Все ратники, как один, вздохнули с облегчением, пораженные мудрой речью родительской. Многие из них поступили бы точно так же, хотя и нет горшей судьбины, чем расставаться с вновь обретенным сыном.
Но что же ответит сын? Не испугается ли смерти? Не растратит ли силушку свою богатырскую в гульбе да ярмарочной похвальбе?.. Но гусляр продолжал:
Загорелась душа добра молодца.
Поклонился он батюшке с матушкой,
Вырвал с корнем дуб трехсотлетния —
Сделал палицу богатырския.
Взял в тряпицу он горстью полный
Да родной земли, потом вспоенной.
Брал тростинку он да водицы налил
Как из тихой речки Лебединки.
И вот весело заплясали струны. Напряжение спало. Заулыбались русичи. И даже пламя костра, казалось, весело приплясывало в такт музыке…
Вот идет богатырь по полюшку.
Он дубинкой своей да помахивает,
Да чуток по-соловьи посвистывает.
А от маха того ковыль клонится,
Да овраги в степи прорываются
В мать сыру землю Глубиной в версту!
А от свиста того да соловьего
Припадают к траве дерева-леса,
И козарин летит головой в бурьян;
Печенег лихой катом катится,
На краю земли только может встать!
Но вот тревога обуяла сердца сторонников. Гусли внезапно оборвали веселый перезвон: плясовая кончилась.
Как подходит Полита Буславич-та
К той высокой горке Кагановой,
Што над речкой Итилью возвысилась,
Подпирает небо высокое.
Там парят орлы
По три года в пути,
А вершины доселе не видывали!
А кругом горы не трава растет,
А стоят востры колья железные
Лесом черным, диким, немеренным.
А на каждом колу голова торчит,
А и сколь тех голов — не сощитано!
Струны гудели тревогой, голос слепого сказителя внушал трепет в сердца…
Омывает тот лесец реченька,
Дым клубится над темной равниною.
А во той-та речке широкия
Не водица течет студеная,
А как кровь-руда та горячая!
А как бросил Полита Буслава сын
Да былинку в ту речку рудую:
Почернела былинка и вспыхнула —
Только серым пятнышком пепельным
И остался след от былиночки.
Тут сказала земля ему родная,
Што у сердца была богатырского:
«Ой ты, молодец добрый Политушка,
Ты кидай меня в речку рудую —
Так авось мы мосточек и выстроим,
Злого ворога с горки повытравим!»
И бросал богатырь горсть родной земли,
Горсть святой земли, потом вспоенной.
Как бросал ее в речку рудую,
Речку дымную ту, кровавую.
Казалось, вдруг лопнули струны! Рванулся ввысь мальчишеский дискант. Сжались сердца слушателей.
Вдруг взбурлил огонь,
Аж до неба стал!
И спалил орлам крылья легкия,
И упали они головешками
На немирну землю ту горючую!..
Как огонь облака-то подпаливает,
Мечет стрелочки-та багровыя
До вершины горы, што орлам невмочь!
Тут Полита Буславич понурился,
Отступил на шаг, пригорюнился…
И услыхивал он голос ласковый,
Голос тихой речки Лебединки:
«Ой ты, молодец добрый Политушка,
Ты возьми меня, воду светлую,
Из родной стороны Святорусския.
Ты плесни меня да во злой огонь:
Так авось мы уймем пламя буйное
Да и ворога с горки повытравим!»
И плеснул богатырь воду светлыя,
Воду чистыя из Лебединки —
Речки тихия, речки малыя
Из родной земли Святорусския.
Вмиг опало пламя могутное,
Зажурчала река, да не кровию
И не злым огнем ожигающим,
А той чистой водой родниковою,
Што налита из речки Лебединки
Да у насыпи из родной земли.
Тут прошел богатырь через реченьку,
Подступился он к горке Кагановой.
А как в той-то горе дверь железная,
Дверка крепкая да на версту ввысь.
А замочки на ней стопудовые,
А петельки на ней как во тыщу пуд!
Опять заплясали струны. Но одна из них — самая низкая — продолжала гудеть тревогой…
Тут притопнул Полита с веселостью
Да как кликнет голосом громкиим:
«Эй ты, Змей — нутро ненасытное!
Разве так-то, поганый Горынович,
Да встречают гостей долгожданны их,
Што приходят к тебе из Святой Руси?!
А пошто во горе ты пришипился?
Аль колени от страха не выпрямишь?
Языком повернуть не осмелишься?
Али силу казать стесняешься!»
Как от голоса богатырского
Закачалась гора Каганова.
На вершине ее тут окошечко,
Заскрипевши, вдруг отворилося.
К басовой струне присоединилась еще одна — тревога нарастала. Но веселость струилась неистребимым светом…
Вылетает оттель ворон черныя,
Птица пакостна, вполверсту крыло.
Молвит голосом он человеческим:
«Што пищишь ты, мужик неотесанный,
Как комарик, на ветке сидючи?
Спит властитель наш Змей Горынович,
Почивает от дел многотрудныих
После ловли на землях Русии!
От работы такой да охотницкой
Он проснется не ранее месяца…
Ты бежал бы отсель, мужик-лапотник,
Не то голову сломишь — спохватишься,
Да ить новой тебе не приделают!»
Не ответил Полита Буслава сын
Той пичуге — почел зазорныим.
А хватил лапотком он по дверочке:
Загремели замки стопудовые,
Застонали петельки, што в тыщу пуд:
Грохот гукнулся в небе черныим!
От удара того богатырского
Вполовину та горка осыпалась.
От могутного грома железного
Ворон пал да на землю каменну
И сломал себе шею черную,
Изошел смрадным дымом поганыим!
И вот загремели все струны тревогой. Казалось, ахнули громы небесные. Сторонники русские отшатнулись.
Пробудился тут Змей Горынович
Да как гаркнет голосом страшныим:
«Ты пошто шумишь, мужик-лапотник?!
Не даешь отдохнуть моим косточкам!
Али жизня тебе опротивела,
Што ты в пасть мою так торопишься?»
И ответствовал тут Политушка
Голосочком своим да ласковыим:
«Што ты, волчья сыть, похваляешься?
Да позавтракать мной собираешься.
Лучче б ты сощитал свои косточки,
Ан придет твой час — будет неколи.
Я пришел доискать живота твово…
Выходи на бой, Змей Горынович!
Ты попробуй на зуб силу русскую,
Силу смердову богатырскую!»
Как завыл, завопил Змей Горынович:
«Ну держись за подол, мужик-лапотник!»
И завыла тут буря грозная
От змеиных крыльев поганыих,
И стрелою пал с неба черного
Змей Горынович на Политу Буславича.
Норовит поганое чудище
Попалить огнем, ухватить когтем.
Головы лишить поединщика!
Но удалый Полита Буслава сын
Легкой белкою прыскнул в сторону
И, махнувши дубовой палицей,
Угодил по башке по поганыя.
От удара могутного русского
Отлетел Змей Горынович-чудище,
Будто чижик в лапте, аж на сотню верст
От поганой горы Кагановой…
Змей трясет башкою тяжелою
И от звона в ушах не отцепится.
Тут кричит ему добрый молодец:
«А пошто ты, нахвальщик бессовестный.
Развалился на отдых так скоренько?
Аль устал языком намолачивать.
Похвальбу на круги рассыпаючи?!»
Ратники засмеялись:
— Знай наших!
— Видывали мы таких, кои силу русскую с налета сломать вознамеривались!
Между тем грозно гудели струны и песнь-былина вещала о брани…
Закипела тут удаль у чудища,
У поганого Змея Горыныча,
Налетает он снова на русича.
Да уроком добрым наученный,
Сподтишка норовит в поединщика.
Но Полита ухваткой русскою
Да не дал тому ворогу хитрому
Из-под тиши к себе приблизиться:
Да как палицей той могутною
Угодил он Змею по спинушке…
День за ночью три года минуло,
Как колотятся поединщики…
Стал кончаться огонь у Горыныча —
Только дымом из пасти харкает.
А Полита дубинкой помахивает
Да врага по бокам охаживает!
Вот в четвертый год, на кровав рассвет,
Порешил Змей поганый Горынович
Раздобыть себе силу в реченьке,
В речке рудыя да кровавыя,
Штоб огнем запастись во утробищу
Да Политу Буславича потчевать.
Камнем пал с неба высокого
Змей во речку свою заповедную…
Да просчелся поганый чудище:
Ведь в той речке вода сменилася
Из горючей на воду светлую,
Воду чистую из Лебединки.
Ключевая вода та русская
Ухватила Змея Горыныча,
Очи выела, в прах рассыпала,
Разметала по стрежню быстрому
И землицей русской присыпала.
Поклонился Полита Буслава сын
Тоей горсти земли со водицею,
Што принес из сторонушки родныя
На победу себе и во прах врагу…
Весело, по-праздничному звучала музыка. Голоса водили хороводы. И показалось, темная ночь волшебно осветилась. Души людские раскрылись навстречу добру…
И развеялись тучи черные,
Воронье по лесам рассыпалось,
В небе синем, высоком да ласковом,
Засветилось солнышко красное.
Зацвела вкруг земля от радости,
Жаворонки во славу затренькали.
Опадала та дверка железная,
Што неволей злой была кована.
И из чрева горы Кагановой
Вышли сто королевичей бледныих.
А вослед пошли девы-лебеди
Да царевичны целой тысячей.
А за ними — народу черного.
Столь числом — и досель не сощитано.
На колени они все попадали
С благодарностью к руссу-воину
Пели песни в пиру, удаль славили;
Пили меды во здравие русича!
Разбредались они в разны стороны,
И на ста языках чужедальниих
Они славу поют да Святой Руси,
А и храбру Полите Буславичу —
За добро и живот[51] поединщику!