Я смотрю на него.

       - Ты всех знаешь?

      Он пожимает плечами.

       - Не всех, - отвечает он: - Просто я легко схожусь. Это все из-за отчимов. Я умудренный опытом благодаря этому.

       - Ага, точно, - говорю я.

       - Просто тебе нужно плыть по течению. Жизнь не только твоя, люди приходят и уходят из нее все время. Ты становишься опытным, так как у тебя нет выбора. Могу поклясться, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

       - О, да, - резко отвечаю я: - Я беззаботная. Это слово точно меня описывает.

       - Так и есть?

       - Нет, - говорю я. - Не так.

      Затем я встаю, забираю сумку, чувствую, как болят мои ноги, когда я надеваю туфли.

       - Теперь мне надо домой.

      Он встает, снимает свою куртку со спинки стула.

       - Поедем вместе в такси?

       - Не думаю.

       - Хорошо, - он пожимает плечами. - Как тебе удобно.

      Я иду к двери, полагая, что он следует за мной, но, когда я оборачиваюсь, он пересекает комнату в другом направлении. Следует отметить, что я удивлена, после такого интенсивного преследования. Полагаю, барабанщик был прав. Победа - оставить меня одну - вот что важно, и после того, как он увидел меня вблизи, я не оказалась такой уж особенной. Но я, конечно же, уже это знала.

      Перед входом было припарковано такси, водитель дремал. Я забираюсь на заднее сиденье, скидываю туфли. Согласно зеленым цифрам на приборной панели, уже 2 часа ночи. В отеле «Буревесник» на другой стороне города уже должно быть спала моя мать, мечтая о следующей неделе, которую она проведет в Санкт-Барте. Она приедет домой, чтобы дописать роман, перевести вещи нового мужа в дом и попробовать еще раз стать миссис Кто-нибудь, будучи уверенной, что на этот раз все по-другому.

      Когда такси выезжает на главную дорогу, я замечаю, как справа на парковке что-то блестит. Это Декстер, он идет пешком, и в своей белой рубашке он словно светится. Он идет вниз посередине улицы, по обеим сторонам от него дома, в них не горит свет, все тихо спят. Я наблюдаю, как он заходит в дом, на секунду кажется, что он единственный, кто не спит или кто остался в живых в этом мире, кроме меня.

    - Реми, ну правда. Он просто чудесен.

       - Лола, пожалуйста.

       - Я знаю, о чем ты думаешь. Знаю. Но это не так. Я бы с тобой так не поступила. Ты мне веришь?

      Я откладываю стопку чеков, которые я подсчитывала, и смотрю на нее. Она оперлась на локоть, подперев рукой голову. Одна из ее сережек, гигантское золотое кольцо, покачивается взад и вперед, отражая солнечные лучи из окна.

       - Я не хожу на свидания вслепую, - я снова повторяю ей.

       - Оно не вслепую, милая, я его знаю, - объясняет она, словно это что-то меняет. - Приятный парень. И у него великолепные руки.

       - Что? - говорю я.

      Она поднимает свои руки с безукоризненным маникюром - словно мне нужен наглядный пример этой части человеческой анатомии.

       - Руки. Я заметила на днях, когда он забирал свою мать с процедуры со скрабом из морской соли. Красивые руки. Он говорит на двух языках.

      Я моргаю, стараясь найти связь между двумя этими характеристиками. Неа. Ничего общего.

       - Лола? - из салона доносится нетерпеливый голос: - Моя голова горит?

       - Это краска действует, дорогая, - отзывается Лола, даже не поворачивая головы. - В любом случае, Реми, я действительно настаиваю. И так как его мать придет после полудня на педикюр…

       - Нет, - обрываю я. - Забудь.

       - Но он идеален!

       - Никто, - я возвращаюсь к чекам: - Не идеален.

       - Лола? - теперь голос звучит более нервно и менее вежливо. - Это действительно больно…

       - Ты хочешь найти любовь, Реми?

       - Нет.

       - Я тебя не понимаю, девочка! Ты скоро совершишь большую ошибку.

      Лола всегда становится шумной, когда она чем-то страстно увлечена: теперь, ее голос гремит по всей приемной, так что даже образцы лака для ногтей позвякивают на полке над моей головой. Еще несколько таких возгласов и у меня будет сотрясение мозга, и я буду готова подать иск в суд как та женщина в комнате напротив, чьи волосы горят и которую при этом игнорируют.

       - Лола! - теперь женщина кричит, кажется, что она вот-вот расплачется. - Мне кажется, я чувствую запах жженых волос…

       - Ох, ради Бога! - рычит Лола, злясь на нас обеих, она поворачивается и выходит из комнаты. На мой стол падает пурпурный лак, промахиваясь на дюйм, я вздыхаю, открываю календарь. Сейчас понедельник. Моя мать и Дон вернутся из Санкт-Барта через три дня. Я переворачиваю страницу, провожу пальцем по минувшим дням, подсчитывая, сколько прошло недель с тех пор, как я закончила школу.

      Стэнфорд. Три тысячи миль отсюда, практически по прямой через всю страну. Невероятная школа, на самом верху моего списка выбранных, меня приняли в пять из шести, куда я подавала заявление. Весь мой упорный труд, дополнительные курсы, семинары. Наконец это было не зря.

      Первый курс, когда принимаются такие решения, учителя предлагали мне поступить в обычный государственный колледж, в котором, если очень посчастливится, я смогу получить специальность психолога, а если не очень - то вступить в братство и стать визажистом. И все потому, что я была, так уж и быть, довольно привлекательной блондинкой с активной общественной жизнью (и, так уж и быть, не с самой лучшей репутацией) и не принимала участия в ученическом совете/ дебатах/ чирлидерстве, и меня отнесли к уровню «ниже среднего».

      Наряду с наркоманами и едва сумевшими окончить школу, откуда даже выехать с парковки после ланча было невиданной удачей.

      Но я доказала, что они ошиблись. Я использовала свои деньги, чтобы оплатить репетитора по физике, курс которого чуть не убил меня, так же как и подготовительный курс по сдаче SAT[13], который я проходила трижды. Я была единственная из друзей на курсах AP[14], кроме Лиссы, всегда предполагалось, что она как дочь двух кандидатов философских наук должна быть умной. Но я всегда работала усерднее, когда хотела чего-либо добиться или когда кто-то считал, что мне это не по силам. Вот что управляло мной, когда я училась ночи напролет. Тот факт, что многие думали, что я не справлюсь.

      Я единственная из всего нашего выпуска поеду в Стэнфорд. И это значит, что я смогу начать новую и яркую жизнь заново, так далеко от дома. Все деньги, оставшиеся от зарплаты из салона после оплаты машины, я переведу на сберегательный счет, чтобы покрыть налоги на общежитие и книги, и прочие траты. Деньги на обучение я возьму из своей доли на наследство, которое отец оставил Крису и мне. Оно было отложено, благодаря одному юристу, которого я бы хотела лично поблагодарить, до нашего двадцатипятилетия или для школьных нужд, и это означало, что даже в самые худшие времена наша мать не может к нему прикасаться. И еще это означало, что несмотря на то, как она будет распоряжаться своими деньгами, мои четыре года обучения в колледже находятся в безопасности. И все потому, что каждый раз, когда «Колыбельная» (написанная Томасом Кастером, все права защищены) звучала в рекламном ролике или по радио, или ее исполнял какой-нибудь лаундж-певец в Вегасе, все это обеспечивало мне еще один день в моем будущем.

      Раздался звон дверного колокольчика, и вошел мужчина из службы UPS[15] с коробкой, которую он поставил на стол передо мной.

       - Тебе посылка, Реми, - он вытащил свой планшет.

      Я расписалась на экране, затем взяла коробку.

       - Спасибо, Джейкоб.

       - Ох, и еще вот это, - он вручил мне конверт. - Увидимся завтра.