— Долли, зачем ты говоришь это? Я не струсил. Кто-то запер за нами дверь. Отсюда нет выхода!..

Гости столпились на площадке, с которой они час тому назад любовались работой обезьян. Надсмотрщики тотчас же, при первом звуке сирены Батьянова, бросились к люку обезьяньего хода и опустили за собой решетчатую дверь. О защите гостей никто из них и не подумал, боясь привлечь на себя внимание обезьян. Да и что бы мог сделать здесь десяток револьверов? Взбунтовались не отдельные экземпляры, а все панургово стадо, все четыреста пятьдесят голов.

Батьянов стоял на нижней ступеньке винтового трапа, ведущего на площадку, на которой испуганным стадом жались гости. Полковник был спокоен. Сложив на груди руки, словно о чем-то глубоко задумавшись, он смотрел на обезьян.

Обезьяны приближались. Их пугал и беспокоил немного этот одинокий человек, минуту тому назад взбунтовавший их, а теперь как будто преградивший им путь к кучке людей, притаившихся наверху, на площадке. Но они все-таки приближались, медленно, но с неотвратимостью падающей лавины, сжимая кольцо. Звериные инстинкты пробудились, рабы искали утерянную свободу, веря, что они найдут ее лишь после того, как уничтожат ненавистных мучителей-людей.

И Батьянов, хорошо изучивший своих питомцев, понял это. Он выдернул из кармана плоский черный браунинг, проверил заряд и смело сунул дуло глубоко в рот…

Не успело тело его упасть на железные ступени, как передовая громадная огненно-рыжая горилла стремительным скачком взлетела на трап.

Перепрыгнув через труп своего бывшего властелина, обезьяна понеслась наверх. За передовым ринулась остальная стая.

Громадные, могучие и в то же время легкие как тени, поднимались наверх обезьяны. Это было похоже на взлет молчаливых призраков. Они мчались, теснясь по узкому трапу, карабкались по перилам, лезли, подсаживая друг друга, как люди, прямо по чугунным столбам, поддерживавшим площадку. А площадка с кучкой людей на ней казалась высоким утесом, атакованным прибоем обезьяньих тел.

Когда генерал увидел у своих ног морду передовой гориллы, он вздохнул глубоко и пробормотал:

— Конец! И какой дурацкий конец!

— А? Что? — спросил до сих пор не уяснивший сути дела член рейхстага.

— Умирать готовьтесь! — крикнул ему генерал.

— Очаровательно! — пискнула человеческая развалина.

— Очаровательно! Да! Очаровательно! — взвизгнул вдруг Пфейфер и бросился с кулаками на гориллу. Обезьяна поймала его на лету и подбросила высоко вверх.

Пфейфер описал в воздухе дугу и понесся вниз, с каждой долей секунды увеличивая скорость падения…

А в конторе надрывался в телефонную трубку директор фабрики:

— Пулеметы! Скорее пулеметы! Обезьяны взбунтовались!

На следующий день газеты ни строчкой не обмолвились о катастрофе на фабрике Пфейфера. Не было даже некрологов, посвященных стольким почтенным и достойным государственным мужам, нашедшим смерть в лапах обезьян.

Лишь один «Берлинер Берзен Курьер», аккуратный, как хронометр, и чуждый всяких сантиментов, напечатал своеобразный некролог, и то посвященный не людям, а акциям:

А это значило, что акции «Панургова стада» стоили не дороже бумаги, на которой они были напечатаны.