– Да ничего ему не сделается, – поморщился Вартек. – Я его просто загипнотизировал. У него там столько всего понамешано было, что иначе не разберёшься: и тоска по родине, скорбь по убитому Публию, взятая на себя ответственность, восхищение Кайлом, ну и колдовство это, само собой, с желанием его убить и лёгким раздвоением личности. У них голоса с братом похожи, я даже не сразу заметил. Всё такое противоречивое. У парня стальные нервы, раз он до сих пор не свихнулся.

– А ты его… вылечишь?

– Уже. Я и манию убийства подправил. Насчёт кольца этого только не уверен был. Будет оно на него и дальше действовать, или нет.

– Об этом я позабочусь, – заверила его Гестия. – Только… надо будет из него ту часть, что от Публия, изгнать. Эм-м-м… но лучше его привязать. И чтоб подержал ещё кто-нибудь. На всякий случай.

– Эртан! – снова выглянул из палатки Вартек. – А ну-ка, иди сюда.

Накрепко привязывая к столбу безучастно глядящего в пространство илларийца, Эртан Бугарет почувствовал, как по спине его стекают холодные струйки пота. Нет, он, конечно, доверял Эдельвейсу. Он даже не брался сосчитать, скольким его соратникам тот спас жизнь. Да и самому ему когда-то ногу чуть ли не полностью пришил. А как новая теперь. Но этот пустой взгляд… никогда Эртан не видел такого взгляда у человека. По крайней мере, у живого.

Пока он возился с кожаными ремнями, Гестия досконально изучила объект, с которым ей предстояла работать. И тут же, на песчаном полу палатки, застрочила какие-то не то узоры, не то письмена. Когда все приготовления были закончены, она посмотрела сначала на Вартека, потом на Эртана и сказала:

– Надеюсь, конечно, что этого не случится… но если вдруг. Вдруг! Он порвёт ремни, то вы лучше бегите. За меня не беспокойтесь. Мне он вреда не сможет причинить. Но одержимые… могут обладать очень большой силой. И он будет неуправляем.

– Хорошо, – кротко согласился Вартек и присел около стола.

Эртан только неопределённо хмыкнул.

Когда Гестия начала читать заклинание, пустота из глаз Авла Лициния бесследно исчезла. Напротив, теперь там толклось всего слишком много: радужка беспрестанно меняла цвет, то вспыхивая, то погасая; он извивался, завывал на разные голоса и даже рычал, истекая пеной. И в какой-то момент, Эртан даже не заметил, как это произошло, но резким рывком это подобие человека свалило врытый на полметра и заваленный камнями столб. Угол палатки опал, сбив Гестию с напевного ритма. Ободрав кожу, но даже этого не заметив, иллариец стянул ремень через основание поваленного столба. Эртан ринулся к нему, но был отброшен, словно пушинка. Авл Лициний обернулся к Гестии и произнёс высоким женским голосом:

– Ах ты, маленькая дрянь! Думаешь, что можешь со мной тягаться?

Он схватил ведьму за шею и поднял в воздух. Отчаянно заболтав ногами, Гестия попыталась сотворить отвращающее заклинание, но ужас и удушье ошеломили девушку, руки непроизвольно вцепились в сжимающую её шею ладонь.

В этот момент невозмутимый Вартек, подошедший к илларийцу сзади, всадил шприц ему под лопатку. А потом аккуратно разжал пальцы, душившие Гестию. Осмотрев её шею, он вздохнул:

– Синяки останутся. Но так ничего страшного. Можешь продолжать? Или водички сначала выпьешь?

Благодарно кивнув, Гестия застучала зубами о протянутый стакан. Эртан потрогал быстро растущую шишку на затылке.

– Ну ты даёшь, Эдельвейс. Слыхал я, будто ты чародей бывалый, но пока своими глазами не убедишься… С виду вон, и не скажешь. Хлюпик цивильный, прости за выражение.

– Какой из меня чародей, – усмехнулся врач, профессиональным движением стряхивая шприц, – но после таких патетических предупреждений Гестии глупо было бы не набрать пару кубиков парализатора. Просто на всякий случай. К тому же, – тут он немного грустно усмехнулся, –- Ламберт втравливал меня в передряги и поострее. Вот уж кто всегда умел найти приключения на свою голову. Да и не только на свою. Интересно, где его демоны носят…

Ставка Канмара, 35 г. э. Леам-беат-Шааса

– Вы потрясающая женщина, леди Камилла, – произнёс Канмар, галантно протягивая ей руку, помогая спуститься по ступеням анфилады дворца. – Как случилось, что мы с вами познакомились только теперь?

Камилла проигнорировала его масленый взгляд и улыбнулась самым светским образом.

– Тому есть простое объяснение, император.

– Ах, да! – сообразил завоеватель. – Законы Саламиниума. Будь они трижды прокляты! Вы, должно быть, ненавидите свою родину?

– Вовсе нет. Хотя бы потому, что это моя родина. К тому же… лично мне обычаи моей страны доставили не так много неудобств. Да, я не могу получить официального назначения в Саламиниум в качестве посла, но как частное лицо я даже поддерживала некоторую связь со своей семьёй. Полагаю, вы понесли куда больше потерь, чем я. Как политик я не могу не восхищаться вашим мудрым решением поддержать культ божества, столь сильный не только в самом Саламиниуме, но и в зависимых от него землях. Объявив себя богом и сохранив существующую систему управления, вы покорили самую развитую страну по эту сторону гор почти без потерь. И удерживаете в повиновении почти без гарнизонов. Редких выкрестов я в расчёт не беру. И тем не менее…

– Какая ирония, – криво усмехнулся Канмар, – леди посол из далёких Сивф понимает меня лучше моих самых близких друзей и соратников. Да, вы правы. Города за неприступными стенами сдавались мне без боя… их правители сами складывали ценнейшие дары к моим ногам… но только теперь, оглядываясь назад, могу оценить я цену, которую за это заплатил. Нет, моя прекрасная дама, потерь было много. Даже чересчур. Аппий, Полоний, Публий… не говоря уже об Офелле.

– Мне говорили, – осторожно произнесла Камилла, – он пал от вашей собственной руки.

– И это правда, – с горечью воскликнул император. – Кто ещё посмел бы? Он дважды спасал мне жизнь на поле боя! Мы выросли вместе! Мы были как братья! Больше, чем братья…

– И что же произошло?

– Мы как раз праздновали взятие Неннии… он был изрядно пьян. Да и я тоже. И он мне выложил всё, что было у него на душе. Да не только у него – все они так думают, только сказать посмел один бесстрашный Офелла. Что я совсем спятил, если мню себя богом. Что свободнорождённый иллариец даже перед богами не станет преклонять коленей, да ещё публично, падая мордой в грязь… и прочее в том же духе. Я ему что-то отвечал… в конце концов друзьям удалось увести его отсыпаться. Но не прошло и получаса, как он ввалился в пиршественную залу снова, ещё более пьяный и наглый. Я выхватил копьё у собственного телохранителя и запустил в него. А потом, когда понял, что натворил, чуть не закололся сам...

Перед встречей с отцом Калгакас не то чтобы нервничал, но предвкушал нечто необычное. В частности, рядом с ним он ожидал увидеть свою молоденькую мачеху, о чьей красоте был уже изрядно наслышан. Однако вместо неё по правую руку Канмара стояла баронесса фон Штосс.

Отец с сыном смотрели друг на друга настороженно. Канмар был слишком опытен, чтобы доверять молодому амбициозному полководцу только потому, что тот приходился ему сыном. Как раз напротив, именно это обстоятельство особенно смущало императора. Он, быть может, вообще не пустил бы войска Калгакаса на свои земли. Однако гарантии, предоставленные леди Камиллой от имени Кайла Росса, он посчитал достаточными. В конце концов, у них всех был общий враг. По крайней мере, пока.

Сам Калгакас был несколько разочарован. Он не то чтобы ожидал тёплого приёма… но всё-таки мечты о встрече со своим героическим родителем, питавшие и поддерживавшие его в самые трудные часы на чужбине, теперь разбились о суровую реальность. Канмар Завоеватель был уже немолодым отяжелевшим мужчиной, на лице которого отложили отпечаток не только почти непрерывные войны, которые он вёл, но и многочисленные излишества, которым он придавался в процессе. Особенно же юного полководца возмутил оценивающий взгляд, которым император окинул заклинательницу погоды, сопровождавшую Калгакаса при первой аудиенции. Не ускользнула от него и лучезарная улыбка, которой Наина ответила на этот взгляд. А потому по прошествии нескольких дней, когда сам молодой человек изволил вкушать виноградные вина в обществе своего божественного отца, отдыхая от праведных дневных трудов, юная волшебница оставалась в его лагере. Где её и нашёл Салем.