Гюстав был прилежным учеником. На втором году обучения в лицее он получал хорошие оценки по латыни, французскому языку и географии. Совсем скоро у него формируется критический взгляд на человечество вообще и на общество в частности. И мрачная мысль о том, куда катится этот мир, с годами укрепляется в его сознании все больше и больше. В одиннадцатилетнем возрасте, когда король Луи Филипп прибыл с визитом в Руан, он пишет: «До чего же глупы эти люди, до чего же ограниченный и тупой народ!.. Бежать толпой, чтобы увидеть короля, голосовать за 30 тысяч франков на проведение празднеств, выписывать за 3500 франков музыкантов из Парижа, расшибаться в лепешку. Ради кого такое усердие? Ради какого-то короля!»[15]

Между тем преподавание учебных дисциплин в коллеже к тому моменту, когда в него поступил Флобер, претерпело существенные изменения по сравнению с предшествующими годами. До 1830 года вся система образования строилась на углубленном изучении латыни. После падения династии Бурбонов и изменения государственной политики коллеж не остался в стороне от новых веяний и тенденций, в частности от романтизма, распространявшегося уже полвека по Европе. Конечно, еще не настало время для изучения произведений Шатобриана или Виктора Гюго, однако в коллеже уже ввели такие предметы, как литература и история. Они особенно легко давались Гюставу. Как это часто происходит при формировании творческой личности, один из преподавателей на ранней стадии обучения оказал особое влияние на Гюстава. Об этом известно от Герберта Лоттмана, который подробно изучал этот персонаж[16]. Оноре Генрих Гурго, или попросту Дюгазон, тридцатилетний преподаватель грамматики, был учителем Гюстава на протяжении трех лет. Человек блестящего ума, строгий и методичный, он не проявлял жесткости, наказывая учеников за нарушение дисциплины, в чем его упрекало руководство коллежа. Своему юному ученику он прививал вкус к красоте в области литературной словесности и в особенности к стилю. Безусловно, Флобер обязан именно этому преподавателю тем, что позднее на литературном поприще демонстрировал особую «грамматическую красоту фразы», отмеченную Марселем Прустом[17], не особенно заботясь о соблюдении установленных грамматических правил. Под крылом этого благосклонного к нему учителя Флобер раскрыл свой писательский талант в сочинениях на темы, которые было принято предлагать ученикам в соответствии с действовавшими в те времена правилами: в XIX веке молодых людей учили писать сочинения, полностью имитируя своих преподавателей.

Через несколько лет (ему было двадцать) Гюстав в письме своему любимому учителю поделился сомнениями по поводу будущей профессии адвоката, а также сообщил о своем настоящем призвании: «Я подошел к решающему моменту: надо отступить или идти вперед. Мой час настал. Это вопрос жизни или смерти. Когда я приму решение, ничто уже меня не остановит, даже если меня осудит или поднимет на смех весь мир»[18].

Когда в 1835 году Флобер перешел в четвертый класс, в его жизнь входит новый учитель, на этот раз преподаватель истории. Его зовут Адольф Шерюэль. Он приобрел некоторую известность как автор «Словаря установлений, нравов и обычаев Франции». Кроме того, он занимался таким неблагодарным, но хорошо оплачиваемым трудом, как редактирование школьных учебников. Это был еще довольно молодой человек. Благодаря своим глубоким и всесторонним знаниям он пользовался большим авторитетом. Если Гурго-Дюгазон внес огромный вклад в развитие литературных способностей Флобера, Шерюэль привил ему любовь к истории. Первый литературный опыт Гюстава был связан с исторической темой. История настолько заинтересовала Флобера, что впоследствии он не раз черпал свое вдохновение в историческом материале. Глубокий смысл и художественная выразительность его последующих произведений, от «Саламбо» до «Трех повестей», обязаны истории. В пятнадцатилетием возрасте Флобер с головой погрузился в исторический материал, предоставивший поистине неисчерпаемые возможности для пера писателя. В 1836 году, несомненно, под впечатлением произведения Дюма «Изабо де Бавьер», он начинает писать «Две руки на короне». Первые шаги на литературном поприще Гюстав сделал, разумеется, прямо или косвенно подражая авторам бесчисленных книг, которые он буквально «проглатывал» одну за другой. Такие известные авторы мемуаров, как Комминс или Фруассар, так же как начинавшие, но уже почувствовавшие вкус славы Мишле, Гюго и Дюма, стали не столько литературными кумирами, сколько примером для подражания целому поколению писателей.

Прежде чем начать заниматься литературным творчеством, надо прочитать гору книг. Писательское ремесло оттачивается исключительно при чтении книг, а вдохновение приходит под впечатлением от любимых литературных образов. В пятнадцатилетнем возрасте у Флобера уже формируется творческий почерк, которому он останется верен на всю жизнь. К тому времени его литературным кумиром становится Шекспир. И все же в большей степени он восхищается Сервантесом. Его «Дон Кихот» навсегда останется для Гюстава непревзойденным примером для подражания. Не была ли «Госпожа Бовари» с ее несбыточными мечтами не чем иным, как современным Гюставу деградировавшим перевоплощением Рыцаря печального образа? Он был без ума от Рабле[19], мастерски владевшего легким и свободным слогом, с виртуозностью демонстрировавшего в своих произведениях обе грани своего недюжинного таланта: одну, основанную на «игривых» словах, соленых шутках и скабрезном юморе, и другую — на меланхолии и неврастении.

К этому времени Эрнест Шевалье уже не был единственным близким другом Гюстава, к которому он обращался в десятилетнем возрасте с предложением начать обмениваться литературными «опусами». Теперь в его жизни появились две новые личности. Впоследствии они будут дружить с Флобером долгие годы: это были Луи Буйе и Альфред Ле Пуатвен.

С Луи Буйе Гюстав учился в одном классе. Вскоре он стал близким другом будущего писателя. Так же как Гюстав, Луи увлекался литературой и поэзией. К тому же он стал автором изысканных «александрийских» стихов, одних из самых забавных и смешных во французской словесности: «К сердцу ближе, когда грудь плоская». Несмотря на тесную дружбу с Флобером и несколько успешных театральных постановок, Буйе был вынужден оставить литературное поприще. У него не было ни средств, ни времени, чтобы посвятить себя творчеству. Он был беден, и этим все сказано. Что же касается Альфреда Ле Пуатвена, то Гюстав с ним подружился немного позже. Он был старше Флобера на пять лет. Это был сын друзей семьи Флобер. Их матери обучались в одном коллеже. Впоследствии Альфред выучился на адвоката и затем, к большому огорчению Флобера, женился. Скончался же он совсем еще молодым человеком в возрасте тридцати двух лет. У него была сестра Лаура. Примечательно, что она стала матерью Ги де Мопассана…

Молодых людей, помимо всего прочего, сближала общность интересов. Все они любили над кем-то подшутить, кого-то высмеять, конечно, в словесной форме. Для того чтобы свободно упражняться в сочинении непристойных шуток, они придумали игру в «мальчика», некого неотесанного и хамоватого грубияна, который высмеивает (уже!) буржуазную глупость. Несмотря на отсутствие сексуального опыта, молодые люди в разговорах между собой с большой охотой употребляют непристойные слова и выражения.

Этот лицейский анархизм нисколько не мешает друзьям обмениваться мнениями и спорить на самые серьезные темы, в частности обсуждать литературные произведения. Шестнадцатилетний Флобер уже показывает характер и высказывает свое суждение как истину в последней инстанции: «В действительности я глубоко уважаю лишь двух людей — Рабле и Байрона[20]. Они оба — единственные, кто писал с намерением насолить человеческому роду и посмеяться ему в лицо»[21]. В то же время это не мешает будущему писателю искренне восхищаться Гюго, которого он ставит в один ряд с такими великими писателями, как Расин[22], Кальдерон[23] или Лопе де Вега[24].