Оглядываясь кругом в холодном, мерцающем свете, слабо озарявшем дно океана, мы могли свободно разглядеть все на расстоянии полукилометра по радиусу. Больше всего нас удивила яркая светящаяся вдалеке точка, но что это было — мы пока не могли разобрать. К этой точке и направил шаги наш предводитель, а мы шли за ним гуськом, растянувшись длинной лентой.

Итти приходилось медленно из-за упругости водной среды, да и ноги глубоко вязли в мягком иле, покрывавшем дно океана. Вскоре мы ясно увидели тот предмет, откуда лился загадочный свет, привлекший наше внимание. Это была наша стальная кабинка — последнее воспоминание о земной жизни! Она лежала боком на одном из куполов Храма Безопасности, все еще ярко освещенная изнутри. Сжатый воздух сохранил от вторжения воды ту ее часть, где были электрические установки.

Странное ощущение испытывали мы, рассматривая через иллюминатор такую знакомую внутренность нашей стальной тюрьмы, наполненной водой, в которой скользили, как в аквариуме, бесчисленные странные рыбы. Один за другим мы проникли в кабинку через открытый люк на дне. Маракот хотел непременно спасти записную книжку, плававшую на поверхности воды, а мы со Сканлэном решили захватить кое-что из личного имущества. За нами влез и Манд с двумя спутниками и стал с интересом рассматривать глубиномер, термометр и другие инструменты, прикрепленные к стенам. Кое-какие из них мы сняли и забрали с собой.

Ученым будет небезинтересно знать, что на самой большой глубине, куда только спускался человек, температура равна 5° по Цельсию, то-есть значительно выше, чем в верхних слоях океана. Объясняется это непрерывным химическим процессом разложения ила и развивающейся, в связи с этим, теплотой.

Оказалось, что наша экспедиция имела определенную цель, помимо легкой прогулки по дну океана. Мы охотились, мы добывали пищу. Я видел, как наши спутники вдруг ударяли острыми баграми, всякий раз пронзая большую коричневую плоскую рыбу, несколько похожую на камбалу. Этих рыб было множество, но они так сливались окраской с илом, что лишь опытный глаз мог их нащупать. Мы со Сканлэном тоже вскоре наловчились бить рыбу, и поймали каждый по паре, но Маракот двигался точно во сне, не обращая внимания на чудеса морского дна, и произносил длинные речи, пропадавшие для наших ушей. Мы видели только, что губы его беспрерывно шевелились…

Первое впечатление от дна океана — унылая монотонность, бесконечное однообразие, но вскоре мы убедились, что зеленая равнина была изборождена бесчисленными подводными теченьями, пересекающими ее, как подводные реки. Эти теченья прорывают каналы в мягком слое ила и образуют настоящие речные ложа. Дно каналов состоит из красной глины, которая является фундаментом всего дна океана, и сплошь устлано какими-то белыми предметами, которые я сперва принял за раковины. При ближайшем рассмотрении они оказались отдельными костями китов, зубами акул и других морских чудовищ.

Один из таких зубов, поднятый мною, имел пять метров длины! Какое счастье, что чудовища, обладающие таким страшным оружием, живут преимущественно в верхних слоях океана! По мнению Маракота, этот зуб принадлежал гигантскому полулегендарному хищнику «Орка-гладиатор», и находка лишний раз подтверждала нашумевшее в ученых кругах заявление Митчелля Хиджеса. Последний утверждал, что у самых огромных акул, которых ему удавалось поймать, на теле имелись исполинских размеров раны — следы их встреч с еще более свирепыми и сильными чудовищами, чем они сами.

Одна странность особенно поражает наблюдателя океанского дна. Это, как я уже помянул, постоянный холодный свет, излучаемый огромными фосфоресцирующими массами разлагающихся органических веществ. Но выше темно, как ночью. Это создает иллюзию сумеречного зимнего дня, когда низко над землею тянутся огромные мрачные тучи. И из мглы этой черной ночи медленно, но беспрестанно падают легкие белые хлопья снега, ложащиеся на мягкую вязкую почву. Это — раковины морских улиток и других мелких морских животных, которые живут и умирают в том восьмикилометровом слое воды, который отделяет нас от поверхности. Они падают год за годом, образуя мягкий органический вековой слой, погребающий великий город, в верхней части которого мы теперь находимся.

Со вздохом покинув стальную кабинку — последнее звено, связывавшее нас с землей — мы вышли в сумрак подводного мира и вскоре наткнулись на новое зрелище.

Впереди замаячила смутная движущаяся масса, оказавшаяся группой людей в прозрачных колпаках. Люди эти неутомимо раскапывали толстые пласты каменного угля на дне океана. Это была тяжелая работа, и бедняги напрягали все мускулы, врубаясь в пласты и вытаскивая отбитые куски при помощи веревок из рыбьей кожи. При каждой группе рабочих находился один — повидимому, надзиратель — и мы с удивлением заметили, что и рабочие и надзиратели принадлежали к совершенно разным расам. Рабочие были высокие люди, красавцы с голубыми глазами и могучим телом. Надзиратели, как я уже описывал, были брюнеты с примесью негритянской крови, коренастые, бородатые. В ту минуту мы не могли выяснить интересующий нас вопрос, но Маракот позднее подтвердил, что голубоглазые, по всей вероятности, являются потомками греческих пленников, чью богиню мы видели в храме.

Манд вел нас все дальше и дальше. Мы попали, очевидно, в центр каменноугольной промышленности атлантов. Здесь органический слой и песчаные напластования дна были сняты целиком, и обнажилось широкое пространство, откуда начиналась шахта, где чередовались слои угля и глины, веками наращивавшиеся на дне Атлантического океана. Во всех концах грандиозных раскопок мы видели группы людей за работой. Они отбивали пласты, грузили куски в корзины, поднимали их наверх. Площадь раскопок была настолько обширна, что мы не могли видеть другого края огромного колодца, который пробивали в дне океана многочисленные поколения рабочих. Уголь, превращаемый в электрическую энергию, являлся основной движущей силой, приводившей в движение все машины Атлантиды.

Кстати, любопытно отметить, что самое имя древнего города совершенно точно сохранилось легендами. Когда мы упомянули слово «Атлантида», Манд и другие наши спутники чрезвычайно удивились, что мы его знаем, а потом одобрительно закивали, показывая, что они нас поняли.

Миновав огромный колодец-шахту, мы подошли к цепи базальтовых скал с поверхностью, столь же ясной и блестящей, как в тот день, когда недра земли извергли их впервые. Вершины скал уходили в темноту непроглядной ночи, а подошвы терялись в густой чаще водорослей, поднимавшихся на бугристых наслоениях окаменевших кораллов криноидов[15], строивших здесь свои колонии в отдаленнейшие доисторические времена. Некоторое время мы шли вдоль опушки этих густых подводных зарослей, при чем наши провожатые изредка ударяли по ним палками, извлекая оттуда удивительнейший ассортимент рыб и ракообразных; часть бросали, часть отбирали для своего стола. Таким образом мы прошли около двух километров, как вдруг я увидел, что Манд внезапно остановился и стал озираться, жестами выражая удивление и тревогу. Его выразительные движения и мимика подвижного лица вполне заменяли язык, потому что атланты мгновенно уяснили себе причину его беспокойства, и лишь тогда мы с испугом тоже поняли в чем дело. Доктор Маракот исчез!

Я отчетливо помню, что доктор был с нами, когда мы шли мимо угольной шахты. Он дошел с нами до базальтовых утесов. Было бы совершенно невероятным предположить, что он ушел вперед, так что оставалось искать его лишь позади, вдоль линии подводных зарослей. Наши друзья были чрезвычайно встревожены исчезновением Маракота, а мы со Сканлэном, хорошо знакомые с эксцентричностью рассеянного ученого, были убеждены, что тревожиться тут совсем не из-за чего, и мы скоро найдем его, забывшего все на свете и с головой ушедшего в изучение какой-нибудь диковинной морской зверюги, случайно встретившейся на его пути. Мы повернулись и пошли обратно. Действительно, не сделали мы и сотни шагов, как увидели Маракота.