Вы, может быть, спросите о судьбе Чарлза Маккафри? Повидимому, он жив и процветает. Прочтите в «Правде» от 18 августа статью «Хозяева Америки» и вы узнаете о сверхприбылях американских атомно-радарных королей.

Вероятно, Чарлз Маккафри занят и другим делом — ищет парней с крепкими нервами. Но что взять за образец? Может быть, военных преступников из гитлеровского логова. Но и у тех нервы становились тряпками, когда по приговору Суда Народов им накидывали петли на шеи.

…Я стараюсь вызвать в своем воображении облик чудесной девушки Фудзи Ямада. Вот она перед глазами… прильнула к окулярам оптических призм… Как мне понятны муки ее души!

Где она, Фудзи Ямада? Может быть, в это мгновение она дает показания следователям ФБР и комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? Может быть, она терпеливо объясняет, почему японские люди с горькой иронией называют себя подопытными «морскими свинками»?

Лев Жигарев

Зеленый свет

В эти дни где-то далеко от меня взад и вперед летают тяжелые бомбардировщики, а я сижу на стуле, чаще прохаживаюсь в большой светлой комнате — не скажу, как она обставлена. Передо мной радиолокационная установка и пульт управления приборами противовоздушной обороны. О них я тоже помолчу.

Какой-то черт поселился в моем сознании и упрямо твердит одни и те же слова: сумеешь ли ты вспомнить сегодняшний день завтра? Если да — то завтра ты повторишь этот вопрос слово в слово. Мысли работают, как уэллсовская машина времени. Назад и вперед! Назад и вперед! Воспоминания перемешиваются с тревожными, неопределенными и вместе с тем рельефными представлениями о будущем. Так бывает во время боя, когда снаряды ложатся все ближе и ближе и вот-вот накроют.

На пульте управления ПВО горят два зеленых огня, ласкающих глаз, и это хорошо. Если зажжется красный — будет плохо. Почти как на железной дороге. Впрочем, не совсем точно. Если машинист локомотива вдруг проскочит красный свет, сработает стоп-кран и поезд остановится Зато в Севилье на цирковой арене другое: красный цвет разъяряет быка…

Зверь не умеет мыслить, и его нельзя научить даже самому простому, тому, что цвет крови не только раздражает зрительные нервы; в нем воплощено чувство тревоги, и этот цвет уже давно стал международным стандартом повеления и запрета. Про того парня, о котором я сейчас думаю и который летает в спокойном небе, усеянном звездами, можно сказать так: ему известно, какой сигнал горит у меня на световом табло. Скажете — зеленый? Дудки! Он не дальтоник, этот парень, но его сознание воспринимает спокойные сигналы на моем табло, как машинист — закрытый семафор. А может быть, как бык, перед которым машут красной тряпкой?

Так или иначе, тот парень тревожит мои мысли. Более того, ему я обязан тем, что в этой обманчивой тишине утра сегодняшнего дня я вдруг подумал о жизни и смерти.

Вам никогда не придет в голову заподозрить тишину. У меня другая психология — я наблюдаю за воздухом и нахожусь на самой кромке той грани, которая отделяет мир от войны. Вы поймете меня: солдаты службы ПВО должны быть всегда подтянуты, мягко говоря. Если бы это было не так, то вам не пришлось бы читать сакраментальные сообщения, публиковавшиеся в свое время в газетах. Помните: «…самолет удалился в сторону моря»?

Теперь о парне. Он вышел из сумасшедшего дома — это мне доподлинно известно — и сейчас на тяжелом бомбардировщике качается, как маятник, где-то поблизости от западных границ сектора социалистических стран. Однажды я уже писал об этом американском полковнике. Его зовут Джеральд Коллен. Он был в числе тех, кто принимал участие в бомбардировке Хиросимы, потом после войны проходил стажировку на заводе атомных бомб.

Ему нравилась одна японская девушка — врач биологической защиты, и если бы не она, то во время аварии реактора Джеральд Коллен глотнул бы изрядную радиоактивную дозу. Вскоре он испытывает супербомбу — водородную, и опять японочка рядом с ним. Он пилот-бомбардир, она научный работник — специалист особой медицинской службы.

Все было хорошо — бомба взорвалась над водами океана, а когда самолет возвращался обратно, произошло непредвиденное. На палубу рыболовецкого траулера пролился отравленный пепел, и Джеральд Коллен добросовестно передавал по радио о перипетиях страшной сцены. Девушка узнала в рыбаках своих соотечественников. Можно легко вообразить ее душевные муки…

В общем, дело кончилось тем, что она предложила полковнику трассу вблизи странного облачного образования. Полковник Коллен слишком поздно догадался, что девушка решила рассчитаться с ним. Путь самолета лежал в опасной близости от радиоактивного облака, образовавшегося в результате водородного взрыва. Самолет благополучно приземлился, но…

Он сошел с ума, этот полковник… Еще бы! Ему хорошо запомнилась Хиросима, а потом случилась авария на атомном заводе, где он сам чуть-чуть не оказался в шкуре подопытного кролика. Во время трагедии с японскими моряками его познания еще более обогатились; оказывается, радиоактивный пепел невозможно удалить с поверхности кожи. Можно сойти с ума…

Вот вкратце история полковника Джеральда Коллена, о которой я когда-то писал на страницах одного журнала после добросовестного изучения многих фактических материалов[1]. Теперь вообразите: этого парня подлечили, выписали из психиатрической лечебницы, больше того, теперь он снова летает на бомбардировщике, и самое потрясающее — под крыльями его самолета снова подвешена водородная бомба.

В дни московского фестиваля я познакомился с одним англичанином, Робинсоном из Ливерпуля. Сначала мы друг другу понравились просто так, а потом нас спаяла общность интересов. Оба мы увлекались радиолокацией. Помню, он высказал интересную мысль: по своей природе радар — глубоко мирное изобретение — не стреляет, не взрывает… Примыкая к сфере мирного устремления человечества, он как бы заявляет самим фактом своего существования: войне не быть — я все вижу! Военные заткнули глотку радару и прибрали его к рукам, но его ли в этом вина?

Робинсон оказался неплохим знатоком некоторых профессионалов из ВВС Соединенных Штатов Америки. Не скрывая к ним своей антипатии, он несколько раз подчеркивал в беседах со мной: «американцы — это одно, а «бомбопоклонники» — другое». О Джеральде Коллене он слышал и читал не меньше, чем я, и поделился со мной своими соображениями по поводу его чудесного исцеления: да, полковник Коллен действительно подвергся облучению, но, во-первых, его самолет прошел довольно далеко от радиоактивного облака, и, во-вторых, кабины самолета были плотно закупорены и достаточно защищены. Коллен наглотался, что говорить, однако количество рентген было, по-видимому, не слишком велико. Робинсон свято уверен в том, что атомный ас «сдохнет» (буквальное выражение моего друга) раньше чем ему положено, но когда?..

Что же касается дальнейших событий, то Робинсон рисует их так: если бы у полковника Коллена было сердце, то он надолго бы остался в сумасшедшем доме. Какая совесть может выдержать Хиросиму, а затем еще один опыт с людьми на палубе рыболовецкого траулера! Но у него камень, не сердце… А нервишки его — сдали. Врачи говорили сильнейший испуг, нервное потрясение.

Телевизионные камеры выхватывали его из больничной палаты на всеобщее обозрение: «вот наш герой… вот сила американской супербомбы…» Конечно, это делалось для рекламы и барышей.

…Таковы были комментарии Робинсона из Ливерпуля к моему рассказу о полковнике Джеральде Коллене. Тогда, в дни московского фестиваля мы и думать не могли, что не пройдет и полугода, как атомный ас опять полезет в бомбовоз и снова будет упражняться с водородной бомбой.

* * *

Сегодня, как никогда раньше, мои глаза прикованы к радиолокационной установке. Она открывает мне невидимые дали и беззвучно докладывает каждую микросекунду: пока все спокойно…

вернуться

1

По-видимому, речь идет а рассказе «Морская свинка», опубликованном в журнале «Знание — сила» № 10 за 1954 год (Редакция).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: