— Тумана калтина. Наша видела, наша знает…

Но когда вслед за жужжанием динамо и треском аппарата на полотне раскинулось, переливаясь, настоящее море, пошли пароходы с живыми людьми, размахивающими руками, говорящими друг с другом, когда видно стало, как ветер колышет их одежду, флаги, — тогда воцарилась полная тишина. Сидевшие впереди обитатели Олы отпрянули в сторону, боясь как бы не смыла их волна.

Но вдруг по зрительному залу пронесся крик ужаса. На экране появились царские офицеры с погонами на плечах. Точно такие, как те, что приезжали на пароходах, под трехцветным флагом, привозили «огненную воду», спаивали туземцев, отбирали лучшие шкурки мехов оскорбляли их жен и дочерей и нередко делали тунгусские головы мишенями для стрельбы.

— Эк ден шаман! Что делают эти люди снова здесь? Зачем приехали они? Вновь избивать, мучить и грабить бедных тунгусов?

И туземцы еще дальше отодвинулись от людей, так хорошо знакомых по начинавшему забываться, но все еще не далекому прошлому. Но вот другие лица в бескозырках, с колышущимися на ветру ленточками восстали против произвола и швыряют этих, в погонах, прямо в море.

— Эк ден шаман! Что-то будет! Не достанется ли потом тунгусам от высших начальников за все эти беспорядки?

Бесшумные тени стали пробираться к выходу. Когда же появился шедший прямо на людей командир и сердито обвел взором сидевших, — побег принял откровенный характер.

Уже зажегся свет, и перед глазами зрителей вновь предстало белое пятно, но ужас был слишком велик. Появление царских начальников потрясло неожиданностью тех, кто не забыл еще прелестей колонизации Вместе с избачом пришлось всячески успокаивать наших зрителей, показывать им пленку, позволить вертеть аппарат. Смельчаки подкрадывались к экрану, щупали его пальцами. Более дальновидные, чтобы удостовериться, с опаской заглядывали за экран. Иные протирали глаза, щупали себя, только бы удостовериться, что это не был сон.

Надо ли говорить, что меня с избачом рассматривали как чудотворцев. Тунгусы говорили: «Целое море притащил. И корабли, и людей, и начальство. Такого большого шамана еще не было».

Вы, очевидно, догадываетесь, какую картину я вертел в тот вечер на Охотском побережье. Конечно, это был «Броненосец Потемкин», побывавший к тому времени во всех уголках мира, но нигде не произведший такого впечатления, как на туземцев поселка Ола.

Не правда ли, этот случай может послужить хорошей иллюстрацией к истории взаимоотношений царской власти с инородцами, которых оправославили при помощи креста и дубины?

Добрый Сам[30].

Рассказ Валиски.

Я остановился проездом на несколько дней в Корсикано — маленьком городке штата Техас (САСШ), потонувшем в хлопковых плантациях. Среди огромных полей, которые раскинулись на многие тысячи гектаров, вились широкие аллеи, по которым вереницей неслись «жестяные Лизаветы»[31] с тучными фермерами, спешившими на рынок.

Оживленная базарная толпа сверкала яркими красками одежд. Молодые девушки в соломенных шляпах с пестрыми широкими лентами делились последними новостями и перебрасывались шутками с юношами, стоявшими поодаль. Солидные пожилые фермеры собрались на «почте», которая помещалась в мелочной лавке. Они разместились на ящиках с сахаром, на пустых бочках от масла, на треногих стульях, жевали табак, лениво сплевывали через губу и вспоминали «добрые старые времена», генерала Роберта Лея, президента Авраама Линкольна, освободителя негров. Многие с сожалением покачивали головой и цедили сквозь зубы:

— Глупо, ах как глупо было давать свободу неграм!

Я прислушивался к этим разговорам, и передо мной раскрывалось прошлое Америки. Вот почтенный седовласый старик откинулся на ящике, достал кисет с табаком, засунул щепотку в нос, чихнул несколько раз, сплюнул через мою голову и медленно начал:

— Да! Пятьдесят три года назад, — я был тогда еще молодом юношей и не боялся ничего и никого, — шел на юго-восток караван, состоявший из трех телег.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова на слушателей, и вновь сплюнуть на сторону. Кивок головы одного из слушателей дал ему понять, что ждут продолжения.

«Ведь эти старики собрались сюда, чтобы поделиться своими воспоминаниями… все, что осталось им в жизни… безобидные старые люди…», — так думалось мне.

— Продолжай, Сам, — сказал один из присутствующих. Широкополая соломенная шляпа, пестрая рубаха и тиковые брюки, засунутые в сапоги, составляли его костюм. Слева на груди у него висела звезда с закругленными концами. На ней было выгравировано: «Округ Корсикана, Шериф 2». Это был представитель власти — начальник местной полиции.

— Итак, — продолжал добрый Сам, — они хотели пробраться через Эль-Пазо в Юму. На золотые прииски. С четырьмя женами и двумя неграми…

Вдруг отдаленный протяжный крик, прервал рассказ, прорезал горячий воздух. Послышался глухой рев, как шум отдаленного прибоя, который катился все ближе и ближе. Сквозь гул и рев человеческих голосов резкой надтреснутой нотой прорывался протяжный одинокий крик. Он звенел болью и страхом, это была предсмертная мольба смертельно раненного животного.

Старики повскакали с мест и бросились на улицу, сбив меня с ног. Поднявшись, я вышел вслед за ними и не узнал «добрых» старичков: это была озверелая банда бородатых мужчин, которые, дико крича и размахивая кулаками, мчались к шумевшей толпе. Представитель власти — шериф — энергично работал руками, локтями и ногами, прокладывая себе дорогу в центр толпы. Я старался следовать за ним. Среди страшного гама и визга людских голосов выделялись отдельные слова: «Собака… черный чорт… украл лошадь… мало повесить…»

На земле, в пыли лежал со скрученными на спину руками негр лет сорока. Рубаха его была залита кровью. Правый глаз вывалился из орбиты и повис на щеке. Пустая глазная впадина зияла кровавой пропастью. Верхняя губа была рассечена надвое и свешивалась лохмотьями над нижней, обнаруживая окровавленные зубы.

Вдруг из толпы отделились человек двадцать и бросились к соседней лавке. Через две минуты они вернулись обратно, неся в руках пустые ящики из-под яиц, капусты, картофеля, баки с керосином и бензином — и сваливали принесенное в огромную кучу. Кровь застыла у меня в жилах, когда я понял цель этих ужасных приготовлений. Но шериф, представитель власти, стоявший рядом со мной, держал себя чрезвычайно двусмысленно, — казалось, его вовсе не интересовало поведение толпы.

Каждый из присутствующих старался дать несчастному негру пинок ногой или ударить его кулаком куда попало. Затем шестеро дюжих мужчин подхватили связанного негра и бросили его на импровизированный костер.

Сотни рук в сладострастном порыве протянулись с зажженными лучинами к ящикам — и вмиг запылал яркий огонь…

Полчаса спустя над базарной плошадью подымался ввысь ленивый легкий дымок. В воздухе разносился запах гари, пахло жареным мясом. Этот запах долетал до станции железной дороги, где в страхе сбились местные негры городка Корсикано, чтобы избежать ярости белых.

На другой день, когда «добрый» старый Сам на почте вновь рассказывал про караван, состоявший из трех повозок, и сделал паузу, чтобы сплюнуть, кто-то нехотя сказал: