"А ты думал, они сейчас с благодарностями за спасение кинутся. Они, небось, и не поняли, чего произошло. Да и фиг с ним."
— Работать, чего раззявились!
По проходу, переваливаясь сбоку на бок, пробирался мастер в тройке и темной фуражке. На боку у него болталась черная резиновая дубинка.
— Не задело? — услужливо он спросил Виктора, чувствуя в нем старшего по должности. Ишь, дармоеды, даже не крикнули… в России, видать, без кнута никак!
— Раз военная продукция, оружие выдали? — спросил Виктор, кивнув на дубинку.
— Это все от них, сукиных детей… При немцах бунтовать начали, морду за штрафы бить, так до сих пор не успокоились. Вяткину давеча чуть молотком в висок не заехали, как вычет за брак определил. Пришлось увольнять. Не Вяткина, того, что замахнулся. Вот, теперь для защиты выдали. Жалуются, будто их бьют. А вы не верьте, все наговоры. А без штрафов никак нельзя, на мастерах материальная ответственность за детали и оборудование, что поломают, попортят — либо штраф назначай, либо сам плати.
— А "при немцах" — это что тут, немцы были?
— Да одно время немцев стали ставить цехами заведовать. Ну а они мастеров немцев приезжих стал нанимать, русские, говорит, шлехт, плохо. Те пошли уже рабочих сживать, чтоб на выгодные работы обратно своих, из Германии. Вот и сповадилась местная шантрапа им темную делать. Заводила у них Степка Жердяй с Кладбища, он там первым хулиганом завсегда был. Как бронеходы начали делать, немцев‑то с завода частью повыставили, ненадежный они на случай войны народ, а хулигайничать — эту заразу так не изведешь. Я вас провожу, чего вам показать‑то?
— Спасибо. Я сам. Этот завод мне не чужой.
— Ну, воля ваша, если что, крикните, да погромче… Я тут неподалеку буду.
"Культура производства тут, однако…" — размышлял Виктор, идя по проходу.
— Господин хороший, папиросок, случаем, у вас не будет? — на Виктора уставился молодой парень, в черной, такой же замасленной как у всех, прозодежде и с шабером в руках: он подгонял по прилеганию стыки картера тракторного двигателя. — Своя махорка кончилась.
Шабер был трехгранный, и проткнуть им можно было не хуже финки. Виктор сгруппировался, слегка разводя ладони, словно показывая сожаление.
— Рад бы, да сроду не курил. Да и куда дымить — тут дыму уже втиснуться некуда!
— Это у нас так! — осклабился парень. — А что ж вы совету мастера не послушались, один ходите? Неровен час, чего случится.
— А я всю жизнь по цеху без провожатых ходил. Когда‑то в сборочном доводилось работать, в ремонтном, на высоковольтном монтаже.
— А — а… То‑то я гляжу, анжинер вроде, а мозоли‑то вон с рук не сошли. Из низов, чай, будете, али все же из благородных?
— А перед богом, они все равны. Что в жизни сделаем, так люди и запомнят, а не по родству.
— Оно верно, только я пока на небеса обожду. И вы не спешите. Ладно, мне тут болтать некогда…
Обратно Виктор рванул напрямую, через густую, как на сортировочной станции, паутину путей у вагонных цехов и сортировочного, постоянно вертя головой, перешагивая через рельсы и обходя пыхтящие клубки пара, которые деловито таскали доски с обделочного, пустые платформы и готовую продукцию с отстоя. Перед его взором степенно дефилировали коричневые пиджаки работяг — теплушек, черные фраки "эшаков" со снятыми дышлами и сосновыми щитами на окнах полуоткрытытх будок, и один неведомый франт — темно — пурпурный пассажирский вагон с двустворчатыми дверями и деревянными сиденьями за широкими прямоугольниками окон, похожий на прицепной от электрички, буквально умоляя своим экстравагантным видом поближе познакомиться.
"Это все потом", решил Виктор, "а то опять во что‑нибудь вляпаюсь".
На лестнице "голландской казармы" он буквально натолкнулся на шефа, который, бурча что‑то под нос, неторопливо спускался со второго этажа, похлопывая ладонью по широкому поручню дубовых перил.
— Вы уж извините, Иван Семенович, подвел я вас…
Бахрушев удивленно посмотрел на него.
— Что еще случилось?
— Да с Коськиным спор вышел.
— Это по поводу цеха?
— Да. Не выдержал, ввязался.
— Что вы извиняетесь? — рассерженно воскликнул Бахрушев.
— Я, конечно, понимаю, что исправить ничего нельзя, а вы за меня…
— Что вы извиняетесь? — закричал Бахрушев. — Вы правильно поступили! Никогда, слышите, никогда не извиняйтесь за это! Что, лучше если бы люди погибли? Моду взяли на толстовщину! Еще раз услышу от вас такое — сам выставлю за ворота!
— Да собственно… — промолвил растерявшийся Виктор, — вы‑то за меня отвечаете.
— Отвечаю! И вижу, что в вас не ошибся! Пока вижу.
Бахрушев перевел дух, достал платок и утер красное, вспотевшее лицо.
— Между прочим, — продолжил он уже более дружелюбным тоном, — похоже, что у вас появился покровитель. Чем закончилась ваша беседа с Аристарх Петровичем?
— Простите, кем?
— Ну, полковник Добруйский, из губкомиссариата. Вы же на него нарвались.
— Да вроде мирно. На ужин пригласил в "Русский Версаль".
Бахрушев удивленно крякнул.
— Однако! Вы, похоже, у нас баловень судьбы. Только теперь будьте осторожны.
— Понятно. Коськин мстить будет?
— Коротки руки… Он в друзья набиваться будет — мой совет, не доверяйте. Остерегайтесь также, если господин Добруйский будет приглашать в какую‑нибудь секретную лабораторию. Вокруг него вьется куча прохвостов… вернее, не вокруг него, а вокруг казенных денег. Вы меня понимаете?
— Да уж куда понятней. Может, вежливо отказаться от ужина, срочные дела?
— Ни в коем случае! — воскликнул Бахрушев. — Лучше дела отложите, если таковые появятся! Да, должен вас сказать, вы все равно узнаете: я доложил о вашем предложении дирекции. Доложил от своего имени. У нас не смотрят на то, что предлагают, у нас смотрят, кто. А тут дело на многие миллионы, добыча марганцевых руд… да что я вам объясняю, сами прекрасно понимаете. Я уже начал хлопотать вам премию. Одобрят идею — поедете с делегацией в Англию, изучать процесс выплавки. Вас это устраивает?
— Вполне. Я не ищу славы, а деньги, честно говоря, в моем положении не помешают.
— Хотите продолжать исследования радио? Я уже заходил к вашим поручителям.
— Ну… не в ущерб делу конечно, а наоборот. Техника слабых токов имеет большое значение для автоматизации производства… Скажите, а на заводе все цеха такие?