- Но знаете, что я скажу... там без злой руки дело не обошлось. А то чего бы это вдруг средь бела дня рига с чердака загорелась?

И хозяин, и все хуторские были довольны новой батрачкой. Она была работящей, общительной и исполняла все, что ни прикажут. Вечерами, справив все работы по хозяйству, она долго еще сидела перед очагом и штопала батракам носки. Одна лишь хозяйка немного косилась на нее и не торопилась высказывать своего мнения.

Но по прошествии недель и месяцев и ее подозрительность улеглась. Лучшей работницы, чем Тааде, нельзя было и пожелать. К тому же она вела себя очень богобоязненно и не любила хороводиться с парнями. Когда по воскресеньям хозяин клал на стол Библию, она садилась напротив него, складывала руки на коленях и, широко открыв глаза, внимала каждому слову, как если бы впервые слышала все эти поразительные истории. И нередко на глазах у нее выступали слезы, слушала ли она Священное писание, сетования ли товарок или то, как хозяин читал газеты, в которых шла речь о жестоких преступлениях и о кражах. Сердобольная отзывчивая девушка не знала, похоже, ни нужды, ни забот. Она сама никогда ни на что не жаловалась, не роптала, была всем довольна и вроде не мечтала ни о чем лучшем. Зато если с кем-то другим случалось какая-нибудь беда или неприятность, Мари сразу же оказывалась рядом, плакала и утешала, готовая, кажется, даже жизнью пожертвовать ради ближнего.

Так прошла осень; хлеба были обмолочены, картофель убран и даже перелетные птицы уже улетели. И тут вдруг Мари Тааде заболела. Она не жаловалась на ломоту, не слегла и в постель, но во всем ее облике было что-то неестественное и болезненное. Она поникла, помрачнела, каждый шаг делала словно нехотя, не ела и не пила. Глаза, странно-белые, с застывшим взглядом, блуждали невидяще по сторонам. Она почти не разговаривала больше а если и говорила что, то с таинственным видом, шепотом. Хозяйка внимательно приглядывалась к ней, однако молчала. В конце концов хозяин решил пригласить врача. Но этому категорически воспротивилась сама Мари Тааде. Да и врач был уже не нужен: Тааде снова стала приветливой, не жаловалась больше на головную боль и только ночью металась и бредила.

Хозяйка подошла к ней, положила руку девушке на лоб и спросила:

- Что с тобой, Мари?

Тааде, открыла мутные глаза и сказала:

- Плохо, хозяйка, - нас ждет страшная беда. Мне приснился ужасный сон...

Хозяйка присела на краешек кровати и поинтересовалась:

- Что же такого тебе приснилось?

- Я видела красных лошадей, - дрожа ответила Тааде. - Все хлева, конюшня, амбары и даже жилая рига были полны красных ржущих лошадей. Гривы их развевались, глаза горели, и они бились тут, рушили все и ржали...

- Так ведь в этом не ничего плохого, - улыбнулась хозяйка.

- Есть, есть! - воскликнула с таинственным видом Тааде. - Красные лошади значит огонь, большой огонь. Где были красные лошади, там все постройки сгорят дотла!

- Господи, помилуй! - ахнула испуганно хозяйка. - Да ты, Мари, и вправду нездорова, надо было все же позвать тебе доктора. Волосы шевелятся, такие ты страсти говоришь!

- Никакая я не больная! - упрямо возразила Мари. - А за челядью своей следите хорошенько, поди знай, что ни за люди и что у них на уме может быть. Вон, я когда в Лайксааре в прислугах жила, мне тоже красные лошади приснились, и на третий день хутора не стало. Так что следите, в оба смотрите за каждым!

Хозяйка потрясла головой и пошла в заднюю комнату к хозяину.

- Странная девушка, - подумала она, - очень странная.

И уже не спускала глаз с Тааде. Как тень ходила она за ней.

И под вечер, когда в небе заалело закатное зарево, она увидела, как Мари Тааде лезет на сеновал. Возбужденная, с горящими щеками, девушка, воровато озираясь карабкается по лестнице... Хозяйка тихонько подбирается ближе, смотрит.

Мари чиркает спичкой, еще разок пугливо оглядывается, бросает спичку в былье, и только сено и солома вспыхивают, кидается к лазу...

- Помогите! На помощь! Горим! - кричит хозяйка.

Батраки, работницы, хозяин — все сбегаются на сеновал, тут же выстраивается живая цепочка, из рук в руки предаются ведра с водой. И Мари Тааде тоже стоит в этой цепи и деятельно помогает тушить пожар. Огонь перекидывается с сена на крышу, загорается сухая дранка. Чердак, набитый травой и соломой, заполняется удушливым дымом. Однако ценой огромных усилий пламя все же удается сбить.

И тогда хозяйка говорит:

- Мари Тааде, это ты подожгла сеновал!

Девушка поднимает глаза и, невинно глядя на хозяйку, отвечает:

- Нет, я не делала этого!

- Я сама видела! - с побагровевшим от гнева лицом восклицает хозяйка.

- Ты видела? - удивленно переспрашивает Тааде.

Она словно не верит собственным ушам. Потом взгляд ее смущенно опускается вниз, голова медленно склоняется к плечу, и девушка заливается краской. Она пытается глуповато улыбнуться, кусает дрожащие губы и всем своим видом являет растерянность.

- Ты, ты подожгла сеновал! - кричит снова хозяйка.

- Я... - мямлит Мари.

- Зачем ты это сделала? - теперь уже спрашивают батраки.

Но Тааде не знает, что сказать. С виноватым видом стоит она в кругу бушующих людей и молчит. И лишь глупо улыбается и переминается с ноги на ногу, голова склонена к плечу, рыжие волосы всклокочены.

Хозяин, задыхаясь от ярости, подскакивает к ней, хватает за глотку и швыряет наземь, в грязь.

- Чертова кукла! - орет он. - Точно арестант беглый, она мне тут будет по сеновалам лазить и красного петуха пускать! Ну скажи, какое зло у тебя на нас может быть, на меня или на хозяйку? Хоть одно худое слово ты от нас слышала? Или мы обижали тебя, плохо платили? Говори, дрянь такая, зачем ты подожгла хутор?

Девушка медленно поднимается с земли, лицо и одежда ее перепачканы грязью, из носа сочится кровь, она вытирает ее рукой, измазывая пальцы. Все еще странно посмеиваясь, она стоит обреченно — безропотная и тихая.

- Говори же, ну! Говори! - наседают и батраки с батрачками.

Мари Тааде колеблется, на какой-то миг вскидывает глаза, потом шепотом роняет:

- Красные лошади...

- Какие еще лошади? - рявкает хозяин. - О каких таких лошадях ты тут плетешь?! Говори, зачем подожгла хутор?

- Говори! Говори!

Но Тааде не знает, что говорить. Ее толкают, бьют, ругают, таскают за волосы и сваливают с ног, а она, поднимаясь, только утирает юшку и молчит.

- Да она ненормальная! - восклицает хозяин. - Как есть умалишенная! Прийдик, чего ты стоишь? Сейчас же запрягай и скачи за полицией — такую ненормальную девку на хуторе больше оставлять нельзя.

Мари связывают по рукам и ногам и до приезда полиции бросают в грязи. Она не сопротивляется, не причитает, не просит о пощаде — словно бесчувственная деревяшка, позволяет делать с собой все.

Приезжает полиция и составляет протокол. Батраки и батрачки показывают, что Мари была очень хорошей и прилежной девушкой. Даже хозяин и тот угрюмо признает:

- Была, да, очень работящей, стерва. И Библию чтила!

Мари Тааде, ничего не тая, подробно рассказывает о своем поступке. Когда же урядник спрашивает ее о причине поджога, она не отвечает ничего.

Тем же вечером Тааде увозят в поселковую тюрьму, где она проводит ночь, и на следующий вечер доставляют в город. Здесь для Мари настают тяжкие дни. Камера, в которую ее помещают, полна всяких воровок — те тоже налетают на нее стервятниками.

- Зачем подожгла? - глумливо допытывают они, узнав от девушки ее историю.

И начинаются бесконечные путешествия от судебного следователя в тюрьму и из тюрьмы к судебном следователю. Тут-то и выясняется, что Мари Тааде совершена целая серия поджогов. Майксааре, Мяннимыйз, Турбасоо, Охелди... изряден перечень хуторов, пострадавших от огня за годы ее батрачества. Где сгорела жилая рига, где хлев, где амбар или сенной сарай. Повсюду Мари ничем не замечено устраивала пожар, потом сама же помогала его тушить, сама же плакала и впадала в отчаяние.