Работая на своей маленькой пасеке, я только что окончил пересадку роя и направился к контрольному улью взглянуть, сколько прибыло меда за сутки. К моему удивлению, около контрольного улья, заключенного в большую дощатую будку, задняя дверца которой была оставлена мною открытой, стоял высокий сухопарый старик с длинной белой бородой. Заложив руки за спину, он задумчиво смотрел на весы контрольного улья.

Когда я подошел к нему, старик взглянул на меня умными, проницательными глазами, какие бывают у серьезных ученых, и проговорил тоном глубокого убеждения:

— Вы пользуетесь очень неточным прибором для взвешивания. Как будто вы имеете дело не с насекомыми, а с быками.

Я невольно улыбнулся при этих словах незнакомца и заметил, что особой точности в моем деле и не требуется.

Ученый, — я уже не сомневался, что это был какой-нибудь зоолог или ботаник, — покачал головой и произнес сурово:

— Это большая ошибка с вашей стороны довольствоваться приблизительными цифрами там, где имеет огромный интерес точность. Впрочем, для получения точных цифр ваш метод взвешивания и не годится. Взвешивая прибыль или убыль меда, учитываете ли вы убыль пчел? Очевидно, нет, так как я не вижу никаких для этого приспособлений.

— Вы хотите невозможного, — удивленно ответил я, — как можно учитывать убыль пчел, погибших во время лета? Ведь для этого пришлось бы ежедневно взвешивать всех пчел отдельно от гнезда. Задача — совершенно непосильная.

— Конечно, перегонять для этой цели ежедневно пчел из улья — это было бы неправильно и не научно, — согласился незнакомец, — но там, где мы имеем дело с тысячами, очень полезны механические счетчики…

Я с удивлением слушал эти, как мне казалось, наивные рассуждения человека, подходившего к моей простой работе с требованиями, обычно пред'являемыми к химической лаборатории или аптеке.

Наша беседа была прервана появлением парня с обезьяньей физиономией, который еще издали жестикулировал и производил звуки, похожие на мычание коровы.

Старик сделал парню ответный жест и затем сказал мне:

— Не могу ли я приобрести у вас улей с семьей пчел и самые необходимые принадлежности для ухода за ними?

Я согласился отдать ему один улей и обещал лично доставить его к нему в сад. Необычайный посетитель моей пасеки назвался профессором Оржем, обитающим на окраине города. Ко мне на пчельник он пришел в сопровождении своего глухонемого слуги.

«Любопытно, — подумал я, — какой счетчик для пчел устроит профессор Орж, сторонник точных цифр».

На следующий же день я привез к профессору Оржу один «Дадан-Блатт» (система рамочного улья). С помощью глухонемого слуги профессора я установил улей в саду, в указанном самим профессором месте.

— Вы подождите меня на балконе, а я сейчас вернусь, — сказал профессор и скрылся в доме.

С открытой террасы мне хорошо был виден весь сад, окруженный высоким дощатым забором. Это, в сущности, был не сад, а огороженный пустырь с несколькими росшими на нем чахлыми деревьями.

Что меня удивило, так это присутствие в саду муравейников: на площади пустыря их находилось несколько, а один из них, отстоявший от балкона на три шага, достигал внушительных размеров.

Могли ли муравьи самостоятельно устроить на этом месте муравейники?

В этом я сомневался. Ведь для постройки муравейников нужен соответствующий материал, а его вблизи не было. Не могли же муравьи путешествовать в лес за пять верст за древесной хвоей!

Я улыбнулся при мысли, что мой новый знакомый занимается муравьеводством. Несомненно, эти муравейники перенесены сюда из леса, и муравьи получают пищу благодаря заботам их хозяина.

Я подумал о судьбе улья, поставленного на этой почве, обильно усеянной муравьями. Новоявленный пчеловод рискует остаться без меда, а, кроме механического счетчика для счета пчел, придется еще сделать счетчик для муравьев… похищающих мед.

Прошло минут пять, — профессор не появлялся. Не было видно и его глухонемого слуги. Я зевнул раз, другой от скуки, равнодушно поглядывая на неизвестный мне прибор, стоявший на балконе.

Глухонемой на минутку вышел на балкон, подвинул у прибора какой-то рычажок и опять исчез.

У меня почему-то круто изменилось настроение. Беспричинная внезапная тоска защемила сердце. Тоска сменилась ощущением, которое я не в состоянии передать. Это было какое-то омрачение сознания: я перестал понимать, где я нахожусь и зачем. Все предметы вокруг меня смешались в одну хаотическую массу. Что-то гнетущее, непонятное надвигалось на мой разум, и самое страшное было то, что разум исчезал, — мое «я» куда-то уплывало.

Сначала я почувствовал ужас от этих совершенно новых и непонятных переживаний, но потом впал в какое-то странное полузабытье. Когда я очнулся от этого странного состояния и снова увидел окружающие предметы такими, какими вижу их всегда, новая волна ужаса охватила меня: разве не было это мое состояние, которое я только что пережил, припадком начинающегося безумия? Где гарантии, что этот припадок не повторится?

Я со страхом посмотрел вокруг себя и увидел в раскрытом окне за собой лицо профессора Оржа. Он невозмутимо смотрел на меня. Но зачем он глядел на меня из окна и не выходил на балкон? Ведь он знал, что я его ожидаю…

Он появился, наконец, в дверях, как всегда серьезный и спокойный. Однако, в глазах его я уловил чуть заметную усмешку.

«Он гипнотизировал меня», — мелькнула у меня мысль, и я сообразил, что мои опасения за свой рассудок оказались лишенными основания. Я почти радостно встретил этого серьезного важного старика, извинив ему несвоевременный гипнотический сеанс.

Профессор прошел через балкон в сад, к ближайшему муравейнику, и несколько раз провел сучком по его поверхности, отчего муравьи пришли в сильное возбуждение. После этой мальчишеской выходки Орж снова поднялся на балкон, бросив на меня мимоходом косой взгляд.

Опять мое сознание захлестнула волна странных, только что пережитых мною ощущений; мое «я» исчезло в мутном хаосе, приступ бешеной злобы заполнил все мое существо. Очнувшись, я застал себя в весьма странной позе: моя правая рука лежала на плече профессора, а левой я вцепился в полу его сюртука. Я чувствовал себя неловко, а профессор, как мне казалось, сохранял прежний невозмутимый вид.

— Извините, профессор, — произнес я в смущении и досаде, — но со мной сейчас происходит что-то необыкновенное… какая-то чертовщина… Может быть, вы об'ясните мне, что это значит?

Профессор откашлялся и сказал вкрадчивым голосом:

— Не волнуйтесь, ничего особенного не произошло. Просто, в моем саду немножко необычный климат, и с посетителями бывают подобные казусы.

— Я боюсь, что у меня начинается сумасшествие.

— О, нет, пожалуйста не думайте этого! — произнес профессор ободряющим тоном, — поверьте мне: вам не угрожает никакой опасности.

Профессор торопливо перевел разговор на тему об уходе за пчелами, рассчитался со мной за доставленный улей, и я оставил этот странный муравьиный сад, не разрешив своих сомнений. Дорогой во мне пробудилось неприязненное чувство к Оржу, и я раскаивался, что не потребовал от него более энергично об'яснения по поводу его гипнотического сеанса.