Что еще добавить? Психиатрия уже давно доказала, что разговор на «иных языках» является признаком психического заболевания, именуемого глоссолалией. Но Анания с Сапфирой в то далекое время этого не знали и потому терялись в догадках относительно природы того странного явления, свидетелями которого они стали. Надо отдать должное Иову — он не стал врать, не представился полиглотом. Хотя насмешки иерусалимцев вскоре отучили и других христиан называть свою безумную болтовню иностранными языками. Уже несколько лет спустя апостол Павел в 14-й главе «Первого послания коринфянам» поучал: «…кто говорит на незнакомом (а не иностранном!) языке, тот говорит не людям, а Богу, потому что никто не понимает его, он тайны говорит духом…», но «если вся церковь сойдется вместе, и все станут говорить незнакомыми языками, и войдут к вам незнающие или неверующие, — то не скажут ли, что вы беснуетесь?». Казалось бы, разумные слова. Но Павел всё портит, тут же брякая: «Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками». Ну и дурак!

Вволю наболтавшись на непонятном наречии, Петр начал проповедь без предисловия:

— Сказал Сын Божий: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Что сие значит, я вас спрашиваю?

Анания и Сапфира уже успели привыкнуть к тому, что слова христиан необходимо понимать не буквально, а совсем иначе, и потому не решились ответить на вопрос Кефаса. Сектанты тоже молчали. Многие из них, несомненно, знали отгадку, но не хотели портить отношения с апостолом, который должен был сам изречь премудрость[6].

— Молчание! — констатировал князь апостолов и, взвизгнув, добавил: — Тишина сия от Дьявола!

Дико вращая глазами, Петр стал развивать свою мысль:

— Ведь как мы себя любим? Отрадно нам хлыстами побичеваться, в веригах поистязаться, на столбе, как Иосиф, постоять, пост соблюсти, дабы не впасть в грех чревоугодия, вместо сна помолиться, вместо женщин причаститься. Да, многое требует от нас Отец Небесный, и нелегка сия ноша. Но и других людей, ближних своих и дальних, мы должны возлюбить так же. У нас плоть изодрана и изорвана — пусть и их тела смердят и кровоточат, мы голодны — и другим пускай кусок в горло не лезет, мы не спим — и они должны глаз не сомкнуть, мы живем, как евнухи — так все да будут бессильны! И кому сие не нравится, тому помочь необходимо скорее ад увидеть. Недаром сказал Иисус Христос: «Не мир я вам принес, но палку!».

Но тут в подземелье неожиданно раздалось:

— Меч! Не палку, а меч!

Все изумленно посмотрели на того, кто осмелился перебить самого Кефаса. Храбрецом оказался Иона, молодой христианин, совсем недавно вступивший в общину. Он был худ и мал ростом, но апостолы заметили у него грех гордыни и частенько наказывали наглеца.

Иона осмотрелся и понял, что его слова не нашли поддержки у единоверцев, поэтому испугался и прибавил уже смиренно:

— Так сказано в Священном Писании… [7].

Симон несколько опешил от такой дерзости Ионы, но тут же взял себя в руки и лукаво прищурился. Если бы в тот момент его увидел какой-нибудь великий живописец эпохи Возрождения, то наверняка написал бы картину под названием «Святой Апостол Петр приготовился изречь очередную мудрость». И, возможно, это бы помогло художнику в материальном плане.

Кефас попытался вложить в свое прищуривание максимум иронии и сарказма. Членов секты, уставших от долгой проповеди, позабавили кривляния князя апостолов. Сейчас он напоминал пьяного сатира — римского божка или демона; правда, в исполнении сего артиста сатир был какой-то еврееподобный. Будущий первый римский папа, паясничая, «величественно» выдержал паузу и, наконец, обрушился на нарушителя дисциплины:

— Ты что, Иона, меня учить вздумал? Я, наверное, тут самый глупый и невежественный? Сегодня останешься без ужина и спать будешь на голой земле.

— А как было на самом деле? — раздалось несколько подобострастных голосов.

— Палка была на самом деле, — раздраженно ответил Симон. — Когда Сын Божий это говорил, у нас и мечей-то не было. Они дорого стоят, а нам тогда мало подавали. А слово «меч» я сам туда вписал — так солиднее.

Христиане, услышав истину, зашикали на Иону: мол, не знаешь, а перебиваешь. Наказанный и пристыженный возмутитель спокойствия стушевался.

— Братья и сестры! — торжественно молвил князь апостолов. — А теперь снова наполнимся Духом Святым!

Симон закатил глаза, замахал руками и заговорил на «иных языках». И никто во всей Вселенной не смог бы сейчас понять, какие истины и премудрости изрекает святой апостол Петр.

После второго сеанса христианских лингвистических упражнений Анании и Сапфире стало еще хуже, чем после первого. Их мучили сильная головная боль и тошнота, и супруги уже не могли оставаться в этом странном и беспокойном месте. Благо, богослужение наконец-то завершилось, и незадачливые искатели истины, наскоро попрощавшись с Иовом, побрели домой.

— Почему нам так тяжело? Может, мы отравились?

— Нет, Анания, наша пища всегда свежая и лишь радость приносит она. А этот недуг, я думаю, от тех странных чародейских заклинаний.

— Мучительно их слушать, конечно. Эх, и зачем мы туда отправились?!

Дорога домой показалась нашим героям нескончаемо долгой. Было уже далеко за полночь, когда они, наконец, легли в постель и уснули тяжелым, беспробудным сном. Но и утро не принесло им облегчения. Тупая, изнуряющая головная боль не прекращалась и постепенно стала невыносимой, а в мышцах ощущалась такая усталость, словно вчера супруги не богу молились, а пробежали марафон. Перед их глазами всё плыло; особенно мучительными были постоянные рвотные позывы[8].

Анания пока не получил заказ на плотницкие работы и поэтому смог в спокойной домашней обстановке перетерпеть неизвестно откуда взявшуюся болезнь. Рядом с ним страдала и Сапфира, теперь уже корившая себя за излишнюю доверчивость. И часто супруги в сердцах поминали не совсем добрым словом как премудрого Кефаса-Петра, так и всех его «красноречивых» учеников.

Лишь на следующий день им стало лучше. Молодые организмы, усиленно боровшиеся с «духовной» заразой, наконец-то смогли ее одолеть.

— Мы туда больше не пойдем, — решила Сапфира.

Анания угрюмо кивнул. Впереди была жизнь без божественных болезней, но и без детей…

Через два дня после посещения нашими героями христиан богослужение в обители прошло успешно. Конечно, не в том смысле, что к верующим спустился их бог, восхищенный и покоренный столь преданным ему служением, а лишь потому, что на сей раз не случилось скандала, как тогда с Ионой.

Заканчивая собрание, Симон распорядился:

— И пусть ко мне зайдут братья мои, Иов с Иеремией.

Приглашенные сектанты вошли в опочивальню Петра и присели на скамью. Князь апостолов окинул их оценивающим взглядом. «Хватит ли у них Веры, достанет ли им Даров Духа Святого и благословения Божьего, дабы смогли они изловить и усмирить зверя бесстрашного?» — думал глава общины. Он отставил кувшин, прокашлялся и приступил к делу:

— Велика власть Сатаны и наваждений бесовских, но стойкость в Вере превозмогает сии коварства. Сила молитвы несказанна! Крушит она царства, вертит народами и племенами, в пыль превращает камень. Учитесь, братья, у меня, и могущество безграничное да дарует вам Дух Святой!

Иов и Иеремия молча слушали своего руководителя и удивлялись, отчего его потянуло на патетику. Петр заметил их вопрошающие взгляды.

— Призвал я вас для дела, по плечу оно лишь мужам отважным. Людям мы проповедуем, открываем им Имя Спасителя, но не только человекам, но и тварям иным должны мы нести Свет Истины.

Слушатели апостола удивились еще больше. «Каким же другим тварям мы будем проповедовать? — думали они. — Чертям, что ли?».