Когда все-таки пробился Судерланд к императрице, то, к его счастью, застал ее в хорошем настроении - как раз кормила своего попугая. Птица, увидев незнакомца, недовольно залопотала крыльями и заорала, словно на помощь: "Пла-а-то-о-ша!"

   · -Не волнуйтесь, милый банкир, - успокоила Судерланда императрица. - Названные вами условия будут соблюдены, только бы князь Потемкин своевременно получил средства - делает он большое дело, заселяя малорусские земли греками, армянами или волохами. Князь на века утверждает эти земли русскими, потому что отныне пришлые из любых краев навсегда уже подданные императорского трона, и даже если что-то изменится: история передвинула, допустим, границы,- то Россия будет иметь право защищать своих подданных дипломатически или, в случае надобности, вооруженно.

   Попугай опять залопотал крыльями и, наклонив голову, подозрительным взглядом впялилась в Судерланда.

   · -Это самый искренний мой фаворит, - улыбнулась императрица, кивая на попугая. - Все предыдущие предавали, а этот, мой самый верный любовник, меня будет любить всегда.

   Попугай, как будто понимая что-то в сказанном, гордо вытянул шею и закричал:

   · -Славься сим Екатерина!

   То ли учитель его сам не произносил "р", или такое естество птичье, только выходило у него "Екатегина".

   Исполнятся со временем слова императрицы, что птичка эта является самым верным и надёжным любимцем. Пролетит более века, после октябрьского переворота красногвардейцы будут конфисковывать поместья старинных родов. В доме князей Салтыковых почистят все, до последней иголочки, а когда уже на пороге будут стоять, то крикнет вслед бабушка:

   · -Если отобрали все, то нате и птицу - она тоже историческая ценность.

   · -Революция не нуждается в таком добре, - скалил зубы из потехи красногвардеец.

   · -Нечего зубы скалить, это, к вашему сведению, попугай самой Екатерины Великой.

   Словно в подтверждение сказанного престарелой хозяйкой, птица взметнула облезлыми от старости крыльями и закричала:

   · -Славься сим Екате-г-г-гина!

   Улыбнувшись, вояки забрали всё-таки клетку с плюгавым, облезлым, с бельмом в глазу попугаем. Правда, птица вскоре то ли не пожелала ожидать мировую революцию, то ли от красногвардейской пищи, но недели через три околела.

   Так закончилась история последнего любовника императрицы.

   36

   Еще в начале заседания Государственного совета при императрице у князя Потемкина внезапно зачесался выбитый глаз, - так сильно зачесался, словно какая пылинка попала в него. Это было невозможно, потому что оно всегда перевязано вкось плотно тесьмою, невзирая на это, зуд усиливался и перерастал в боль. Он потер ладонью глаз поверх тесьмы и на время немного приглушил зуд.

   "Плохой признак, - подумал князь. - Поговаривают в народе, если зачесался глаз - на слезы. Но это все старушечьи выдумки".

   Потемкину сегодня предстояло докладывать о положении в Малороссии.

   - Победоносная война заканчивается, запорожские казаки свое дело сделали, - князь имел хорошую память и безошибочно называл количество войск, города и даже урочища, где вязались самые тяжелые бои. - Наступил наконец момент ликвидировать Запорожскую Сечь. Она для нас является смутой, - не успеет где-то дворянин наказать своего крестьянина, как он уже в сторону запорожских степей поглядывает. Часто распоряжения из Петербурга не выполняются, или выполняются со свойственной хохлам хитростью - и крайнего найти не удается. Особенно тревожит заселение иностранцами юга Малороссии, потому что только прибытия одних немецких семей ожидаем до ста тысяч. А Калнишевский, угодливо кивая головой в нашу сторону, на самом деле, усиленно колонизирует юг края запорожским людом - только за последнее время благодаря его хлопотам возникло сорок пять таких сел и больше пяти тысяч хуторов. Поэтому раз и навсегда следует разрубить запорожский узел.

   Он говорил убедительно, потому что никто столько не исколесил пыльными южными дорогами и никто лучше не знал, что происходит в том крае. Вдруг Потемкин среди собравшихся усмотрел старенького архиерея, весьма изумившись этому, потому что Государственный совет не душпастырское дело, не приходская сходка; у него даже в голове зашумело, когда этот архиерей осмелился даже перебить его:

   - Князь, не причиняй несправедливости людям, не ступай на дорогу зла... Ты же в кош кошевым Грицком Нечесой записался, а Калнишевского звал "милостивым отцом", - говорил укоризненно архиерей. - А поклонишься несправедливости - то и кости твои земля не примет, а потомки будут именовать князем тьмы...

   - Я князь Таврический! - сорвался было Потемкин, и спохватился, протер ладонью теперь уже здоровый глаз - никакого архиерея не было, привиделось просто среди будня-полудня.

   Присутствующие на совете сановники лишь удивлённо переглянулись: зачем вдруг среди доклада титулом козырять,- а удивлённая более длинной паузой императрица не замешкалась сыронизировать:

   - Да знаем, князь, все ваши почтенные титулы. Только что вы предлагаете?

   Извинившись и пожаловавшись на переутомление, Потемкин четко изложил, как задействовать войска Текели и Прозоровского и что делать с самим Калнишевским. Спора большого не было, потому что всё-таки невозможно придумать более подходящего момента, каждый мысленно лишь прикидывал, как будут делить невероятного простора земли и всё сущее на той земле.

   ... Согласованное на Государственном совете осуществлялось, как никогда, под бдительным глазом. Пять колонн почти стотысячного войска Петра Текели ускоренным маршем двинулись в Сечь и окружали ее из разных сторон. Но какие-либо действия серб Текели остерегался предпринимать, пока Прозоровский своими войсками не займет казацкие палатки - каждый захватчик знает, как стремительно может вспыхнуть пламя народного восстания и как непросто гасить то пламя даже солдатскими шинелями.

   Между тем на Сече шел старшинский совет.

   - Пусть нам и глаза выжгут, а Сечь-мать не отдадим, - заупрямились одни.

   - Братья, нас несколько тысяч, а москаля как мошки, которую не пересчитать, - предостерегали более осторожные.

   - Не отдадим Запорожье, пока светить солнце будет...

   Калнишевский не перебивал никого в речах, даже самого горячего, за своих восемь с половиной десятков лет в каких только передрягах не приходилось бывать. С жизнью своей он не раз прощался, а иногда прощаться недоставало времени. Но так тяжело еще не приходилось, лучше бы он не дожил до этого дня... А если суждено было дожить, то должен принять решение, достойное его высоких лет, чего бы ему это не стоило.

   Сон такой странный прошлой ночью приснился. Явился ему архиерей, очень похожий на митрополита Арсения, и как будто продолжается последний разговор с ним.

   - Будет еще время собирать камни, Петр, - Арсений из тех далеких времен не изменился совсем, разве лицо почему-то стало серым, как будто где-то в полумраке. - Только нужно верить и дожить.

   А на совете старшинском еще больше разгорелся спор, когда слово дошло до священника Владимира, который делил с казачеством радость и горе.

   - Смирение спасет нас, - сказал священник и негодующе, растревоженно загудел совет; но архимандрит на это не обращал внимания. - Не уподобимся врагу, не прольем христианскую кровь.

   Бывалое казачество, для которого слово священника всегда закон, готово сейчас его на куски порвать.

   - Да он же московский шпион! Ищейка он!