Сьюзен еще не спала, хотя уже и не читала. Она выжидающе посмотрела на меня, когда я вошел, словно ожидая отчета.

— Закончил?

— Закончил что?

— Статью. Ты ведь работал над статьей?

Я мог бы рассказать, что меня отвлек сосед, но мне не хотелось говорить об этом в тот момент. Я буркнул в ответ что-то невразумительное и тяжело улегся на кровать. Профессор пришел отдохнуть после важных трудов. У меня болела спина, и я не преминул сказать об этом. У ученых часто болит спина.

Сьюзен по доброте душевной предложила сделать мне массаж, и, хотя она не умела делать его как следует, мне доставляли удовольствие одни только ее прикосновения. Я перевернулся на живот, и она оседлала меня, упираясь, впрочем, коленями в кровать. Она начала массировать мне шею, медленно спускаясь ниже по спине и используя для массажа кончики пальцев и основания ладоней.

Мне было хорошо. Я сказал, что у меня сильнее всего болит поясница, и Сьюзен сместилась еще ниже. Через минуту я рассыпался в изъявлениях нижайшей благодарности. Сьюзен благосклонно кивнула и продолжила массаж. Как бармен, выслушивающий пьяного посетителя, или как священник, отпускающий грехи прихожанину, массажист — личность исповедующая. Прошла еще минута, и я не выдержал.

— Знаешь… э-э… у Макса и Мэриэн действительно роман.

— Я знаю. Я позавчера видела их у Крогера. — Сьюзен хихикнула, продолжая тискать мою поясницу. — Они спорили по поводу того, что положить в тележку.

— Н-ну-у.

— Это было очень серьезно. Мне даже показалось, что она вот-вот его стукнет.

— Хм-м-м. Похоже, они созрели для семейной жизни.

Сьюзен изо всех сил сдавила мне бока, а я отомстил ей тем, что выгнулся дугой, приподняв ее, благо она весит всего сто пятнадцать фунтов. Я подмял ее под себя, но не придавил, так как всегда боялся причинить ей боль. Мы всегда занимались любовью по-миссионерски, но сегодня я вспомнил о Максе и заставил Сьюзен сесть на меня верхом, чтобы она, опираясь мне на плечи, качалась вверх и вниз. После этого мы лежали как ложки в наборе — так часто лежат молодые любовники: я лежал лицом к спине Сьюзен, прижимаясь к ее ягодицам. Помнится, так мы провели свою первую ночь после вечеринки, где я танцевал только со Сьюзен. До этого я шесть лет жил как монах, готовя диплом в Пенсильванском университете, беспокоясь, что жизнь проходит мимо, но она все же меня не подвела. В какой-то момент мы перестали танцевать и принялись целоваться; она говорила, что приходится целоваться, чтобы я перестал наступать ей на ноги.

Мне понравился ее юмор. Но постепенно он стал ей изменять. Когда мы начали встречаться, она была очень забавна, это была женщина, способная выставить ноги из окна машины, когда было слишком жарко, купить мне в подарок торт в виде луны и воткнуть в него одну свечу на мой тридцать первый день рождения… Она любила мужчин с мозгами — сама говорила, что любит мужчин, которые могут думать и говорить после секса. Сьюзен нравилась мне и потому, что являла собой разительный контраст с атмосферой северных университетов, этакий нахальный свежий ветерок в сравнении с капризным и изнеженным северным ветром. Нам было так хорошо, что мы решили пожениться. Это изменило все.

Возможно, перемена произошла оттого, что она стала женой факультетского профессора. Сьюзен чувствовала себя скованной, одновременно став умнее и изящнее, — две ипостаси настоящей южной жены. Да и сам я, вероятно, изменился, превратившись в близорукого книжного червя. Так же как в прошлом, то, что я читал, интересовало меня больше, чем окружавшая реальная жизнь.

Я уже почти соскользнул в сон, когда Сьюзен вдруг решила продолжить прежний разговор. Она толкнула меня в бок.

— Знаешь, а Мэриэн не мешало бы похудеть.

Я дотянулся до ближайшего кусочка Сьюзен — до ее правой руки, на которой не было ни грамма лишней плоти.

— О, ты же знаешь, о чем я говорю. Ей надо чуть-чуть похудеть в бедрах.

Я ничего не сказал, и она развила свою мысль дальше:

— Я думаю, что из-за этого они и ссорились в магазине. Дорогой, тебе не кажется, что мне надо сбросить фунтов пять?

— Тебе? — Я так устал, что не стал оригинальничать и процитировал строчку из «Соседства мистера Роджерса»:

— «Я люблю тебя такой, какая ты есть».

— Льстец. — Это было сказано без всякой интонации.

Я протянул руку и положил ладонь на ее вздымавшуюся в такт с ровным дыханием грудь. Она положила свою руку на мою. Я ощущал, как сливаются биения нашего общего пульса. Медленно в нереальной ночной атмосфере мое тело слилось с телом Сьюзен, с кроватью, с сумерками — и я уснул. Обычно после секса мне всегда снились мы со Сьюзен. Но на этот раз я видел во сне Мэриэн и Макса в какой-то до сих пор невиданной мною позе.

Когда я проснулся, мне показалось, что наступил конец лета. Или, по меньшей мере, начался новый семестр, что, по сути, одно и то же. В воздухе висело нечто почти осязаемое; я чувствовал это нечто, бреясь тем утром в ванной, счищая лезвием пену со щек. В прошлом году Сьюзен купила мне опасную бритву, и я в конце концов научился ею пользоваться. Проблема, правда, заключалась в том, что я не выношу долго смотреть на себя в зеркало: терпеть не могу свои мягкие черты, скошенный подбородок и редеющие на макушке пепельно-каштановые волосы. Сьюзен говорит, что у меня доброе лицо, но я сам лелею тайное желание выглядеть резким. Эта мечта сбывается только тогда, когда я готовлюсь к занятиям и думаю о себе как о профессоре. Но лето расслабляет, и я утратил эту способность.

Тем субботним утром у подножия холма было припарковано множество машин. На импровизированных плечиках, свисавших с задних сидений, болтались свитера, блузки и платья — я понял, что вернулись девушки из женского Студенческого союза университета. Днем я услышал новую интерпретацию «Гаммы» Беты Гаммы «О, как я счастлива». Все это возвещало скорый приход осенней лихорадки. Песни неизбежно сопровождались танцами на лужайках объединения, больше похожими на коллективную ритмическую гимнастику. Все это выглядело бы куда сексуальнее, если бы движения не были такими спортивными, но все равно зрелище обнажаемых в танцевальном раже животов и спин сорока с лишним девиц, только что вышедших из подросткового периода, действовало достаточно возбуждающе. Брачные пляски юности. Несколько раз я видел, как Макс, стоя на своем крыльце, бесстыдно наблюдал танец.

Забрав почту в Студенческом союзе, я пробежал сквозь толпу загорелых блондинов и блондинок, наткнувшись там на своего бывшего студента, который узнал меня прежде, чем я узнал его. Единственное, что можно сделать в такой ситуации, которые неизбежны у преподавателей, обучающих до девяноста студентов в семестр, — это сделать вид, что ты что-то лихорадочно ищешь. Я покинул союз, так и не вспомнив его имени, но я понял, почему он вспомнил меня. Это был один из моих студентов семинара по введению в литературоведение, и каждый свой реферат он начинал словами «это всего лишь мое мнение» — каковое, по моему мнению, едва-едва заслуживает тройки с плюсом. Научные работники всегда испытывают двойственное чувство в преддверии учебного года с его неизбежными студентами: с одной стороны — цель и смысл существования университета — учить студентов; с другой — их присутствие смертельно в научной среде, в которой «публикуйся или умри» — одиннадцатая заповедь. Тем не менее я не вижу смысла лезть в науку, если ты собираешься только марать бумагу. Короче, во время учебного года большинство ученых, у которых истекает срок пребывания на конкурсной должности, начинают проявлять чудеса эквилибристики, которым позавидовали бы профессиональные циркачи: занятия в подготовительных группах, проведение собраний, ведение независимых исследований, работа в аудиториях, выставление оценок, кабинетная работа — все это надо как-то согласовать с семейной жизнью и свободным временем, хотя обычно в сторону отставляются интересы семьи и свободное время. Я завидовал Максу в его необузданной свободе и еще в некоторых вещах.