Вопрос отрезвляет библиотекаршу, которая, кажется, уже досматривала второй сон. Пока она отвечает, я ощупываю карманы в поисках ингалятора. Проклятый безусловный рефлекс: я уже успел забыть, что оставил свои «легкие» в помойке.

Эта Эльза как всегда в своем амплуа. Трагическая героиня, сидящая на рыцарских романах. Иногда, смотря на Эльзу, мне кажется, что ей нравится страдать. Знаете, есть такой тип людей, которые просто тащатся, оплакивая себя. И вот она тоже из этих. Таким, как она, ничего не надо, они свою жизнь якобы ненавидят, но менять ничего не хотят, потому что на самом деле не знают, как это — быть счастливыми. Непривычно и хлопотно.

Романы эти дурацкие она тоже использовала не так, как обычные женщины. Для них такое чтиво — способ ухода от реальности, а для нее — обострение этой реальности до предела. Чтобы от контраста аж в глазах рябило. И чем нереальнее описанный в книге сказочный мир, тем лучше. Так ее настоящая жизнь будет казаться просто адом родом из фантазий Босха, и тогда даже, возможно, Эльза поплачет.

Короче, она совершенно чокнутая, не хуже меня.

Но водимся мы не поэтому. Познакомились мы давно, еще до того, как я перевелся в этот пансион. Я тогда еще жил в интернате для отказных. Унылее места в мире не сыскать. Правда, я мотался по подобным инстанциям с самого рождения, а Эльза попала в эту дыру впервые в девять лет. Ее мать — больная онкологией — умерла и оставила в наследство только невыплаченные кредиты. Чертову тучу кредитов. Никто из родственников не захотел ввязываться в это дело, потому Эльза и оказалась в том интернате.

К слову, брошенные дети, особенно, если те с врожденными изъянами, — явление из разряда «страшнее не придумаешь». И дело тут не столько в жалости, сколько в примитивном страхе. Потому что жить среди них — это естественный отбор в живом воплощении. Стоит надзирателю отвернуться, и начинается иллюстрация теории эволюции. Самое паршивое, что таким нечего терять. В том интернате все были как на подбор, озлобленные и дикие, словно их годами в клетке держали. Кстати, по отношению к некоторым это не было просто фигурой речи.

А на меня все няньки всегда удивлялись, даже когда я еще слюни не умел подбирать самостоятельно. Говорили, что я был ненормально спокойным. Таким тихим, что это их пугало. И не плакал я никогда, что на самом деле не чудеса воспитания, а патология. Первые месяцы моей жизни, по словам врачей, мой зрачок не реагировал на свет, а взгляд нигде не мог сосредоточиться. Врачи сделали вывод, что я слепой от рождения, и родители от меня отказались.

Понятное дело, что вывод этот был преждевременный, но выяснилось это уже когда было поздно за голову хвататься. Хотя с глазами у меня действительно какая-то ерунда. Кроме того что они у меня постоянно такие сухие, что из них едва песок не сыплется, отчего каждый час приходится закапывать раствор, вроде слезной жидкости, так я еще и цвета различаю неправильно. До десяти лет я носил темные очки не снимая, потому что все краски этого мира немилосердно били по глазам. Сейчас, если такое и случается, то крайне редко. Но, уверяю, последний цвет радуги не фиолетовый, а насыщенно бордовый.

В общем-то, в моем рюкзаке больше лекарств, чем учебников. Таскаюсь с ними повсюду, словно мне не пятнадцать, а девяносто. Кажется, мои предки были из рода прорицателей, знали, что разорятся на моем содержании. А так меня обеспечивает государство. Даже местечко для учебы приличное подобрали, как только узнали результат IQ теста.

Приличное в плане учебной программы, конечно. Что же касается морального климата, то уровень оного был ниже среднего. Но мне не привыкать, да и Эльзе тоже. Из того интерната, где мы познакомились, нас вместе перевели в Битерси. И так уж вышло, что у нее так и не появилось здесь подруг, а у меня — друзей. Не считая Тэда, конечно.

Потому приходится из раза в раз подниматься за ней на второй этаж библиотеки.

Ставлю ногу на последнюю двадцать третью ступеньку, а дышу так, словно покорил Джомолунгму.

Эльза забралась на свое седьмое небо и теперь исходит слюной, не думая о простых смертных. А мне бы просто отдышаться…

Чертов ингалятор, и почему я никогда не беру с собой запасной?!

Думаю, из парней я самый частый посетитель этого отдела библиотеки. Каждый день прихожу сюда и торчу по полчаса, ожидая, когда Эльза дочитает «последнее предложение». Совсем у нее совести нет. Думаю, нормальные девчонки постеснялись бы афишировать такое свое увлечение. Но с нормальными девчонками я даже никогда не разговаривал. Рожей не вышел, да и вообще…

— Хочешь, скажу, чем все закончилось? — сходу спрашиваю я, скрипя при этом, как немазаное колесо. Я вырываю книжку в мягкой обложке из ее рук, мельком читая название. Что-то там с поцелуем связано. Картина отображает всю суть произведения на «ура». Заставляя задуматься над тем, кто для этого позировал.

Эльза выше меня сантиметров на двадцать и прямая, как палка, потому мне приходится самого себя превзойти, чтобы защитить свой трофей.

— Живо верни, Лекс! — она, когда говорит, жутко картавит, но я нахожу это милым. Остальные над ней смеются. Наверное, это одна из причин ее страсти к идеальным героям. — Иначе я тебя изобью. Изобью, слышишь?!

Смешно сказать, но она действительно может. Потому что, несмотря на возраст и пол, весовые категории у нас разные. Да и спортсмен из меня… как из Тэда Статуя Свободы.

— Если так нравится, чего не берешь по абонементу? — спрашиваю я, выходя из тесного коридора стеллажей с книжонкой вместе. А углы у нее засаленные и затертые, что дает представление о том, через сколько рук она прошла.

— С ума сошел, что ли?!

Ага, значит, стыдно все-таки.

— Пошли, потом дочитаешь, — выдавливаю я, спускаясь с лестницы.

Легкие болезненно сжимаются, требуя дозы. Подгоняемый спазмами, я не реагирую на протестующие вопли Эльзы, проходя к столу заказов. Миссис Реймонд на месте и смотрит на меня во все глаза, когда я кладу перед ней любовный роман.

— А… так это на мисс Беймингтон, — догадывается она, замечая за моей спиной пышущую жаром Эльзу.

— Нет!

— Это я себе, миссис Рейдмон, — отвечаю я. — Осеннее обострение.

Выписывая книгу, библиотекарша, вероятно, думает над тем, как можно совмещать проекты по астрономии с чтением беллетристики.

— Очень прочитать хочется, — бросаю я, выхватывая из ее рук книгу, и выпрыгиваю из дверей библиотеки, как черт из коробочки.

Никогда я еще так быстро не бегал, даже Тэд не задавал мне такого ускорения.

Забавно было, наверное, смотреть на то, как я несусь к помойке, проверяя, все ли в ней на месте. Порядок. Мусор забирали по вечерам, в восемь, а сейчас было чуть больше четырех. Вытерев «соску» об футболку не первой свежести, делаю второй вдох. И мир вновь обретает смысл.

— Придурок чертов. Ненавижу тебя, — бормочет Эльза, проходя мимо.

— Вот, возьми, — спешу за ней, протягивая книжку. — Только верни через две недели, не люблю долги в любых проявлениях.

— Пошел к черту. Сам читай, — отрезает она, а у самой в голосе — смех.

— Ладно. Потом заберешь, — соглашаюсь я, зная, что заберет уже часа через два.

Дабы не выставлять себя идиотом и дальше, прячу книжку в рюкзак. Как раз вовремя, надо сказать, потому что Тэд amp; Co решили подзадержаться. Караулили меня у самого общежития, а я заметил их, лишь когда парни выросли прямо перед носом. Зрение у меня все-таки ни к черту.

Эльза замедлила шаг, не собираясь удирать. Она вообще смелая девчонка. Поначалу, первые недели нашего знакомства я помнил ее постоянно ревущей. Она, кажется, пила меньше, чем выревывала. Просто не глаза, а два Ниагарских водопада.

К слову, глаза у нее в самом деле бесцветные, как вода. По носу и щекам у Эльзы рассыпаны веснушки, за что ее часто дразнили. Порой даже чаще и обиднее, чем за логопедические изъяны. Но внимание к ней скорее приковывал ее рост. Когда мы только повстречались, Эльза едва мне до плеча доставала, а теперь на меня свысока смотрит. Будь у меня такой рост, я бы Тэда и не замечал вовсе. Даже если бы он передо мной стоял, недвусмысленно играя мускулами.