— Это не прибавка, когда поступаем так, как и следует поступать. Поняли, и хорошо. Хуже, если бы продолжали упорствовать, продолжали соревноваться, кто кого на севе опередит, кто пораньше отсеется. Вот тогда бы мы недобирали сотни и сотни тысяч тонн пшенички...

Нет, прибавка, не соглашались с ним! На сотни и сотни тысяч тонн зерна больше получает человек ежегодно именно оттого, что вовремя сеет. Сеет теперь и не знает, не догадывается, не задумывается, сколько душевных и физических сил отдал Терентий Семенович Мальцев, чтобы испытать, внедрить, отстоять эти сроки, за которые еще отец ругал его и которые теперь становились предметом изучения — и все дальше отдалялись от своего творца. Но он не печалился, он уже жил другими заботами.

9 марта 1949 года областная газета «Красный Курган» опубликовала статью Терентия Мальцева «Предположения относительно возможности ускорения и упрочения восстановления структуры почвы и ее плодородия» с маленькой оговоркой — «В порядке постановки вопроса».

Через годы некоторые биографы, вспоминая эту статью, положившую начало теоретическому обоснованию новой системы земледелия, будут утверждать, что она увидела свет после долгих мытарств, что сначала побывала в столичных журналах, где ее отвергли.

— Нет, не посылал я ее в столичные журналы,— опровергал эти утверждения Терентий Семенович. — Чтобы проверить свои предположения в поле, чтобы не тайком работать, мне как раз и нужно было сначала в местной газете выступить, предупредить районных и областных руководителей, что пахать не буду. К тому же это пока еще были только предположения.

Да, он так и писал, ничего не утверждая:

«Мне кажется, что наша сельскохозяйственная наука еще недостаточно глубоко и всесторонне изучила вопрос о биологических требованиях полевых культур, особенно зерновых злаков и бобовых, к плотности почв, на которых они произрастают. Неизвестно: нужна для них почва рыхлая или плотная? Если лучше плотная почва, то в какой мере? В практике нередко приходилось быть свидетелем совершенно необычного явления. Семена пшеницы или бобовых, случайно упавшие вблизи дороги на совершенно нетронутую плотную почву и хорошо прикрытые рыхлым слоем земли, давали чудесные растения».

Действительно, кто не видел на обочинах у дорог, на окрайках поля, не захваченных плугом, колосистые стебли пшеницы и ржи! Даже по железнодорожным кюветам, между шпалами на тупиковых линиях, где стояли вагоны с зерном. Видели, конечно, и поражались: надо же, на поле посохли, зачахли хлеба, а здесь ни жара им нипочем, ни каменистый твердый грунт! Удивлялись такой живучести, но дальше мысль не шла.

Сославшись на эти наблюдения. Мальцев делает вывод, что «необходимо, по-моему, дольше держать поля непахаными, но в культурном состоянии».

А чтобы держать непаханое поле в культурном состоянии, нужно как следует продисковать его с осени, ранней весной задержать в нем влагу, уничтожить все сорняки, хорошо заборонить и только после этого сеять.

«В этом случае,— размышлял он дальше,— семена пшеницы попадут на плотную влажную «постельку» и будут сверху хорошо покрыты «одеялом» из рыхлой сухой земли».

Что это, всего лишь новый агротехнический прием? Нет, вопрос о посеве без пахоты Мальцев ставит шире:

«Мне кажется, что удачное разрешение этого вопроса внесет дополнение к учению В. Р. Вильямса, ускорит восстановление структуры почвы и ее плодородия, откроет перспективу непрерывного обогащения как в смысле структуры, так и накопления в ней питательных веществ».

Да, пока что это были лишь предположения. Мальцев впервые выдвигал идею без широкой ее проверки в поле.

Конечно, он мог бы сослаться на опыт, поставленный в 1943 году, ведь восьмая делянка как раз и была засеяна без пахоты. Но не сослался, потому что тогда он не обратил на это никакого внимания, не задумался и теперь ругал себя за это. Нужно, не откладывая, заняться проверкой идеи уже в нынешнем году.

«Я считаю стоящим делом закладку таких опытов как на опытных полях и сортоучастках, так и в колхозах области, хотя бы в небольших размерах».

Однако начать испытания весной ему не удалось: все поля, как нарочно, были вспаханы еще с осени. Воплощение замысла пришлось отложить.

Но уже осенью, когда была убрана пшеница, он не дал перепахивать жнивье, а велел лишь взлущить стерню дисковыми лущильниками. Весной повторили эту операцию, а потом, когда уничтожили сорняки и пробороновали, посеяли пшеницу. По непаханому!

И сразу четыреста гектаров. Еще сто гектаров заняли горохом, викой и горчицей. Так что всего —пятьсот!

— Май в тот год выдался на редкость сырым,— будет вспоминать он и через двадцать и через тридцать лет. — По пахоте ни один трактор с сеялкой пройти не мог — тонул, а по непаханому, где только продисковали, там хоть бы что, как по асфальту бежали. То же самое и на жатве повторилось. На одном поле без помех шли комбайны, а на другом, через дорогу,— пережидать пришлось, когда распогодится и земля подсохнет. В то лето выпало небывалое количество осадков — больше годовой нормы...

Жатву вспоминал Мальцев так подробно, будто вчера это было:

— Как раз в эту пору заехали к нам писатели Валентин Овечкин и Геннадий Фиш, видели, как шла уборка и на том поле и на этом. На соседних полях пшеница, посеянная по пахоте, полегла еще в ранней стадии развития. Здесь же, на непаханой ниве, она оказалась устойчивой, неполегшей, с хорошо развитым колосом, высокоурожайной и созрела раньше.

Валентин Овечкин и Геннадий Фиш с восторгом расскажут об этой жатве в очерке «Человек создает землю», который опубликует «Литературная газета» в августе пятьдесят первого года.

«Справа от дороги,— писали они,— стоит спелая, чистая, выше груди пшеница. Слева—тоже хорошая, но хуже.

— Вот здесь,— показывает Мальцев направо,— сеяли мы пшеничку по непаханому, а там, слева,— по паханому, по зяби. Разница даже на глаз видна...

По ниве спокойно, медленно плыл корабль полей — комбайн. На ходу к нему подъезжали запряженные парой лошадей телеги и отваливали, нагруженные мешками тяжеловесного зерна. И такими радостными были в свете осеннего солнца и эти нивы, и свежее жнивье, и комбайн, и эта плотной стеной стоявшая у дороги пшеница, и сам Терентий Семенович, с улыбкой оглядывавший поле боя — поле своей победы...

— Как ни трудно иногда бывает, а за такие вот минуты, когда видишь — не подвела тебя земля родная и ты людей не подвел, за такую радость все отдашь! — говорит Терентий Семенович»,

В эти радостные дни Мальцев был уже в новой должности: совершенно неожиданно он стал директором Шадринской опытной станции. Весть эту принес ему правительственный пакет.

Все было неожиданным: о станции ни Мальцев не вел никаких разговоров, ни с ним никто не говорил о ней. Но то, что она будет, что уже в нынешнем году для нее построят помещение, что в штате ее будет три специалиста, несказанно обрадовало Мальцева. Правда, его смущала новая должность. Хотел отказаться, поехал в район, в область, однако там только руками разводили: мол, не мы назначали, не с нами и говорить об этом.

Так Мальцев стал директором опытной станции при колхозе — единственного в своем роде научно-исследовательского учреждения. Единственного, потому что объект деятельности станции — вся колхозная земля. Направление и характер опытных работ определяются потребностями артельного хозяйства. Главный показатель деятельности — урожай хлебов. И урожай не на опытных делянках, а на всей колхозной земле. Исполнители опытных работ — все колхозники, прямо заинтересованные в хорошей постановке этих работ, так как оплата их трудодня целиком зависит от урожая. Выходит, заинтересованность тут обоюдная.

Приняв новую должность, он постарался максимально «упростить» ее: ни кабинетом не обзавелся на станции, которая была построена в том же году на том самом месте, где когда-то стояла церковно-приходская школа, ни привычкой к разного рода заседаниям с их долгой и утомительной говорильней. А посоветоваться, поспорить можно и в поле, даже в поле лучше — не отвлечешься от практических забот.