Изображения кокетливых сестер милосердия в годы войны пользовались спросом у солдат и офицеров. Прапорщик 39-го Сибирского стрелкового запасного полка С.Н. Покровский 26 марта 1916 года зашел в Томске в кинематограф, там производилась продажа открыток в пользу беженцев. Продавщица обратилась к нетрезвому офицеру, сказав, что у нее есть изображения «очень хорошеньких сестер милосердия». Заинтересовавшийся Покровский опустил деньги в кружку, но, очевидно, ожидания его не оправдались: как гласит документ, продавщица протянула ему открытку, изображающую «ГОСУДАРЫНЮ ИМПЕРАТРИЦУ с Августейшими дочерьми». Покровский начал отказываться: «Царская фамилия… не нужно… ну их, я думал, что-нибудь другое, а этого мне не надо». Но в этот момент он был оттеснен публикой от стола. Желая все же вернуть полученную открытку, прапорщик бросил ее на стол продавщицы, причем открытка, скользнув по столу, упала к ней на колени. Этот незначительный эпизод послужил основанием для доноса и возбуждения против офицера дела об оскорблении членов императорской семьи^{310}. Но как современниками воспринималась характеристика царицы и царевен как «очень хорошеньких сестер милосердия»?

Очевидно, прапорщик Покровский стал жертвой модного, распространенного увлечения: картинки «очень хорошеньких» девушек в форме Красного Креста стали допустимыми для публикации эротическими образами, весьма распространенными среди военнослужащих. Очевидно, именно в годы Первой мировой войны медицинская сестра стала важным образом массовой культуры, образом, приобретавшим определенную эротическую нагрузку. В известной книге Магнуса Хиршфельда, посвященной культуре Первой мировой войны, эротическим образам медицинских сестер отведена целая глава^{311}. Показательно, что Хиршфельд использовал французские, британские и, главным образом, немецкие и австрийские источники. Очевидно, русский материал был ему практически неизвестен. Следует отметить, что в России художники и писатели были гораздо скромнее в своей эротизации образа сестры милосердия. Скорее всего, речь идет о каком-то ином уровне самоцензуры, ибо в подцензурных изданиях перепечатывались некоторые тексты и изображения весьма кокетливых сестер милосердия, опубликованные ранее в английских и французских журналах, причем на фоне оригинальных произведений российских авторов они выделяются своим более откровенным эротизмом. Так, иллюстрированный журнал «Солнце России» перепечатал рисунок из английского издания «The Illustrated London News», а затем огрубленный, раскрашенный и менее эротичный образ сестры милосердия украсил даже обложку женского журнала^{312}.

Производители почтовых открыток также печатали изображения миловидных девушек в форме Красного Креста, что свидетельствовало о востребованности подобных образов. Иногда же сестры милосердия становились персонажами совершенно порнографических изображений, производившихся нелегально. Показательны две непристойные открытки с общим названием «Первая помощь». На одной из них показана огромная очередь российских солдат, стоящая перед палаткой, украшенной флагом Красного Креста. Солдаты с карикатурно увеличенными возбужденными половыми органами ждут своей очереди, в то время как двое из них уже занимаются любовью с сестрами милосердия. На другой непристойной картинке «очень хорошенькая» дама в форме Красного Креста ублажает сразу двух лихих кавалерийских офицеров в медицинском пункте. Очередь возбужденных военнослужащих разного ранга тянется из палатки на улицу, в то время как другая сестра милосердия всячески зазывает все новых пациентов-клиентов^{313}. Можно с уверенностью предположить, что таких открыток было весьма много, однако они не сохранились в книгохранилищах. На комплектование коллекций библиотек, музеев и архивов оказывали сильное воздействие и цензура властей, и самоцензура администраторов и хранителей фондов открыток, отвергавших «непристойные изображения».

Военные власти безуспешно пытались бороться с деморализующей атмосферой госпиталей. В тылу, однако, эти меры подвергались критике: «А начальство занимается приказами на тему о том, чтобы офицеры не ухаживали за сестрами милосердия», — записал 19 декабря 1915 года в своем дневнике историк Сергей Петрович Мельгунов^{314}.

В этой обстановке немецкие сестры милосердия, приезжавшие в лагеря для германских военнопленных в России, даже стеснялись своего костюма со знаками Красного Креста, на улицах провинциальных русских городов они нередко становились жертвами домогательств, их считали доступными женщинами. Сестра милосердия в белой и аккуратной привлекательной форме стала центральной фигурой сексуальных фантазий и одновременно ненависти фронтовиков: «Начинаешь чувствовать ненависть к женщине. Крест, красный крест, бывший прежде символом милосердия, любви к ближнему, самопожертвования, теперь ярко, грубо кричит: продается с публичного торга. О, с какой ненавистью смотрят на них раненые солдаты». Некоторые сестры милосердия, недовольные постоянными сексуальными домогательствами со стороны военнослужащих, покидали фронт, но и их собственные рассказы о пережитом могли служить подтверждением самых невероятных слухов о поведении их коллег^{315}.[36]

Показательна и негативная реакция некоторых крестьян на правительственную информацию о том, что царь торжественно награждает орденами и медалями сестер милосердия. Она нашла отражение в некоторых делах по оскорблению императора: «Он за то им дает, что с ними живет на позиции, которую полюбит, той и дает крест <…>

Лучше бы Государь прицепил их сестрам милосердия на <…> за то, что полюбил их», — заявил некий крестьянин в ноябре 1915 года^{316}.

Если солдаты обвиняли в разврате всех командиров, то фронтовые офицеры упрекали в этом штабистов и тыловиков, а младшие офицеры адресовали это же обвинение старшим по званию. Уже в начале марта 1915 года молодой офицер-артиллерист в частном письме сообщал:

В том же году другой офицер писал своей знакомой:

Некий фронтовой офицер писал в октябре 1916 года:

Однажды группа возмущенных офицеров направилась к генералу: «Начальство на пикниках с сестрами милосердия, они же все — б…!» Генерал возразил, что его жена тоже работает в госпитале, офицеры несколько смутились, но стояли на своем^{319}.