— Были бы вы офицерами, вам бы надлежало выяснить отношения на дуэли, — продолжил он приблизившись, — но штатским такой способ не дозволен. Господин Коськин! Что с вашим баяном? Почему я его не вижу?

"Что за баян?" — мелькнуло в голове у Виктора.

— Это вон он! — закричал Коськин, указывая на Виктора. — Он помешал выпуску продукции по высочайшему повелению!

Полковник исподлобья взглянул на Виктора.

— Он? И кто он такой?

— Чести знать не имею… Назвался Ереминым, грозился донести господину Веристову.

— Ну, коль обязан донести, стало быть, донесет, — констатировал полковник, и, повернувшись к Виктору, продолжил: — Господин Еремин, может, вы сперва мне доложите, что здесь происходит?

— Докладываю. Я подошел к цеху, и увидел, что рабочий перерубает тяжи. Этого делать нельзя. Здание рухнет, задавит рабочих производства оборонного заказа, повредит оборудование и готовый… — Виктор замялся, не будучи уверен, что английское слово "танк" здесь в ходу, — готовый броневик.

— Бронеход, — поправил полковник, — к броневикам отнесены блиндированные самоходы на колесном ходу. Кто распорядился рубить тяжи? Господин Коськин, это вы отдали команду, или мне допросить рабочих?

— А… а как же еще… не проходит он через ворота! — в голосе Коськина зазвучало отчаяние. Дело военное, а на войне и на смерть приходится посылать, а как иначе? Вот и пришлось, скрепя сердце.

— На войне! — недовольно буркнул полковник. — Господин Еремин, у вас есть соображения, как вывести бронеход из цеха иным путем?

— А нельзя без башни, а башню накатить на улице?

— Никак нет. К вечеру бронеход должен быть на полигоне. За неисполнение — расстрел. Другие предложения имеете?

— Так точно. На уровне ворот из цеха выступает торцовый пол. Это значит, что фундамент немного ниже проема. Сейчас для прохода не хватает буквально сантиметров. Предлагаю разобрать торцы возле ворот, чтобы сделать выемку.

— Что скажете? — полковник обернулся к Коськину.

— Так… если бы он сразу сказал, а то — "Нельзя! Нельзя!" А кто ж приказ отменял? Кто отменял? — с надрывом завопил Коськин, уставившись на Виктора.

— Я, наверное, тоже погорячился, — Виктор подозревал, что в этой ситуации безопаснее выглядеть туповатым ретивым службистом, чем дать понять некоторым окружающим, какие они идиоты. — Проявил излишне рвение. Дело‑то чрезвычайной важности!

— Стало быть, возражений нет. Господин Коськин, вы уяснили задачу? Приступайте к исполнению.

Коськин моментально, как в китайском кино, перенесся к собравшейся у ворот толпе рабочих, замахал руками и что‑то заорал. Его неудержимо рвало руководящей деятельностью.

— Господин Еремин, — продолжил полковник, — так что вы там хотели сообщать Веристову?

— За отсутствием факта нанесения ущерба военному ведомству, — ответил Виктор, — предмет сообщения отсутствует.

— Вас Бахрушев утром взял на службу?

— Так точно.

— Вы предложили применить сталь Гадфильда для гусеничного хода?

Виктор замялся.

— Господин полковник, как бы вы отнеслись к человеку, который обязался хранить служебную тайну, но не сдержал слова?

— Хранить служебную тайну — священный долг. А вам известно, что Бахрушев доложил дирекции об этом предложении, как о своем?

— Раз начальство вышло с таким предложением, значит, оно имело на то соображение и действует согласно ответственности и полномочиям.

— Уклончиво.

— Я на службе, — смущенно улыбнулся Виктор.

— Не буду ставить вас в двусмысленное положение. Но вечером приглашаю вас отужинать со мной в "Русском Версале".

— Большое спасибо… Вообще‑то сейчас планировал обустраиваться, прикупить необходимых вещей… Ресторан как‑то не вошел в расчеты.

— Вы о деньгах? Бросьте, здесь не Америка, где каждый платит за себя. Считайте, что это лишь скромная благодарность за спасение баяна.

"Опять баян. Наверное, кодовое название. Тульский самовар, баян, бутылка водки и гармошка… Нет, последнее вроде не код."

— Короче, в семь. А то пропустите выступление мадемуазель Суон.

Отказаться, похоже, было бы невежливым. Распрощавшись с полковником, Виктор осторожно заглянул в цех, все еще опасаясь, что на его голову начнут падать балки.

Цех встретил его дымом и грохотом. Под низким потолком, как в курной избе, стоял густой сизый туман от кузнечных горнов, и его, словно шпаги, протыкали острые лучи солнца из разбитых стекол шедовых фонарей. Частые удары кувалд по раскаленным головкам заклепок, крепивших листы брони к толстым и грубым уголкам каркаса, отдавались в мозгу; можно было только представить, что испытывали те люди, что прижимали заклепки изнутри бронекорпуса. От клепки рам тракторов шума было меньше, но в дальнем конце цеха опробовали двигатель, и удушливая нефтяная гарь летела прямо в воздух, как в душегубке; вместе с нею из трубы чуть ли не фонтаном выплескивалось масло. Вместо радиатора на испытуемом девайсе парила градирня.

Что интересно, в этой душегубке была механизация. Под потолком крутились трансмиссионные валы, приводимые от одного мотора в углу цеха и широкие черные ремни анакондами спускались вдоль стен, колыхаясь, словно в такт звукам флейты невидимого факира; их то накидывали, то сбрасывали со шкивов, что, при отсутствии ограждений, было не менее опасно, чем играть с живой змеей. Почти вся площадь цеха, за исключением неширокого центрального прохода была завалена деталями танков и тракторов; пол, похоже, мели ежедневно, хотя ежедневно же и заваливали грязной ветошью, стружкой и обрубками металла. На некоторых верстаках Виктор заметил рабочих, которые спали, как бомжи, натянув на голову измятые, засаленные куртки. То ли у них не было сил после смены дойти домой, то ли не было денег снять или построить жилье, и они устраивались на ночлег прямо в цехе, не обращая внимания на гарь и звон металла. Из тех рабочих, которые бодрствовали и возились с металлом у верстаков или полусобранных машин, некоторые были подростки, почти дети.

"Прям подпольный цех какой‑то для гастарбайтеров."

На боку танчика, который хотели отсюда выкатить, старославянскими буквами было написано "Баян". Одной тайной меньше.

"Его бы сфоткать и на ресурс Удава… Ага, щазз. За это точно повесят. Или расстреляют."

Виктора вдруг что‑то толкнуло, какое‑то неясное чутье подсказало ему опасность сзади, и он бросился в сторону, между остовов собираемых тракторов. Прямо над тем местом, где он только что стоял, на изогнутой дугой стреле поворотного крана проплыло заднее колесо с блестящими стальными шпорами. Виктор обернулся: рабочие поглядывали на него, пряча ухмылки. Оно, конечно, понятно: народ ишачит, а он, Виктор, расхаживает тут в приличном костюме, как господин.