Завершало статью такое требование:

«Пора районным организациям покончить с невмешательством в дела колхоза и навести в нем порядок. То же самое требуется сделать и в Шадринской МТС. Затягивая сев, правление ставит выполнение своих обязательств (получить стопудовый урожай) под серьезный удар. Долг колхозников, хозяев артели, поправить его грубые ошибки в севе»...

В тот же день из района поступил категорический приказ: сеять!

Мальцев ходил сам не свой, словно отстраненный от дела, от поля, будто сняли с него все заботы и ответственность за урожай. От этого чувства на душе было пусто и тоскливо.

Покачивались, легонько пылили по полям сеялки. В сводке уже значилось четыреста засеянных гектаров. Посеяно все зяблевое поле. Скоро переедут на паровой клин. Подумал Мальцев об этом и словно бы очнулся.

Потом он так будет вспоминать этот трагический моменте

— Когда стали присматриваться к парам, чтобы и их засеять, я объявил, что не дам, лягу под трактор.

Знали в районе, что он и правда ляжет. А это скандал на всю страну. И отступились от него. Не от полевода отступились, от депутата Верховного Совета. Ладно, делай как знаешь... Посевная в области успешно завершалась, и понуждать его уже не было надобности.

Отступиться-то отступились, но четыреста гектаров засеяно раньше времени... Обошел он их, посмотрел— сорняками зарастают. Нет, не будет здесь урожая. Не то что ста пудов не будет, но и пятидесяти ждать нечего. Но как докажешь осенью, что «не в ладах с агротехникой» не он, а тот, кто понуждал сеять рано? Сравнением с теми полями, которые засеяны в срок? Но таким сравненнем упрямым людям ничего не докажешь: хоть и рядом, да все же разные.

И Мальцев...

— Запряг я три лошади и 25 мая собственноручно в шести местах передисковал посевы. И всходы пшеницы уничтожил и овсюг. А на другой день, 26 мая, перепряг лошадей в конную сеялку и заново засеял тем же сортом, каким и раньше сеяли.

Прискакал на поле председатель — а оно у самой дороги, на виду. Слез с коня — и остолбенел. По хлебному полю, уже зазеленевшему, пролегли черные полосы, только что взрыхленные. Не пашня взрыхлена, а хлебная нива...

— Что ты делаешь?

— Не шуми, Иван Никонович, мне и самому страшно. И уезжай, будто не видел в ничего не знаешь.

— Ох, и наживешь же беды, упрямый ты человек!

— Урожай нас рассудит...

Через несколько дней зазеленели и полосы, которые Мальцев будет называть делянками. На них поднималась чистая и кустистая пшеница. Полосы чистой пшеницы по густо заросшему сорняками полю.

Быстро земля слухом полнится! Вроде бы и знать никто не знал, а вдоль полос, заметных издали, все четче обозначались тропинки: прослышали все же, ходят, смотрят...

Сначала торили тропинки председатели да агрономы соседних хозяйств, потом потянулись специалисты да руководители из района.

Пошли разговоры: мол, этими делянками Мальцев подрывает авторитет всего руководства...

Мальцев не хитрил, не подыскивал удобных оправданий и отговорок, а отвечал прямо и жестко:

— Я это сделал для наглядности, чтобы убедить тех, кто стесняет местную инициативу. Вот это их заслуги,— он указывал на заросшее сорняками поле,— а это мои.

А пшеничка на делянках и вправду удалась на славу. Почти 120 пудов зерна с гектара дали они. А с основного массива и по 30 пудов не наскребли. Вот какова плата за несвоевременный сев .. Не поэтому ли область снова не выполнила план хлебозаготовок, опять мало осталось хлеба на внутриколхозные нужды и на трудодни?

Однако разговоры о «выходке» Мальцева не только не умолкали, а становились все более сердитыми.

Ой, как плохо, когда на тебя косятся, когда к тебе и друзья-то подходят с опаской: как бы и на себя не навлечь немилость. Что делать? Сидеть и ждать следующей весны, повторения той же гонки? Нет, молчанием, пусть и упорным, зло не пересилишь.

И Мальцев пишет письмо в ЦК партии: прошу прислать комиссию, потому что непонятно, как хозяйствовать дальше, во имя урожая ли работать или ради благополучной сводки. И обстоятельно все рассказал, ничего ни прибавляя, ни убавляя...

Недели через две — еще молотить не закончили — в Мальцеве появились нездешние люди. Появились как-то тихо и незаметно. Никого не требовали, не вызывали на разговор — сами искали тех, кто им нужен был. Однако деревня уже знала, что это комиссия из Москвы. Поговорили, конечно, и с Мальцевым. По полям с ним походили, в доме посидели: чайку попили и поехали по другим хозяйствам, по другим районам.

Месяц пробыли они в области. А в конце декабря, под Новый год, вызвали в Москву руководителей из обкома и района, пригласили и Мальцева...

В те самые дни, когда Терентий Семенович спорил, доказывал, выслушивал суровые укоры, его одолевали и совсем иные думы

Подходил к концу десятилетний цикл травопольного севооборота, который не нарушался даже в годы войны. За это время все колхозные поля побывали под многолетними травами.

Все эти годы Мальцев жил верой в правоту теории Вильямса, верой в то, что именно таким путем можно сделать пашню плодороднее. Одиако вера эта начинала исподволь меркнуть: положительное действие многолетних трав на урожай последующих за ними зерновых и других культур замечалось лишь один, самое большее — два года. Так что прогрессивного, тем более устойчивого увеличения плодородия что-то не наблюдалось.

В том, что задача, выдвинутая Вильямсом, правильная, что человек, возделывающий землю, способен не истощать, а повышать плодородие, в этом Мальцев не сомневался. А вот пути решения этой задачи... ошибочны.

Нет, Мальцев не торжествопал. Ведь он и сам, уверовав в идею Вильямса как единственно верную, отдал ее воплощению десять лет жизни. И сколько трудов стоило удержать в эти годы травы на поле, именно там, где они должны быть. А оказалось, все напрасно, не возрастает плодородие.

Говорят, для науки отрицательный результат — тоже на пользу эксперименту. Мальцева это не могло успокоить. Он, поверив науке, получил отрицательный результат не в эксперименте, а в практике земледелия, в хозяйственной деятельности. Десятилетие колхоз засевал многолетними травами до тысячи гектаров. Засевал по его настоянию. И едва накашивали с этих гектаров по десять— двенадцать центнеров сена: не удавались многолетние травы в здешних краях. А с пшеничной нивы в эти же годы брали до двадцати центнеров зерна... Уже одного этого сравнения хватило Мальцеву, чтобы испытывать чувство огромной вины перед колхозниками. И поэтому, когда увидел ошибочность пути, предложенного Вильямсом, он упрекал в этом не только Вильямса, но еще больше себя. За то, что поверил слепо.

Движимый этим чувством, Мальцев обратился за советом к мыслителям прошлого.

Еще раз прочитал у Герцена: «Что основано в самой природе, то растет и умножается». И совет услышал: «...смотрите на ее биографию, на историю ее развития — только тогда раскроется она в связи».

Перечитал работы Ленина... Владимир Ильич много раз повторял, что необходимо смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как данное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь.

Итак, для начала ряд логических построений.

Как доказал основоположник почвоведения Докучаев, почва образовалась на поверхности Земли в результате сложного взаимодействия ряда факторов: тут и органическая жизнь, и климат, и рельеф. Значит, до появления жизни на Земле, и главным образом до появления растительности, почвы как таковой не было. Процесс образования и постепенного накопления перегноя мог начаться лишь с появлением растительности и низших организмов. При этом накопление гумуса, а это не. что иное, как постоянное пополнение кладовой, в которой веками накапливались запасы пищи для растении, возможно лишь в том случае, когда растения после себя оставляют органического материала больше, чем они успевают взять его за свою жизнь из почвы.