— Слава богу, хоть не урод, — иронически заметила Татьяна.

— Не урод, это точно, — с гордостью согласился Павел.

— Выбьется, вспомни себя в его возрасте.

— Себя?! — Павел задохнулся от обиды. — Тебе говорить? Даже Генке я очки вперед давал. Самые тонкие заказы получал.

— Зато Генка сейчас главный инженер. — Татьяна выговаривала слова медленно, ей хотелось позлить Павла. И причин-то особых не было, так, из озорства.

Не первый раз дебатировался вопрос, кто более удачливой судьбы человек: он, Павел, известная в городе личность, первоклассный мастер, или Генка Греков, обыкновенный главный инженер завода.

— Что же ты за него замуж не вышла? Ведь бегал он за тобой. — Павел уперся локтями в колени и положил подбородок на сцепленные пальцы.

— Дурой была.

Они ссорились не часто. И с каждым годом все ленивей, хорошо зная, что это пустое. Правда, было время, когда скандалы возникали чаще, и не раз после очередной ссоры Павел не приходил домой или Татьяна уходила ночевать к своей матери, в старую квартиру у Верхнего рынка. В таких случаях Павел с шести утра прятался в каком-нибудь подъезде, откуда виден был дом тещи, и выжидал. Лишь при появлении Татьяны он, успокоенный и повеселевший, шел на завод, а потом беззлобно упрекал жену, мол, неизвестно еще, где ты ночь провела.

Повод для ссор почти всегда был один: редко кто проходил мимо, чтобы не обернуться Татьяне вслед, вызывая бурное негодование Павла.

«Ты восточный деспот! — кричала ему Татьяна. — Тебе жить бы на необитаемом острове!»

«Но почему на меня никто глаза не пялит?» — допытывался Павел.

«Никому не интересно», — отвечала Татьяна.

«Просто я не даю повода», — наступал Павел.

«А ты дай повод. Посмотрим, кто его возьмет! — не унималась Татьяна. — Радоваться надо, что на твою жену обращают внимание, а не орать!»

Особенно натерпелся Павел после рождения Кирюши, когда Татьяна еще больше похорошела. Ей приходилось целыми днями гулять с сыном, а Павел не находил себе места: отпрашивался с работы, брал отгульные дни, предварительно нарабатывая вечерами сверхурочные. Он любил появляться неожиданно, из-за кустов, пугая молоденьких мам. Угомонился Павел лишь после того, как Кирюша подрос.

Приступы ревности превратились в тихое брюзжание. Да и скучно было бы без этого — привычка. И как ни странно, именно эта привычка и связывала их крепче всего между собой, заполняя пустоту, что возникала довольно часто, — уж очень они были разными людьми. Павел искренне полагал, что ссора, замешенная на ревности, — признак истинной любви.

— А Шарик был в кафе? — спросил Павел. Так на заводе прозвали Всесвятского за его лысину.

— Нет, конечно, у него дела поважней. Хотят план увеличить.

— Склады приборами забили, теперь на крыше хранить будут. — Павел поднялся. — Директор завода называется! По шее крепко не били. И главный инженер тоже хорош…

— Тебя бы на их место. — Татьяна принялась аккуратно укладывать вещи Кирилла в шкафу.

— А, черт с ними!.. Мое дело маленькое. — Павел наблюдал, как ловко Татьяна складывала сорочку. У него так не получается, обязательно выпадают рукава.

— Маленькое, да удаленькое, — ответила Татьяна. — Кстати, сегодня у тебя был «судный день». Интересно?

— Интересно. — Павел усмехнулся. — Степанов из девятого цеха. Пьет. И молодой еще, главное. Я ему говорю: «Почему ты, Степанов, о себе не думаешь? Пришел на работу пьяный. А если травму получишь, кто отвечать будет?»

— А он что?

— «А ты, говорит, поработай в моей бригаде, не так запьешь. Небось к себе меня не взял. Своих только пристраиваешь». На Кирилла намекает.

Татьяна подобрала с пола оброненный галстук. И еще одна была сегодня удача: Всесвятский послал ее к главному инженеру с бумагами на подпись, а Грекова не оказалось на месте. Татьяна оставила бумаги секретарше. Действительно, день удач. Она избегала приходить к Грекову в кабинет и делала это лишь в самых крайних случаях, когда невозможно было отказать, а точнее, если с Аней что-то случалось. Деловые визиты к Грекову были исключительным правом Ани. Такие дни бывали для нее праздником.

— А Кирилл желтый надел? — Татьяна прикладывала галстуки один к одному, словно собирала букет.

— Я не обратил внимания. — Павел обиделся и умолк. Он старается, рассказывает, а она думает о какой-то чепухе.

Если запрокинуть голову и смотреть в небо, а затем обернуться вокруг самого себя, то кажется, звезды валятся друг на друга, как в игрушечном калейдоскопе.

Лариса, правда, этого не нашла. Глупости. Все это Кирилл придумал. Только голова закружилась. При этом она потеряла равновесие и налетела на какого-то мальчишку лет пяти. Мальчишка с готовностью заревел, точно ждал подходящего момента. И все вокруг обратили на это внимание и принялись осуждать Ларису. Да так, словно у людей других дел не было…

— Тихо, тихо. Ничего не случилось! — закричал Кирилл. — А мальчику я дам шоколад. Ведь ты чапаевец, да? Чапаевец?

Мальчик кивнул, взял шоколад, спрятал в карман и пошел как ни в чем не бывало.

— И совсем ему не было больно. Притворялся, — сказала Лариса. — Противный мальчишка.

— Черт с ним. — Кирилл подумал. — Мороженое с коктейлем? Самый раз.

— Очереди везде. Стоять не хочется.

— Куда спешить?

— Тебе хорошо, а мне через три дня курсовую сдавать. — Лариса замедлила шаг и остановилась в конце длинной очереди.

Кирилл встал на ступеньку повыше. Отсюда видна стеклянная дверь кафе. Швейцар показал четыре пальца и приоткрыл дверь. В щель протиснулось четыре человека. Очередь оживилась и вновь притихла в ожидании. Кирилл только собрался было соскочить со ступеньки, как его внимание привлекла перебранка где-то впереди, у самого входа в кафе.

Конечно, Адька! Интересно, с кем он там…

Кирилл прошел вдоль очереди. И как раз вовремя, Адька уже приподнимался и опускался на носках — признак того, что он страшно обижен. Во рту у него нахально торчала длинная тонкая сигаретина.

Кирилл тронул его за плечо. Адька резко обернулся, готовый за себя постоять.

— Что, воспитывают? — Кирилл многозначительно оглядел молодого человека, стоящего за Адькой.

— Воспитывают, — подбодрился Адька. — Друзья природы. Курю, видишь ли, в строю.

— Так ты ведь не затягиваешься. — Кирилл все поглядывал на молодого человека.

— Дайте им по шее, кто поближе, — выкрикнул из очереди мужской голос. — Разговаривают еще с ними.

Неизвестно, чем бы все кончилось, если в этот момент не подошла Лариса.

— Я ухожу. А вы как хотите. Дураки! — Лариса повернулась и побежала через дорогу.

Кирилл забежал вперед и остановился, преграждая ей путь.

— Адька! Расскажи про Сингапур или Гибралтар. Только быстрей… Как там женщин за людей не считают. А тут разбаловали их.

— Не Гибралтар, а Гибралторг. Темнота! Всемирная барахолка. И твой галстук оттуда. — Адька потянул за канареечный галстук приятеля. — У поляков покупал. В магазине «Аврора».

— Ладно, слышала. Не развиваешься ты, Адька. Хоть бы книги читал, что ли, в рейсе-то. — Лариса смирилась.

— А зачем? Я и так все на свете знаю. — Адька дурачился и строил рожи.

— А толку что? — проговорила Лариса. — Гибралторг… Вот опиши его, опиши… Гибралтар ночью. Опиши.

— Бордель.

— Так и знала.

— И днем бордель. Круглосуточно.

— Конечно. Кто что хочет видеть, то и видит… Баран ты, Адька.

Адька начал нервничать и приподниматься на носках.

— Все воспитывают. Просто эпидемия какая-то. Воспитатели…

— Когда преобладает спинной мозг, это заметно, — перебила Лариса.

— Уйми ее. Или покончу с собой. — Адька повернулся к Кириллу.

Несколько минут они шли молча. Разглядывали витрины, афиши, фотомонтаж «Лучшие люди района».

— Батю твоего еще не сняли? — Адька отыскал знакомую фотографию Павла Егоровича, в самом центре. — Тут. На приколе. — Кажется, что Адька очень доволен этим фактом.-^ Слушай, за это платят, что люди ими любуются? Как киноартистам?