Гулгар вовремя приказал уходить тем, кто еще повиновался ему. И, видно, Овен всем остальным рассказал, что нападать на Койне-Хенн нельзя и лучше оставить долину ее свободным Хранителям, чем вновь пережить такой ужас.

А мы зажили, как и прежде, прославляя Ардана Койне, Хранителя, и его жену Гверву, сумевшую привести колдуна нам на помощь. Все знали, что Гверва должна была заплатить, и считали – раз колдун ушел, то договор выполнен.

И я так считала, восхищаясь матерью и обожая ее... А когда она умерла, ко мне впервые пришел Проклятый. Он злился, он был в бешенстве, разбивая любой мой сон, как зеркало, и сотней голосов повторял, что моя мать не вернула долг. «Теперь ты мне должна!» – говорил он с болью и злостью.

Тот год был самым страшным в моей жизни. Мать, отец, крысы, Проклятый... Я боялась, я злилась, я уставала каждый день так, будто проживала целую жизнь, и уже молилась на сон – любой, пусть кошмар, только без Проклятого. Однажды я не выдержала и закричала на него, попыталась ударить, хоть и знала, что нельзя в снах нам проявлять свои чувства.

– Хватит! – кричала я. – Сколько можно меня мучить! Скажи, что тебе нужно, и я отдам тебе все! Разве тебе мало смертей?!

Я говорила о своих родителях, но он внезапно успокоился и замер, словно наткнувшись на стену.

– Извини, – сказал он. – Но это не я придумал долг.

– Скажи, что тебе нужно, – устало попросила я.

Моя мать обманула его. Обманула! Она сказала «Я заплачу тебе тем, что ты желаешь больше всего». Удивленный, он согласился. Но это слишком старая сказка Койне-Хенн, мальчишка из мертвой деревни не мог ее знать! Известно ведь, человек никогда не может понять, чего хочет больше всего на свете, а потому Гверва могла отвечать год за годом: «Нет, это совсем не то, чего ты желаешь. Подумай лучше, ведь такая возможность выпадает всего лишь раз в жизни». Древние силы сплелись в клубок, как змеи, а загадка оставалась неразгаданной. Будь ты хоть магом, хоть Проклятым, а желания все равно останутся изменчивыми, непостоянными...

Потому и я говорила: «Скажи, что тебе нужно», и Проклятый не мог ответить, теряясь, путаясь сам в себе.

Однако в ту ночь он не стал дожидаться моего вопроса.

– Твоя мать сумела меня обмануть, но ты больше не сможешь пользоваться ее загадкой. Моя помощь понадобится уже тебе и тогда...

– Уходи, – прервала я страшные слова.

– А ты проснись. Иди на голос.

И я проснулась с головой, болевшей еще сильнее, чем прежде.

– Дайте мне отдохнуть, – пробормотала я непонятно кому, накрываясь одеялом с головой. – Просто дайте мне отдохнуть...

Меня услышали. И следующий мой сон был чудесен настолько, что я впервые не поверила в его правдивость. Там я никак не могла разглядеть лицо человека, который называл меня любимой и целовал нежно и страстно, гладил разгоряченное тело, расплетал спутанные волосы и, казалось, мысли тоже становятся ровны и гладки под этими пальцами... Я была спокойна, и все вокруг было таким же спокойным, тихим, чистым. А в ухо мне все шептали и шептали что-то неясное, как будто рассказывали историю, избавлялись от пережитых бед и горечей, и было радостно на душе оттого, что я могу облегчить чью-то боль.

– Триста.

Впервые мне не хотелось выбираться из сна.

– Триста. Деревья идут на нас.

Герке стоял в дверях, в трех шагах от постели.

– Я слышу. Сейчас приду.

Он не мог не заметить перемены. Только сказал не совсем то, что я ожидала услышать.

– Ты казалась такой счастливой. Ты...

– Я видела сон, Герке. Счастливый сон.

– Значит, все будет хорошо, – он улыбнулся и, на миг склонив голову, ушел.

А я переоделась в привычное темное платье, закуталась в шаль и скоро уже стояла на стенах вместе с воинами.

– Взяла бы ты меч, Триста, – тихо сказал Сахо.

– Меч принадлежит Хранителю. А мой отец слишком сильно уверен в вас, чтобы следить за боем.

– А ты совсем не обязана присутствовать, – возразил командир. – Но все же ты здесь.

– Мне больше по душе пушки, – усмехнулась я. Ни одно слово в ту ночь не могло заставить меня растеряться.

– Первый выстрел – твой, – согласился Сахо.

Деревья подходили медленно, угрожающе растопырив ветви, перебирая узловатыми корнями, на которых алым светилась ула.

Койне-Хенн стоит на особом месте. Наши шахты находятся за городскими стенами, потому что из-за деревьев туннели под землей могут обвалиться и потому что породу под городом не пробить никому и ничему. Пытались много раз и решили – это знак! – даже если и будет кто-то столь труслив, решив бежать из осажденного города подземными ходами, он не сможет этого сделать.

Из-за нашего «фундамента» деревья не могут пробить землю корнями достаточно глубоко, и ула становится совсем легкой добычей – подходи и бери, если и нужно копать землю, то недолго. Поэтому я не торопилась стрелять. Пусть подойдут ближе.

Это не бой даже, скорее – охота. Охота на довольно глупых существ... Месть рано или поздно делает глупым любого.

Плечо болело под тяжестью пушки, правая рука, поддерживающая ствол, затекла, а потому движение отозвалось неприятным покалыванием. Левая рука легла снизу, направляя пушку, правая сомкнулась на рычаге... и коротко дернула его, прежде чем дерево сделало новый шаг.

Это стало сигналом к атаке.

Деревья обугливались, с треском ломались ветви, которыми они старались скинуть злобных человечков со стен, со свистом рассекался воздух, ломались и падали старые стволы... Бой, или охота, все равно – будет много улы и много древесины. Будет жизнь, топливо, тепло.

В воздухе летали хлопья пепла и мельчайшие, блестящие частички старой-старой краски, слетающей с дворца.

Быстро-быстро двигались внизу шахтеры: уже с мешками наготове, с лопатами и широкими ножами они бежали к поверженным деревьям.

Небо потихоньку начинало светлеть, на вершине Иглы остановился маленький светящийся шар, но никому в голову не пришло назвать это дурным предзнаменованием.

– Отправляйся спать, Триста. Герке сказал, ты видела хороший сон.

– Я лишь доложу отцу, что мы вновь победили.

Никогда нельзя забывать о том, что я не одна. Есть отец, который должен узнать об окончании битвы.

– Поздравляю вас! – крикнула я со стены всем, кто мог меня слышать. – Вы не подвели своего Хранителя!

Многоголосый шум был ответом. Человек живет ради этих минут радости.

Только слова Проклятого не выходили у меня из головы.

– Как ты думаешь, отец, что они значат? Ждать ли нам новой войны с людьми?..

Отец молчал, а сны мои стали по-прежнему темны. Вдобавок, я действительно не могла выбраться из них, не слыша знакомых голосов. И когда я уже совсем отчаялась, прозвучало спасительное «Иди на голос». Я проснулась, но рядом не было никого.

Чешуйки краски со стен замка по-прежнему серебрились в воздухе, мешаясь с последним снегом. Уже наступала весна, но снег потерялся, залетел в долину по ошибке и неумело пытался вызвать раздражение у непоколебимого замка Койне-Хенн и обитателей анклава. Мы слишком любили весну, чтобы обращать на него внимание.

Напряжение висело в воздухе, позвякивая с каждым человеческим шагом, как шпоры или связка ключей. Я почти не удивилась, когда, через день, Герке заметил с Иглы небольшой отряд. Десять конных двигались к нашему замку, и предводитель их носил стальной шлем с витыми рогами... Посыльные Овна.

Они держали копья и мечи у седел, а ружья на ремнях за спинами – примитивное оружие, которому даже светящаяся ула не могла добавить мощности наших пушек. Мы ждали их и открыли ворота на их просьбу. Стальные кони казались серебряными игрушками, аккуратно ступающими по изрытой земле тяжелыми копытами, а во лбу каждого краснела, как выступившая капля крови, ула. Всадники спешивались, привычно проводя ладонями по шеям взбудораженных механических кукол. Я стояла на ступенях перед замком, собрав вокруг себя помощников, и облетавшая краска колола мои щеки, а снег оседал на плечах и волосах.