- Чудесно.

Искренность этого единственного слова окутала теплом ее сердце, и какое-то время она молчала, углубившись в собственные ощущения. Не означает ли молчащее радио, что Пэриш занят тем же?

- Пэриш, я слышала, что молчание - золото, но, наверно, уже время отпустить меня и кого-то подслушивающего спать.

Опять ее обволокло тепло хриплого смеха.

- Полагаю, вы правы. Кто-то из нас должен признать, что пора спать.

- Спокойной ночи, Пэриш, - сказала она, неохотно заканчивая разговор.

- Спокойной ночи, Джина... приятных снов. Если удастся, я позвоню завтра. Идет?

Она кивнула, прежде чем спохватилась, что он не мог ее видеть.

- Я... мне это нравится, - мягко сказала она в трубку.

- Мне тоже... Радио замолкло.

Теперь заснуть будет легко. Даже если кто-то и пожелал подслушать их разговор, подумала Джина, или случайно на него наткнулся, то наверняка счел его банальной и пустой болтовней. Для нее же он был полон смысла.

Странно, но такое невидимое общение с Пэ-ришем, этот ночной разговор, помогло ей лучше узнать его. Она улыбалась, ощущая себя счастливой.

Ее сексуальный опыт был ограничен долгой связью с хорошим, разумным человеком, который хотел от нее только одного - эмоционально безопасного секса. Поэтому она всегда расценивала горячие, пылкие отношения, изображаемые в фильмах и романах, как прыжок с парашютом - это смело, возбуждающе, но не то, в чем она хотела бы участвовать.

Любовная связь с Пэришем Данфордом напоминала бы прыжок без парашюта.

- Послушай, либо ты куришь нечто более крепкое, чем табак, либо у тебя шок, либо еще что-то.

- Расти, мне невдомек, на какого кролика ты охотишься.

- Я хотел бы знать, какого черта ты все утро скалишься, как пятнадцатилетний пацан, который только что спел свою первую серенаду?

- Знаешь, Расти, еще немного, и ты мог бы стать экстрасенсом.

- Экстра... что?

Подавив усмешку, Пэриш подвинулся, освободив Расти место на бревне рядом с собой.

- Отдохни, приятель, не беспокойся, мы укротим скотину перед загоном. Я после ленча возьму с собой нескольких парней и займусь беглецами. Ничего страшного.

- Совсем недавно ты волновался, что мы отстаем, а теперь... - Расти внимательно изучал его. - Нет, это у тебя не шок, это, должно быть, или наркотики, или любовь.

Пэриш встал и потянулся.

- Ладно, приятель, мне надо осмотреть несколько метисных волов. Подобрав свое седло, он направился туда, где были привязаны лошади.

- Будь осторожнее, - сказал Расти. - Не петушись.

Пэриш обернулся:

- Да ты что? Когда это я был неосторожен на ревизии?

Расти ухмыльнулся:

- Почему ты решил, что я предостерегаю тебя насчет волов? Все знают, что чаще всего рога ломают из-за коров. Я думаю, не следует забывать, как непредсказуемы бывают самки любого вида. - И он рассмеялся при виде ответного жеста Пэриша.

- Я разбудил вас?

- Нет, просто я была занята макетом балансовых счетов Даунса. - И покрывалась испариной в ожидании твоего вызова, подумала она.

- Преуспели?

- Не так хорошо, как надеялась, но уверена, что справлюсь. Как прошел ваш день? - Блестящий вопрос!

- Он был длинный, жаркий, трудный. Я только что закончил загонять нескольких беглецов, которые надеялись взять над нами верх.

- Но уже почти полночь. Как можно перегонять скот в темноте?

- Вы насмотрелись ковбойских фильмов, Джина. Мы осматриваем скот, а не перегоняем. - Его веселый тон удержал ее от дальнейших критических замечаний. - Причем в темноте осмотра не проводим, а загоняем скотину на освещенный двор. Я когда-нибудь возьму вас в лагерь, чтобы вы сами увидели, как это делается. Для горожанина единственная возможность понять, что происходит, - это увидеть самому.

Приглашение в лагерь было, вероятно, просто декларацией, поэтому Джина, уклоняясь от этой темы, спросила:

- Где вы теперь? Все еще на... э... Чаепитии?

- Не-а. Оставили его сегодня утром. Мы теперь в лагере на полосе. Вот почему явились так поздно. Завтра снова начинаем осмотр скота в этой области.

Ее удивило, что она легко уловила усталость в его голосе, тогда как обычно замечала только доверительность тона, юмор, сарказм. То, что теперь она различает такие тонкие нюансы, встревожило ее. Лучше не обращать на это внимания.

- Если удастся, мы закончим клеймение в субботу и в воскресенье вернем волов в загон.

Ее сердце дрогнуло: она знала, что, когда скот в загоне, мужчины возвращаются домой.

- Значит... вы вернетесь в воскресенье вечером?

- Если повезет. Если нет, то рассчитывайте на понедельник.

Напуганная тем, что она очень рассчитывала на это, Джина попыталась перевести разговор на другую тему:

- Кстати, Пэриш, вы лично ответственны за причудливые названия, вроде Чаепития?

Он засмеялся.

- Что касается Чаепития, признаю себя виновным, за остальное - нет. Лагеря уже назывались так, когда я купил это место. Взгляните на карты, что висят на стене.

Упомянутые карты были прикреплены к пробковой доске объявлений, висевшей в грязном углу над радиостанцией. На двух из них - аэрофотосъемка Мелагры, помеченная в разных местах черными чернилами, и стандартная карта, на которой деревья не мешали изображению рек и дорог, пересекавших имение.

- Вижу, - сказала она; он, очевидно, ждал, что она скажет.

- Так вот. Полосы представляют лагеря ревизии. Полоса на юго-западной границе находится близ взлетно-посадочной полосы времен второй мировой войны, отсюда и названия. В южном углу - Долгий Путь, он так назван потому, что... это - долгий путь туда и долгий путь обратно.

Она перевела глаза и нажала кнопку на трубке:

- Столько историй за одними только этими названиями, что интересно услышать об остальных.

- Тот лагерь, что в восточном углу, похож на локоть, он и называется Локтем. Вы следите, Джина? Скажите, если запутались.

- Очень забавно, но почему Чаепитие?

- Ах, да! Ну, лагерь Чаепития когда-то назывался Номер Первый, потому что традиционно именно с него начинается ревизия. Но вскоре после того, как мы пришли сюда, маленькая Кали ушла и потерялась, и мы четыре часа не могли ее найти. Рон Гэлбрайт обнаружил ее с самолета именно на Номере Первом и радировал. Я был ближе всех к ней, а когда ее нашел, маленькая негодяйка сидела с двумя куклами и пластмассовым чайным сервизом, - он засмеялся, она, видите ли, хотела устроить чайный прием без старших сестер, всегда портящих дело!

Джина рассмеялась, понимая при этом, что все тогда запросто могло окончиться несчастьем. Вот уже более двухсот лет, со времен первых английских поселений, люди теряются и погибают на малообжитых австралийских окраинах. Это очень суровая часть света.

- Которая из девочек - Кали? Я никак не могу удержать в памяти, какого именно ребенка как зовут.

- Она настоящая склочница, из тех, кто трещит без умолку.

- Не поняла, Пэриш. Он засмеялся:

- Она третья; кстати, пятый, последний лагерь осмотра известен как Номер Третий из-за того, что это последняя, третья, ревизия.

- Что-то очень замысловато, не знаю, можно ли вам верить.

- Я честный бойскаут! Как я могу лгать вам? - Голос звучал трагически.

- Я еще недостаточно вас знаю. Возникла пауза, потом он ответил:

- Может быть, настало время, Джина, чтобы поверить мне и попробовать узнать лучше?

Его голос упал до интимного шепота, и она вынуждена была взяться за трубку и левой рукой, чтобы держать ее прямо.

- Я никогда не одобряла азартные игры, Пэриш. Я рано поняла, что хотела бы иметь жизнь организованную, предсказуемую и практичную. Обманчивые же надежды несут недолгое возбуждение, а потом боль. - Она отпустила кнопку и перевела дыхание.

- Знаете, Джина, гораздо лучше иметь обманчивую надежду, чем не иметь никакой. И смею заметить, только человек, налившийся хмельным, достаточно защищен от боли.

Повисла пауза. Наконец Джина бросила: