Говорили избиратели и о том, что Мальцев, один из немногих агрономов, сумел сохранить полевые севообороты, внедренные перед войной, тогда как во многих других хозяйствах о них забыли. Как и до войны, все эти годы поля колхоза засевались только сортовыми семенами, чем не могло похвалиться ни одно другое хозяйство: больше половины полей области занимали несортовые посевы.

В ответ на народное это признание Мальцев написал «Слово к избирателям», в котором дал клятву отдать все свои силы на пользу людям, на подъем колхозного производства.

Перед самой войной, по настойчивым рекомендациям ученых, было решено расширить посевы озимой ржи в восточных районах страны.

Как же вовремя это было сделано! И пусть рожь не очень хорошо родила, но все же выручала в войну крепко. Уже тем выручала, что можно было сеять в два приема: рожь — осенью, пшеницу — весной. И в два приема не сладко было, но полегче. Даже представить трудно, как бы управлялись, если бы пришлось все поля весной засевать яровыми. Нет, не по силам было такое. Посевные площади сократились бы еще больше.

Однако кончилась проклятая война, вон уже и промышленность перестраивается на выпуск новой продукции, пора пересмотреть и структуру посевных площадей, сложившуюся в тяжкую годину. И в первую очередь, считал Мальцев, надо бы посевы озимой ржи сократить: в Зауралье и в Западной Сибири она редко бывает урожайной, а значит, и пользы от нее мало, только землю занимает.

Решил посоветоваться с учеными. Те выслушали его, но возразили: мол, если озимая рожь хорошо удается в европейской части страны, то почему бы ей за Уралом не родиться?

— А потому, что Урал — не только граница Европы и Азии, он и граница между огромными сельскохозяйственными зонами с разными климатическими условиями. И не считаться с этим нельзя.

Сослался на опыт прошлого: к западу от Урала крестьяне издавна предпочитали сеять озимые, а не яровые хлеба, тогда как к востоку от него, наоборот, ярь считали выгоднее озими.

Ему в ответ:

— Терентий Семенович, да ведь старики и пшеничку в ваших краях сеяли не в те сроки, которые вы рекомендуете, а значительно раньше. И предпосевную обработку не делали. Так что на стариков равняться — без хлеба останешься.

Мальцев думал иначе: без хлеба будем, если не потесним озимую рожь с полей Зауралья. Она страдает и при малоснежной зиме — убивается морозами, и когда много снега, то тоже не лучше — вымокает и выпревает весной. А если и не случится ничего зимой, то в майско-июньскую засуху озимь «подгорает», теряет свою густоту. Боковые стебли в кустиках отмирают и засыхают, остается один главный стебелек, да и тот дает тощий колос. К тому же в момент перехода от молочной спелости в восковую зерно редкий год не «захватывает» туман, оно становится щуплым, неполноценным.

Однако и эти беды — еще не все беды. Если раньше паровой клин засевался яровой пшеницей — самой надежной в здешних краях культурой, то теперь, когда хозяйства вынуждены занимать озимью большие площади, рожь почти полностью вытеснила пшеницу с ее места. Значит, занимая пар менее надежной культурой, хозяйство не получит высокого урожая даже на тех полях, которые надежнее всего могли бы обеспечить хлебом.

Сильно бьет по хозяйству и то, что время уборки озимой ржи совпадает с другими важнейшими работами. Уборку и обмолот ее колхозы начинают в разгар сенокоса, в разгар обработки паров, посева той же ржи. Ну, а поскольку уборку зерновых не отложишь, то на эту работу переключаются все силы: люди, тягло, транспорт. Сенокос прекращается. Хозяйства недобирают огромное количество кормов, пар как следует не готовят, и он становится рассадником сорняков. Следом подоспевают яровые, надо убирать, молотить их. Рожь пора сеять. Но на сев остается мало времени и сил, поэтому сеют кое-как. наспех, лишь бы семена бросить в землю, а точнее — в сорняковые заросли, подготовить землю под озимь сил не хватает...

Что ошибку надо исправлять, Мальцев не сомневался. Он уже готов был сказать об этом во весь голос, но не знал еще, где и как, чтобы услышали его и поняли.

Решил: поеду в Москву, там и посоветуюсь. Собрал материалы, положил в сумку наброски статьи, которую задумал давно, но тогда перестройка была не ко времени. Сейчас она назрела, иначе за ошибки придется горько расплачиваться.

Он ехал на сессию Верховного Совета СССР первого послевоенного созыва, где в первый же день встретился с маршалом Жуковым. В зале они оказались почти рядом — рядовой хлебороб и знаменитый полководец.

Незадолго до перерыва Мальцеву подали записку — депутаты-челябинцы просили передать ее Жукову с просьбой в перерыве сфотографироваться с ними. Жуков прочитал и кивнул Мальцеву: «Ладно». И вернул ему записку, на обороте которой написал: «Соберитесь в зале, где фотографы».

Однако в перерыве Мальцев не нашел челябинцев — затерялись в толпе — и от этого чувствовал себя неловко: Жуков стоял и ждал их. К нему, конечно, народ подходил все время, но Мальцеву казалось, что стоит он тут только потому, что его попросили. Кинулся извиняться:

— Не могу найти, Георгий Константинович...

Жуков взял его под руку и повел на свободное место, где суетились фотографы.

— Ничего, товарищ Мальцев, не ищите. Мы вдвоем с вами снимемся...

И они снялись: хлебопашец восторженными глазами смотрел на великого полководца, тот улыбался ему, и в улыбке этой были и уважение и высокая оценка труда хлебопашца.

С этой встречи у них установилось прочное и долгое знакомство, переросшее в дружбу...

В тот же день Мальцев побывал в ЦК партии и вышел оттуда окрыленным. Ах, как хорошо! Не было бы столько народу, вытворил бы что-нибудь, как мальчишка, переполненный радостью. Зашагал от Старой площади к Кремлю, напевая что-то веселое, рожденное собственным его настроением, как и слова, которые были не чем иным, как обрывками только что состоявшегося разговора.

Да, добрый выдался денек!

Вернувшись в гостиницу «Москва» (здесь он останавливался в годы войны, здесь он будет останавливаться всякий раз, приезжая в столицу), Мальцев разложил на столе наброски, что привез с собой,— даже сам себя похвалил за такую предусмотрительность,— достал чистую бумагу, сел писать:

«Наша сельскохозяйственная наука довольно много поработала и продолжает работать над вопросами подъема урожайности в районах Центрального Зауралья и Западной Сибири; многое она успела разрешить и выяснить, но основная цель еще не достигнута: урожаи на полях колхозов в этих районах продолжают оставаться невысокими. Следовательно, в науке есть пробелы...»

В чем он хочет упрекнуть науку? В первую очередь в том, что она не имеет достаточно ясного представления о прошлом зауральского земледелия, что не желает считаться с этим прошлым.

Он приводит в статье замечательные слова А. И. Герцена, что «...последовательно оглядываясь, мы смотрим на прошедшее всякий раз иначе; всякий раз разглядываем в нем новую сторону, всякий раз прибавляем в уразумение его весь опыт вновь пройденного пути...».

К утру — всю ночь просидел за столом — статья была готова. Великовата, правда,— двенадцать страниц,— но сказать короче о всех насущных вопросах земледелия никак нельзя. Да, так, пожалуй, и назвать ее можно—«Насущные вопросы земледелия в лесостепном Зауралье».

Написал, отвез, как и посоветовали ему, в газету «Социалистическое земледелие». Статья эта, опубликованная 27 апреля 1946 года, наделала много шума. Читая ее, люди забывали, что- речь идет о лесостепном Зауралье,— нет, насущные эти вопросы (дело-то не только в озимой ржи) характерны для всех зон страны. Ну разве не прав Мальцев, когда пишет: «Следует сначала хлеб убрать, а потом его молотить. Тогда молотьба пойдет успешнее. И хлеб будет убран вовремя, и обмолочен лучше, и качество зерна повысится».

Если бы он написал только эти строки, и то все земледельцы страны поклонились бы ему низко. Он говорил о пагубной практике, возведенной в хозяйственную политику: жатки в поле — зерно в закрома государства. Хоть и торжественно шли первые обозы на элеватор, встречали их музыкой, речами и транспарантами, однако все знали — повременить бы с обозами. Спешка такая наносила немалый материальный и моральный урон: основные силы тут же переключались на обмолот, уборка замедлялась, а в итоге затягивалась и сдача зерна государству, нива перестаивала, хлеб осыпался на корню, а то и под снег уходил. Надо все убрать сначала, а уж потом молотить и сдавать государству...