Мы быстро приближались теперь к полюсу, и к нашей большой радости вблизи от последнего проглянуло солнце, и туман рассеялся. Около 1 часа ночи 12 мая мы находились над полюсом и обозревали со всех сторон эту самую северную оконечность земного шара.

Лететь в тумане, вследствие пронизывающего холода, было весьма неприятно. Чтобы предохранить ноги от обмораживания, мы вынуждены были надеть сапоги, набитые особого сорта травой. Несмотря на наше теплое платье, мы все, более или менее, страдали от холода. В особенности было неприятно прикосновение голой рукой к холодным навигационным инструментам и разного рода научным приборам.

Записи в дневнике Эльсворта показывают, что, несмотря на естественное возбуждение, вызванное столь необычайным путешествием, мы переживали порой приступы меланхолии. Одна такая заметка гласит: «ощущение полной отрешенности от всего мира» и другая: «кругом абсолютно мертвая пустыня, только ветер и облака».

Порой однако эта монотонность прерывалась эпизодами веселого свойства. Около 11 ч. в. пришла телеграмма директора главного управления норвежских телеграфов, извещавшая о пожаловании королем золотой медали нашему главному радиотелеграфисту. Мы выпили чаю за здоровье награжденного, который послал по радио ответную благодарственную телеграмму королю.

Перед самым приближением к полюсу мы стали праздновать день рождения Эльсворта. Находившийся на борту дирижабля газетный корреспондент Рамм дал знать об этом по радио, и вскоре наши друзья в Кингсбай прислали свои поздравления. Мы выпили чаю и за здоровье Эльсворта, при чем он сам пил из чашки, которую Амундсен брал с собою на южный полюс.

Спрашивается, однако, не поторопились ли мы. Так как мы летели из одного полушария в другое, то мы, вероятно, потеряли один день, и день рождения Эльсворта отпраздновали как будто преждевременно. Во всяком случае, для надежности, мы должны были отпраздновать его дважды, и в дневнике Эльсворта имеется такая запись: «Кажется, завтра будут праздновать опять день моего рождения».

Мы достигли полюса в 1 ч. 30 м. ночи 12 мая (по гринвичскому времени). Это мы можем утверждать на основании наблюдений, сделанных во время полета, радиотелеграфных сигналов, полученных нами от радиостанций в Кингсбай и в Зеленой гавани, и вычислений, выполненных при помощи солнечного компаса. Астрономические наблюдения долготы почти в точности соответствовали радиотелеграфным указаниям нашего местоположения, а измерения скорости были поверены путем наблюдения и вычисления широты места.

Определив высоту солнца, мы могли быть уверенными, что достигли поставленной цели. Мы спустились до высоты 100 м. от поверхности и могли убедиться, что лед на северном полюсе имел такой же вид, как и попадавшийся нам до того. На нем было заметно лишь немного трещин и ни малейших признаков каких-либо животных. Насколько только мог видеть глаз, кругом не было видно ничего, кроме тянувшегося под дирижаблем во все стороны бесконечного ледяного поля с шероховатой неровной поверхностью, освещенною лучами полярного солнца.

«Норвегия», таким образом, блестяще разрешила первую часть поставленной задачи. Скорость была убавлена, и мы открыли окно кабины, чтобы выполнить церемонию, к которой уже долго и тщательно готовились.

Экипаж обнажил головы, и Амундсен сбросил норвежский флаг, врученный экспедиции норвежской королевской четой. Затем Эльсворт сбросил звездное знамя, переданное ему президентом Соед. Штатов, и, в заключение, Нобиле сбросил итальянский флаг. Флаги медленно спустились и воткнулись древками в лед. Вероятно, каждый из читателей поймет то особенное чувство, какое мы испытывали, смотря, как флаги развевались по ветру под нашим дирижаблем.

Убавив скорость, «Норвегия» описала круг над полюсом, после чего мы продолжали свой полет. Моторы были пущены полным ходом, и каждый член экспедиции опять принялся за свое дело. Дирижабль теперь впервые за все время полета летел к югу, держа курс на мыс Барроу.

До сих пор полет наш шел над исследованными областями земли, куда уже вступала нога человека или о существовании которых было известно. Теперь же перед нами лежала огромная, совершенно неизвестная область земного шара, над которой нам предстояло пролететь 2.400 клм., пока дирижабль достигнет Аляски.

Какие тайны скрывала эта область? Удастся ли нам снять покров, окутывавший эту тайну? А если и удастся, то приведется ли благополучно спуститься, чтобы мы могли поведать миру о всем, нами виденном?

Полет наш протекал спокойно, без перемен. Всюду виднелся лишь освещенный солнцем лед, и только изредка набегало небольшое облачко. Наша радиостанция вела регулярную работу. Мы получали метеорологические бюллетени и рассылали наши телеграммы в газеты, так что читающая публика по всему земному шару могла узнать о церемонии с флагами на северном полюсе и о наших первых впечатлениях на американской стороне полярной области.

Мы уже совсем было настроились оптимистически и надеялись, что наш полет закончится благополучно и без приключений, как и начался. Но вскоре нас постигло разочарование. По правде говоря, наш оптимизм был вполне естественный после того, как полюс лежал уже за нами и весь путь до него мы прошли с регулярностью трансатлантического парохода. Радиостанция и метеорологическая часть работали в высшей степени удовлетворительно. Первая часть полета после полюса также была удачна. Видимость была хорошая, состояние атмосферы спокойное, скорость наша в виду отсутствия противного ветра, достигала восьмидесяти километров.

Рано утром несколько человек из состава экипажа, работавших непрерывно со дня отлета из Кингсбай, попытались немного заснуть. Они забрались в спальные мешки из оленьих шкур и расположились в узком коридоре, устроенном в киле корабля. Но холод, шум моторов и постоянная ходьба людей по коридору мешали сну.

12 мая в 7 ч. утра мы достигли так называемого «полюса холодов», до того считавшегося недоступным. Обозревая сверху с дирижабля эту до сих пор никем не открытую область, мы поняли, почему до нее иначе, как по воздуху, было невозможно или очень трудно добраться.

Никаких водных каналов во льду не было. Лед был страшно нагроможден и исковеркан. Казалось, какие-то сказочные великаны вели здесь войну, бросаясь ледяными глыбами друг в друга. Даже те из нас, кто были настроены самым приключенским образом, не могли в душе не порадоваться, что попали сюда на дирижабле, а не отправились пешком.

На 86° с. ш., на полдороге между Кингсбай и мысом Барроу, мы при поверке обнаружили, что из захваченных нами 6½ тонн газолина мы израсходовали 4½ тонны. Кроме того, мы попали в густой слой тумана. Как делали и раньше, — попытались подняться выше, что нам и удалось. Мы могли видеть тень нашего дирижабля, отраженную на поверхности тумана. К сожалению, это зрелище нас нисколько не радовало, так как наше положение становилось весьма опасным. Моментами оно казалось более, чем опасным. Тут еще прибавились трудности с нашим радиоаппаратом. Рамм был расстроен до последней степени, что не мог посылать своих депеш газетам. Мальмгрен был в отчаянии, что прекратилось поступление метеорологических бюллетеней, которые были теперь нужны более, чем когда-либо. Кроме того, мы не могли также получать радиосигналы о своем местоположении, которые для нас теперь имели огромное значение.

Расстройство в работе радиостанции было вызвано отчасти атмосферными электрическими разрядами, а частью — обледенением висевшей под нашей кабиной антенны в 150 м. длиной. Затем покрылся льдом и воздушный винт нашего радиогенератора. По мере удаления от Шпицбергена радиосигналы ослабевали, и все же они были достаточной силы для расстояния в 1.600 километров. Но теперь даже метеорологические бюллетени со Ставангерской станции перестали поступать, и вся наша превосходная радиосигнализация вдруг оказалась для нас бесполезной.