Первые христиане были в Иудее белыми воронами, и увеличить свою численность они смогли лишь за счет других народов. Ведь всё же некоторые евреи успели «познакомиться» с Иисусом Назореем, а остальные видели других, подобных ему ересиархов, и потому, невзирая даже на свою придурь, унаследованную от возвратившихся из Вавилона предков, знали истинную цену таким учениям.
Итак, сырое и душное подземелье было заполнено стоящими христианами. Их бледные лица и сверкающие фанатизмом, но вместе с тем пустые взгляды удивительно гармонировали с мрачной обстановкой помещения. Одежда сектантов представляла собой калейдоскоп дешевых тканей всех видов и цветов, но степень ее изношенности была одинаковой — крайней. Христиане, ожидая начала службы, разбились на небольшие группы и лениво переговаривались.
Супруги удивленно рассматривали членов новой церкви и никак не могли понять, что именно в них кажется странным.
— Посмотри, как они бледны, — шепнул Анания, прислонившись губами к уху жены.
Она кивнула. Ей приходилось видеть, как бледнели люди, узнавшие плохую весть или которых свалил с ног физический недуг. То была, так сказать, бледность естественная. Цвет же лиц собравшихся верующих был настолько неподражаем, что догадаться о причине его появления супруги смогли лишь позднее, когда узнали о тех страшных галлюцинациях, коим подвержены христиане.
В подземелье пришли и дети. Ни тени улыбки не было на их безжизненных, угрюмых лицах. Они испуганно озирались, посматривая на своих родителей, и уже готовы были заплакать, поскольку им не нравилось, что богослужение так долго не начинается. Хотелось ли им услышать слово божие или же рассудок, который «не от мира сего», всегда заставляет повредничать? Кто знает…
Возле одной из стен подземелья стояла длинная скамья, на которой во время собраний важно восседали апостолы. Христиане старались хоть ее держать в чистоте, и, для того, чтобы главам церкви не было жестко сидеть, клали на скамью подушечки.
Наконец, в подземелье вошли святые апостолы: Симон и его брат Андрей, Иаков и Иоанн, Филипп и Варфоломей, Матфей и Фома, Иаков Алфеев и Симон, прозываемый Зилотом, Иуда Иаковлев и Матфий, заменивший Иуду Искариота («Евангелие от Луки», VI, 14–16, и «Деяния святых апостолов», I, 26). Все разговоры смолкли, и взгляды рядовых христиан устремились на Иоанна, который открывал богослужение. Это был низкорослый и невидный, заикающийся мужчинка, лицо которого постоянно искажала судорога. Встав со скамьи, Иоанн обратился к присутствующим:
— Б-б-братья и с-с-с…
— Сестры, — подсказал Петр.
— Да, с-с-сестры, с-с-сегодня поговорим о лицемерии фарисеев и некоторых из книжников. Однажды они увидели, что м-м-мы, бродя с Иисусом, едим хлеб нечистыми, немы-мы-мы-тыми руками. А они, двуличные твари, и руки моют, и чаши, и кружки, и даже котлы. И спрашивают Его фарисеи и книжники: «Зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумы-мы-мы-тыми руками едят хлеб?». Сказал им тогда в ответ Х-Х-Х-Х…
— Понятно, что сказал, — скабрезно усмехнулся Петр, но Иоанн замахал руками:
— Не-не-не-не то, а Х-Х-Х-Христос! Сказал Он им: «Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: «Люди сии чтут Меня устами, а сердце их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям и заповедям челове-ве-ве-ческим». Ибо вы, оставив заповедь Божию, соблюдаете предание челове-ве-ве-веческое — мыть кружки, чаши, руки, лица и многое другое. Так хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? Ибо М-М-М-М…
Петр, который уже один раз не угадал, что хотел сказать Иоанн, теперь хранил молчание, предоставив оратору полную свободу.
— Ибо М-М-Моисей, сказал фарисеям Христос, учил: «Почитай отца своего и мать свою» и «злословящий отца или мать смертию да умрет». А вы не почитаете и злословите! И учтите: ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, но что исходит из него, то оскверняет» («Евангелие от Марка», VII, 1-23, и «Евангелие от Матфея», XV, 1-20).
Некоторые из слушавших апостола присели на корточки и в экстазе водили ладонями по полу подземелья, стараясь посильнее загрязнить руки. Видевший это Иоанн возрадовался, ибо убедился, что мораль его проповеди усвоена. Он и сам стал озираться по сторонам, выискивая место погрязнее.
— А почему, — тихо спросила Сапфира у стоявшего рядом с ней Иова, — Христос здесь согласен с Моисеем по поводу того, что надо почитать родителей, а утром Кефас говорил нам о ненависти Его к домашним?
— Слушай, — отозвался Иов, — и пока имеешь уши, услышишь.
— Но мы должны понимать, — продолжал Иоанн, — что это раньше надо было п-п-п-почитать родивших тебя, но сейчас иной закон, ибо сказал Х-Х-Х-Христос: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим у-у-у-у, у-у-у-учеником» («Евангелие от Луки», XIV, 26).
Иоанн оглянулся на сидевшего на скамье Петра и с помощью весьма выразительных жестов и мимики дал понять, что закончил. Тогда глава общины медленно встал, прокашлялся и сказал:
— Поблагодарим же, братья и сестры, Святого Апостола Иоанна за мудрую и высоконравственную проповедь. Всегда поступайте так, как учит он, как учу я. И тогда не страшны будут искушения, и бесы никогда не войдут в тело ваше. Ну, а теперь главное — наполнимся же Духом Святым!
Петр напрягся, покраснел; его и без того уродливые черты лица еще больше исказились, и он, размахивая высоко поднятыми руками, издал несколько гортанных нечленораздельных звуков. Затем он встрепенулся, подпрыгнул и окончательно впал в транс. Дико содрогаясь и закатив глаза, князь апостолов быстро и громко заговорил на непонятном языке:
— Угхо-ля-гхур-дряг-угги-бур…
Но уже вскоре его нельзя было расслышать: из уст всех христиан, словно несмазанные телеги по каменистой дороге, понеслись подобные речи. Анания и Сапфира, глядя на ужасные, нечеловеческие физиономии стоявших рядом с ними сектантов, слыша их непонятный, дурманящий и оглушающий говор, испугались. Дрожащая от страха Сапфира прижалась к мужу и спрятала лицо на его груди. А сам Анания изумленно озирался по сторонам и везде видел лишь взбесившихся, дико дергающихся людей. Их прежде бледные лица стали пунцовыми; судорога обезобразила даже самые симпатичные из них.
Постепенно непонятные речи прекратились, и вспотевшие, тяжело дышавшие христиане стали выходить из транса. Их блуждающие по подземелью опустошенные взгляды становились все осмысленнее, пока, наконец, собравшиеся не вернулись в свое прежнее состояние.
Убедившись, что всё закончилось благополучно, Сапфира успокоилась и спросила у уже пришедшего в себя Иова:
— Скажи, какой это язык?
— Я не знаю, что это за язык. Я сам на нём говорю, — был ответ.
Пока супруги пытаются обнаружить смысл в словах Иова, мы попробуем ответить на вопрос Сапфиры. Библия утверждает, что так называемые «иные языки» появились в день Пятидесятницы, в тот самый момент, когда на верующих сошел Святой Дух. Тогда христиане-иерусалимцы и заговорили на наречиях парфян и мидян, каппадокийцев и фригийцев, критян и аравитян («Деяния святых апостолов», II, 1-15). Понятно, что иудеям ничего не стоило опровергнуть эту новозаветную ложь — ведь любой парфянин или мидянин и т. д. сказал бы, что сия тарабарщина так же похожа на его родной язык, как свинья на коня.
Говорение на «иных языках» не нашло применения в Католической и Православной церквах. Более того, если в Средние века кто-то начинал буровить эту чепуху, то его обвиняли в колдовстве и после чудовищных пыток сжигали на костре.
В начале XX века в США появилась секта пятидесятников. Ее отцы-основатели решили вернуться к первоначальному христианству и потому «иные языки» снова стали пользоваться уважением. Только пятидесятники, в отличие от апостолов, не утверждают, что беседуют на реально существующих наречиях, но вслед за первыми учениками Христа считают, что посредством своей тарабарщины общаются с самим Святым Духом.