- Почему ты так сердишься? — пролепетала она.

Стэн взял ее за подбородок, приподняв по детски испуганное лицо, и взглянул прямо в глаза.

- Не знаешь?

- Я знаю, что забыла об осторожности, но зачем же ругаться и учить меня столь сомнительному лексикону,— взмолилась девушка.

- Забыть в этих краях о жестких правилах — значит погубить себя. Если бы я не посмотрел сверху и не увидел в воде крокодила...— Он не смог больше произнести ни слова.

Монику потрясло, когда она разглядела, во что превратилась его одежда: там, где Стэн, устремившись вниз, цеплялся за камни, все было разорвано в клочья. По щеке текла тонкая струйка крови. Когда ранка зарастет, останется шрам как у дуэлянта...

- Прости меня, пожалуйста!

Вместо ответа он с такой неистовой силой впился в ее губы, что Моника обомлела. Под напором его рук рубашка девушки задралась. Она почувствовала на спине горячие ладони Стэна. Голова закружилась, страсть охватила все ее существо. Каждой клеточкой она жаждала его, свою первую и единственную любовь.

Так вот что ощущаешь, когда перестаешь принадлежать себе, промелькнуло в затуманенном сознании Моники. Она пыталась напомнить себе, что ненавидит Стэна, но не могла противиться магии его рук и томительно-сладостных, ненасытных поцелуев.

Когда же он ласково коснулся ее груди, девушка окончательно потеряла власть над собой. Обняв Стэна за шею, она, сомкнув веки, тихо застонала.

Он подхватил ее под коленки и поднял, прижимая к груди. Моника с трудом раскрыла глаза.

- Не надо... Я могу сама...

- Нет, надо,— тихо, но требовательно промолвил Стэн.

«Когда это случится»... Моника вновь услышала пророческие слова. Вот сейчас это и происходит — она во власти ненавистного и... любимого человека.

Стэн осторожно перенес ее на спальный мешок и уложил, подсунув под голову вместо подушки пушистый свитер. Девушке хотелось зарыться лицом в его мягкие складки, но она не могла шевельнуться, завороженная испытующим взглядом Кэмпа.

Моника была тиха и послушна, когда он опустился рядом на колени, снял с нее джинсы и расстегнул рубашку. В тех местах, где она ударилась об острые выступы скалы, начали появляться синяки, и Стэн, хмурясь, принялся их осматривать.

Его близость опьяняла Монику, боль от ушибов не шла ни в какое сравнение с вихрем чувств, нараставшим где-то глубоко внутри. Не сознавая, что делает, она потянулась к любимому.

Когда он провел губами по синяку над грудью, девушка тихо вскрикнула.

—Тебе больно? — поднял голову Стэн. Моника покачала головой, глаза ее увлажнились.

- Милый,— еле слышно выдохнула она. Стэн неистово припал губами к упругой девичьей груди. Моника запрокинула голову и выгнулась дугой. Мысли о ненависти, обидах и прочей чепухе больше не трогали ее, осталось лишь желание, такое необоримое, какого никогда не приходилось испытывать.

Искуситель хорошо знал, что делает: трепетные ласки его теплых рук, обжигающее прикосновение чувственных губ все больше и больше возбуждали Монику, пока в ее сознании не остался только он, а единственное слово, которое она могла произнести, было «милый». И повторяла его вновь и вновь.

Позже в слегка прояснившемся сознании прозвучал тревожный сигнал. Это безумие, которое может привести лишь к одному: он овладеет ею. И все же девушка не в силах была остановить возлюбленного. Ее пылкая реакция на ласки еще больше возбуждала темпераментного мужчину.

- Пожалуйста, не надо,— наконец удалось вы говорить Монике.

- Не надо, потому что не следует, или не надо, потому что ты не хочешь? — спросил Стэн низким охрипшим голосом.

- Я... мне не следует.

Он покрыл поцелуями ее шею, грудь, живот, молча слушая вздохи блаженства, которые девушка не в силах была сдержать.

- Но вот, ты же этого хочешь, так же, как я. Казалось, еще немного — и она окажется в испепеляющем огне страсти и сгорит в нем.

И вновь сомнения закрались в душу Моники. Если бы только между ними не вставала тень Лил. Стэн не мог подарить ей истинную любовь, а только чувственное удовлетворение, но одному Богу известно: она хотела любви, как ни унизительно в этом признаться, мечтала быть любимой. А одно лишь сладострастие — этого так мало...

Слова признания чуть не слетели у нее с губ, но Стэн уже все понял и приподнялся.

- Ты забываешь о самом главном,— сказал он.— Желание должно быть обоюдным.

- Никогда,— слукавила Моника, испытывая горечь оттого, что отвергнута по собственной вине.

Стэн провел пальцами вокруг рта девушки, вызвав у нее новую волну чувственных желаний. А может, в их удовлетворении и есть весь смысл любви? Нет, нет, нет! — уговаривала она себя. А сладострастник продолжал свое:

- Разве я тебя не предупреждал: забудь обманчивое слово «никогда»? Послушай, солнышко, ведь в моих силах заставить тебя молить, чтобы я овладел тобой. Хочешь, докажу сейчас же?

Вконец запутавшаяся в своих чувствах, Моника попыталась запахнуть полы рубашки, но тут же опустила руки. Стэн понял, что она готова, не смотря на гордость, отдаться ему. Почему же не воспользоваться минутной слабостью?

- Нет, не хочу,— выдавила из себя Моника.— На меня удручающе подействовала история с крокодилом. Я не желаю быть жертвой ни собственной неосторожности, ни своей минутной слабости.

Раздался гортанный смешок Стэна. Он встал и резко переменил тему разговора, словно ничего не произошло.

- Оставайся здесь. Надо достать снадобье от ссадин. Где у тебя аптечка?

- В моей дорожной сумке,— сухо ответила Моника, слишком поздно вспомнив о том, что в сумке находится скомканный листок. Стэн уже полез за аптечкой.

Ее вдруг охватил панический страх. Почему она так боится, что этот ревнивец обнаружит письмо Фила? Ей бы следовало размахивать этим посланием, как доказательством своего равнодушия к другому мужчине. Крамер не имеет над ней ни какой власти. А что, если Стэн вообразит самое худшее? Господи, почему же его мнение стало для нее так много значить? А если честно, только его мнением и отношением к ней она и дорожит!

Моника замерла в ожидании, ее знобило, не смотря на жару. Быть может, Кэмп не заметит скомканную бумажку, лежащую в сумке.

Когда он вытащил аптечный ящичек с отчетливо выделяющимся красным крестом на крышке, девушка почти перестала дышать. Злополучный бумажный комочек упал на землю.

Нахмурившись, Кэмп поднял и расправил смятый листок.

- Так, так. И чего же хочет отправитель? Моника нашла в себе силы вскочить на ноги и попытаться выхватить у Стэна письмо, но он отвел ее руку в сторону.

—К чему так беспокоиться? Что это — любовные излияния Фила?

- Нет, это его извинение.

- Тогда еще занимательней. Не двигайся! Моника притихла, как зверек в капкане, пока Стэн читал написанное четким почерком послание. Стэна словно подменили: глаза готовы были выскочить из орбит, лицо неузнаваемо исказилось.

- Из всех интриганок, которых я встречал, вы, мисс Смит, самая подлая и лживая!

Оскорбительные слова обожгли Монику, все поплыло у нее перед глазами.

- Как ты смеешь меня унижать?! Выпустив ее руку, Стэн с гневом посмотрел ей в лицо.

- Что ты замышляла? Отдаться мне, а потом заявить, что я отец твоего ребенка?

Девушка побледнела. Пришлось сделать усилие, чтобы едва слышно выдавить:

- Не понимаю, о чем ты говоришь... Ревнивец швырнул ей письмо.

- Не понимаешь? Ты давно знала, что у тебя будет ребенок от Фила? Наверно, с того дня, когда у него был прием. Так ты об этом хотела сообщить ему?

Моника, шатаясь, отступила на несколько шагов, наткнулась на валун и тяжело опустилась на него. В отчаянии оттого, как превратно истолковано письмо, она закрыла лицо руками.

- Я не беременна — ни от Фила, ни от кого другого,— заливаясь слезами, простонала девушка.

- Тогда почему он пишет, что это не только твое, но и его дитя? — требовал отчета неумолимый обвинитель.