На простодушном лице Аглаи Митрофановны то и дело вспыхивала хитрая улыбка, отчего морщины у глаз и рта становились еще глубже. Своим рассказом она увлекла всех, только Тоня Подъянова стояла поодаль и, глядя на аппаратуру, думала о чем-то своем.

— Вот, значит, какая у вас брага, — сказал Андрей, — посмотрев на часы. — А мне рассказывали, будто бы она не злая — что-то вроде хлебного кваса, только белая.

— Правильно вам рассказывали, — подтвердил Борис Михайлович, — Аглае Митрофановне, как говорится, просто повезло. Брага у нас безвредная, полезная.

— А масло у нас масляное, — в тон подсказала Наташа, вызвав общий смех.

Настало время передачи. Андрей пригласил всех к столу, где стоял микрофон. Здесь же лежал наушник, и когда наступила тишина, все услышали голос областного центра. Диктор объявил передачу «Наши кандидаты» и предоставил слово северогорскому корреспонденту. Придвинув к себе микрофон, Андрей в нескольких словах рассказал о деревне, которая несла свое странное название Песты с тех далеких времен, когда голодавшие крестьяне собирали и примешивали в хлеб «пестики», о колхозе, который вырос здесь и окреп, о людях и их кандидате в депутаты Валентине Григорьевне Вербовой.

Затем Широков передал микрофон Борису Михайловичу. Председателя сменили звеньевая Наташа Вербова, учительница, комсорг колхоза Тоня Подъянова и доверенное лицо — Аглая Митрофановна.

Передача закончилась выступлением Валентины Григорьевны, которая рассказала о замечательных людях «Светлого пути», о их трудолюбии и поблагодарила избирателей за оказанное доверие.

Из наушника донеслось объявление об окончании трансляции, и все оживленно заговорили.

— Не так страшен черт, как его малюют, — басила Аглая Митрофановна. — Спасибо вам от всей души! — обратилась она к Андрею и Яснову.

— От имени всего колхоза! — пошутил Борис Михайлович.

— И от комсомольской организации, — поддержала Тоня и тут же спросила, можно ли звонить по телефону. Юрий Яснов отключил аппаратуру от телефонной линии, и Тоня принялась вызывать Лесоозерск. С того момента, как улетел туда Иван Фролов, она не могла найти себе места.

Тем временем Аглая Митрофановна собрала возле себя девчат. Она говорила им о чем-то оживленно, но так тихо, что ничего нельзя было разобрать. Затем она услала их куда-то, а сама вместе с Валентиной Григорьевной подошла к Андрею.

— Так вот, — прищурив глаза, сказала она, — теперь вы, надо понимать, свободны?

— Как сказать, — развел руками Андрей. — Теперь надо думать, как выбраться отсюда.

— Выберетесь, — твердо сказала Кондратова, наклонив голову и ребром опустив ладонь. — Своего жеребца предоставлю, мигом домчит. Только эта возможность будет часика через два, а сейчас просим отведать пирога, ну и, конечно, овсяной.

— Что вы, что вы! — замахал рукой Андрей. — Мы недавно обедали.

— Спасибо! — отказывался Яснов.

— Валентина Григорьевна просит, — не отступала Аглая Митрофановна и, улыбаясь пучками морщинок у глаз и рта, посмотрела на Вербову, которая стояла рядом.

— Идемте, идемте, пироги стынут! — поддержала она.

Добротный пятистенный дом Вербовой стоял в том конце села, откуда накануне пришли Широков и Яснов. Густые сумерки окутали улицу и поглотили дорогу, ведущую на Северогорск, но она и бескрайнее поле угадывались где-то совсем рядом, у околицы.

Там обрывалась жизнь этого сразу полюбившегося Андрею села, там крутила поземка, которую властно и терпеливо усмирял наступавший мороз.

— Вот сюда пожалуйста, дорогие гости, — пригласила Аглая Митрофановна и взялась за железное кольцо калитки.

Пропустив вперед Валентину Григорьевну, Андрей шагнул во двор и поднялся по крутому деревянному крыльцу. В небольших сенях, освещенных яркой электрической лампочкой, их встретила мать Валентины Григорьевны — Наталья Семеновна.

— Проходите, проходите, — засуетилась она, — проходите, гостички, проходи Митрофановна, ну, а вы что стали, Наташка, Тоня? Милости прошу.

Андрей незаметно подтолкнул Яснова в спину и, все еще испытывая неловкость за то, что он вроде бы сам напросился на этот ужин, перешагнул порог. Однако это состояние быстро прошло. В комнате, где стоял накрытый скатертью и уставленный тарелками стол, было тепло и радостно.

Все уже расселись, одни на диване, другие на стульях и табуретках, только одно место, на другом конце стола, пустовало. Все ждали, когда снова появится Валентина Григорьевна. И вот она вошла в ярком ситцевом платье — высокая, статная, веселая. В руках ее дымилось блюдо с пельменями.

— Заждались? Начнем с пельменей, — улыбнулась она, — но пироги тоже будут.

— А вот наша овсяная, — ставя на стол два стеклянных кувшина с белой пенящейся брагой, сказала Наталья Семеновна. — Кушайте, пробуйте, а я побегу доставать пироги.

Гости не заставили себя ждать. Маленькие морщинистые пельмени незаметно перекочевали на тарелки и столь же незаметно исчезли с них. Неугомонная Аглая Митрофановна потребовала второго варева.

Андрей, у которого с утра ничего не было во рту, после первого сочного и острого пельменя почувствовал, насколько он голоден. На отсутствие аппетита не жаловался никто. Все ели дружно и весело. А когда в самый разгар ужина выглянула Наталья Семеновна и на всю комнату предупреждающе шепнула Вербовой: «Последнее варево!», все безудержно расхохотались.

Вместо пельменей на столе появились пироги с рыбой, которую, как сообщила Аглая Митрофановна, добыл по ее просьбе из-под льда убогий Харитон на Увинском пруду. Это был подарок Аглаи Митрофановны, поэтому она особо расхваливала пироги, приготовленные из лучших и самых отборных жерехов. Андрею, уже насытившемуся пельменями, от пирогов отказаться не удалось.

— Обидите! — громогласно повторяла Кондратова. —Почитай, из-под самого Лесоозерска везла, больше сорока верст. А главное, таких пирогов вам нигде не едать. И едят-то их по-особому. Вот так...

Аглая Митрофановна ловко поддела вилкой румяную корку и бросила ее на пустую тарелку. В комнате распространился густой дух запеченной рыбы и лука.

— Начнем улов! — крикнул повеселевший Яснов и подцепил одну из рыбин, которые рядами лежали в пироге. Над самой тарелкой распаренная рыба рассыпалась, и раздался новый взрыв смеха.

— А что же нашей бражки не пробуете? — Этот вопрос был обращен к Андрею. Он оглянулся и увидел возле себя Наталью Семеновну. Она наклонилась к его плечу и смотрела искоса добрыми глазами. На этот раз она принесла брагу темную, как баварское пиво.

— Вот эта старая, приготовлена по особому рецепту. Пора уже за нее приниматься, а у вас стакан не допит. Да я вам его сменю, мигом.

Валентина Григорьевна, уловив нерешительность Андрея, крикнула с другого конца стола:

— Андрей Игнатьевич, а вы не бойтесь — брага эта не хмельная, у нас пьют ее вместо кваса. Вот та черная, — Вербова кивнула на графин, — покрепче, а эту можете пить сколько угодно.

— Не вредная и полезная, — хихикнула Наташа.

— Я бы сказал, — вставил Яснов, — что квас крепче вашей браги, — десятый стакан пью — и хоть бы что...

— Пей, пей, юноша, — наставительно заговорила Кондратова. —— Видать, работничек хороший — недаром в народе говорят: кто быстро ест, быстро пьет — и работник тот... А вот Харитоша убогий, — Аглая Митрофановна задумалась и заговорила с расстановкой, — тот никогда толком не поест. Третьего дня, когда проезжала Уву, зашла в его хибару на перевалочном. Лежит на лавке, печку истопить ленится, картошки себе наварить не хочет. Я ему говорю: «Ты чего же, Харитоша, в холоде и голоде сидишь? Сходил бы по дрова да чугунок с картошкой на плиту толкнул — все оно веселей». А он мычит по-своему, головой трясет: «Нет, мол, не желаю». А. папироску предложила — взял, головой кивает: «Спасибо, мол». И вот опять причуда. По тракту машина шла. Шофер-озорник погудел лишнее — видать, знает слабость Харитоши, — так того как ветром подняло, в одной поддевке выскочил на мороз и прямо на тракт. Глянула я в оконце, а он перед самым радиатором вприсядку отплясывает, а шофер во всю глотку ржет и кулаком по баранке хлещет — сигналит ему в такт: «Давай, мол, Харитоша, жми!»