лицо, слезами стекали капли. Смолин проследил пальцем путь одной из них, а потом скользнул ладонью по своей щеке – никакой разницы. В душе стало пусто, склизко и холодно. Промелькнувшее минуту назад тепло без следа растворилось в ледяном потоке металлических фраз и теперь казалось иллюзией. Впрочем, Ромке уже было всё равно. Кажется, за несколько дней он исчерпал весь лимит эмоций. Кукла. Новая жизнь, подаренная Светочкой, превратила его в куклу.
В зале Ромку встретил недовольный взгляд шефа: Смолину пришлось задержаться в туалете дольше позволенного. Сушилка упрямо не хотела справляться с влажными Ромкиными волосами. Парень проторчал под ней добрых минут десять, упёршись ладонями и макушкой в стену. Поясница затекла. Шея тихонько ныла. «Синяки будут»,- равнодушно отметил про себя Смолин, стряхивая капли с костюмной синтетики. Высушить рубашку он даже не пытался. Старательно прикрывая пиджаком мокрые разводы на светлой ткани, Ромка скользнул за стол. Терещенко оценил взъерошенный вид переводчика и с ухмылкой наклонился к приятелю:
- Какой счёт? Один – один?
Смолин даже не пытался сделать вид, что не слышал издёвки: посмотрел шутнику в лицо и уронил взгляд на колени.