– Здравствуй, Зеулта.

– Хоть раз бы мне отнести еду Ардану, – Зеулта поджала губы, в сотый раз повторяя уже знакомые причитания. – Как в старые добрые времена... Помню, на троне Хранитель – как величественная статуя, смотрит холодно... А то вдруг улыбнется – и ровно тот же самый мальчишка, что рыбу пальцами хватал! Ах, каков...

Она говорит, а поднос уже у меня, и уже прикрываю дверь, удерживая его в одной руке. Уже на ощупь могу одной рукой вставить ключ в замочную скважину, повернуть его и закрыть за собой двери так же, не глядя.

– Здравствуй, отец.

А он сидит, все так же, молчаливый, не глаза – пустые глазницы... Очень часто я выходила из его комнат, говорила, что отец не голоден, и возвращала еду на кухню, слугам...

Сегодня отец был не один – с кошкой. Рыжая царица лениво спрыгнула с подоконника и согласилась отведать рыбки. Во дворце уже пять лет живет множество кошек. Как эти твари проникают даже в запертые комнаты – секрет для меня, но я им всегда рада.

Кошки появились здесь с того дня, когда я созвала крыс... Прогнать их потом оказалось сложнее, чем привести.

«Ты видела сон, Триста? Сон о том, как я умру?» – спросил отец давно, очень давно. Спокойная смерть, тихая и незаметная – совсем не такая, о какой станут слагать песни. «Будь со мной рядом, Триста. Иначе Койне-Хенн потеряет Хранителя». Отец и мать – слишком много смертей для одного года, но Хранитель не покажет слез. Отец объяснил, что нет никого, готового занять его место, но я слишком мала – и потому на трон посадят негодного хозяина, который разрушит Койне-Хенн быстрее, чем я смогу занять свое место.

В тот же год Ардан Койне отказался от встреч с кем-либо, целиком переложив обязанности на меня и помощников, а я стала хранительницей его слов, его вестником. Когда я вошла в тронный зал в утро его смерти, он сказал просто: «Сегодня, Триста. Все будет, как я сказал. Как говорила Гверва. Ты придумаешь, как замести следы». Он начал строить клетку, а я ее захлопнула. Мы не придумали лишь одного – как потом открыться людям.

Когда я пришла в себя, на полу, с лицом мокрым и соленым от слез, я созвала крыс. Труп начал бы разлагаться, а вонь проникнет через любые двери, и потому решение пришло само. Да, отец, я придумала, как замести следы.

Говорили, мать мою в люльке покусали крысы, но не утащили в свое логово, а потому она выросла с лицом и телом в мелких шрамах и способностью говорить с домовыми гадами. Я переняла эту способность... Айгна, моя нянька, рассказывала, как однажды ночью увидела Крысиного Короля рядом с моей колыбелью. Я и сама, бывало, вспомню кошмарные острые морды с глазами блестящими и злыми.

А тогда, в день начала великой лжи, крыс пришло так много, что я боялась пошевелиться и наступить на них. Они замкнули меня в круг, и я могла только отвернуться, чтобы не видеть, как они поедают моего отца. Им хватило нескольких часов, а потом я вышла на негнущихся ногах и сказала, что Хранитель недоволен – нынче утром он увидел в своих покоях крысу... Так в замке появилось множество кошек.

Уже пять лет я говорю с костями на троне и передаю народу решения несуществующего Ардана Койне. Мой обман невозможно простить. Никогда гордые жители Койне-Хенн не потерпят лжи. Но у меня еще есть время, чтобы вырос тот, кто будет достоин стать новым Хранителем.

И есть деревья, которые не устанут мстить нам. И с ними придется встретиться совсем скоро...

Я сидела на полу и смотрела на кошку. Удивительные создания. Изящная, красивая кошечка в аккуратных белых «носочках» пожирает рыбу с урчанием, жадно, торопясь, и при этом то и дело поглядывает на человека – словно бы невзначай, и вовсе не она тут трапезничает, лапами встав в блюдо. А как умывается потом – с королевским величием, будто не она только что силилась проглотить рыбью голову, казалось, целиком.

Вздохнув, я отпила вина из отцовского кубка и поднялась, прихватив пустой поднос.

– До свиданья, отец.

И вышла, и закрыла двери, повернув ключ в замке... Все как всегда.

– Ох, и знала ж старая Зеулта, чем порадовать Хранителя нашего, – обрадовалась старуха. – Даже косточек почти не осталось!

Улыбается, а глаза внезапно похолодели.

– Там же кошка, Зеулта. Отец любит кошек, а они любят его – и уж рыбой-то он их никогда не обделит!

Сразу взгляд стал виноватым! Да как же ты могла, старая, решить, что Триста что-то скрывает?! Да если бы ты знала, что...

Отыскав Герке, я попросила его разбудить меня, как только станет ясно, что деревья двигаются на нас. Не спала бы совсем, но голова болела, и в углах комнаты мерещились морды Крысиного Короля...

Такие люди, как я и покойная мать, могут по-настоящему отдыхать во сне только тогда, когда видят там что-то хорошее. Потому стареют и умирают быстрее иных. Все чаще я опускалась в сон, как в вязкую горячую смолу, и искала выход, и не могла найти...

Я искренне надеялась увидеть светлый, чистый сон, полный надежды и счастья, но вновь увидела Проклятого.

Как будто мало бед приключилось с нашим родом! Как будто мало испытала моя мать и мой отец! А ведь если подумать, еще десять лет назад и я, и они поняли, что не закончится добром дело, начавшееся со зла... На Койне-Хенн нападали. На этот раз не деревья, а люди – лорд Гулгар Сонрок по прозвищу Овен, хозяин земель далеко к востоку от Койне-Хенн, задумал покорить свободную долину. Жители анклавов смеялись, но с тревогой смотрели на наш город – первую преграду на пути Гулгара. Его войско было слабым, механики – далеко не столь искусными, как наши, но людей было много, слишком много... И боевые машины, незнакомые нам, но неповоротливые, неуклюжие, не могли пробить крепкие стены и легко разрушались от встреч с нашими снарядами, но... Подходили все новые и новые части, новые воины – такие же трусливые и бесчестные, такие же многочисленные...

Не хватало еды и воды. Мы все были похожи на духов. Мы все были готовы к смерти, но ни за что бы не сдались и не сбежали – гордость родилась первой на месте нынешнего Койне-Хенн!

Тогда моя мать и обратилась к Проклятому. Через сон она позвала человека, чей дом стоял у подножья гор, окружающих долину. Рассказывали, когда-то там была целая деревня, исчезнувшая в одну ночь. А наутро с гор спустилась ведьма и поселилась в единственном сохранившемся доме. Через полгода у ведьмы родился сын... И остался без матери спустя двенадцать лет, но не ушел к людям, а так и стал жить там, на проклятом месте, один. И говорили, людям становилось плохо, едва они только ступали в обиталище призраков, говорили, мальчик уже колдует, говорит сам с собой разными голосами и никогда не помогает бескорыстно. Мать моя была смелейшей из женщин...

Я помню ее в ту ночь – зеленые безумные глаза на худом лице, где каждый шрам, как еще одна морщина... Мама разбудила меня, прижала к себе и зашептала горько, сбивчиво, что... «Ты же знаешь, девочка, как бывает оно в сказках – что колдун возьмет плату, возьмет самое дорогое, что будет у просящего... Знаешь, знаешь, девочка? Триста, я ведь не отдала тебя, не отдала, ты веришь мне?..» Я верила.

А утром явился маг, Проклятый. Он прошел сквозь ряды противника, а те даже не заметили его. Он поднялся по спущенной веревке на стены, а воины удивлялись... И я смотрела на него и не верила, что мальчишка пятнадцати-шестнадцати лет от роду, которому в Койне-Хенн едва-едва позволили бы взяться за пушку, способен хоть как-то нам помочь. Даже я, десятилетняя, верившая в сказки, не видела в нем ничего страшного или сильного.

Серый, как пыль, он озирался настороженно, смеялся нервно... и действительно говорил разными голосами. Говорил быстро, перебивал сам себя и вновь смеялся... И вражеские машины сталкивались, люди Гулгара, обезумев, бросались на командиров, резали глотки товарищам и стреляли куда угодно, только не в сторону Койне-Хенн. Наш город словно стал невидим, он провалился в никуда, а завоеватели убивали друг друга.

А Проклятый говорил. Тогда я, должно быть, и поняла власть голоса.