- Да уж, Иван Демидыч, а я грешным делом тут подумал о не хорошем...

- А ты не думай плохого о людях-то, Станислав Иваныч, не все еще люди-то осволочились и скурвились в нонешные времена, особливо те, кто копейку своим тяжким трудом добывает, да мозоли себе на руки наживает. Ладно, хватит нам с тобой лясы точить, пошли в харчевню, перекусим чего-нить и в путь.

После плотного завтрака, мы поехали дальше. Вскоре дорога пошла через предгорье. Демидыч весь извертелся, словно на иголках сидел и что-то высматривал за окном.

- Иван Демидыч, ты что весь как наскипидаренный? Если ты до ветру хочешь, так и скажи, остановлюсь без всяких проблем.

- Не, Станислав Иваныч, мне до ветру не надобно покамесь. Тут где-то должон быть съезд хитрый с трассы на старую дорогу, мне про него сёдня мужики с утреца обсказали.

- Так зачем тебе съезд-то этот, нам еще вёрст триста-четыреста ехать до места, которое вы сообща выбрали.

- Понимаешь, Станислав Иваныч, мне мужики поведали, что та старая дорога приведёт нас в почти заброшенную деревеньку, называют ее Ведьмовская деревня, а всё из-за того, что там живут две сестры ведьмы. Люди-то изредка в те места к ведьмам наведываются, там недалече чертовы плеши в лесах есть, гиблые места одним словом. В основном туда едут-то токмо те, кого хворь лютая скрутила по самое галифе, а медики ничего уже поделать не могут. Вот ведьмы и пользуют ентих людей-то и на ноги ставят.

- Иван Демидыч, ты сам-то себя слышал хоть, ты вот про что сейчас наговорил? Какие ведьмы, какие чертовы плеши? За окном начало 21-ого века, а ты какую-то древность сказочную рассказываешь.

- Это для тебя и других людей, Станислав Иваныч, зараз начало 21-ого века, а для меня уже давно миновала середина 76-ого века, и то енто по последнему летоисчислению. Вот так вот.

- Да-а, Иван Демидыч, умеешь ты тень на плетень навести. Пояснить-то хоть сможешь, то что сейчас сказал?

- Пояснить смогу, но опосля... тут уже недалече съезд должон быть.

- С чего ты решил, Иван Демидыч, что скоро съезд с трассы будет?

- Как с чего!? Глянь-ка сам, своими собственными очами, справа от трассы, на краю околочка две березы хером растут.

- Ничего не понял. Чем березы растут?

- Ой, какой же ты, Станислав Иваныч, еще недоросль. Ни чем березы растут, а как. А растут они в виде славянской буквы "Хер". Теперича понял-то хоть? Вон тудой глянь.

Я посмотрел в ту сторону, куда мне показывал Демидыч. На краю околка росли две перекрещенные березы в виде Андреевского креста, в форме буквы "Х".

- Теперь увидел и понял, Иван Демидыч, хотя изначально ничего не понятно было. Ты просто как-то странно всё это сказал.

- А что тут странного-то, я тебе всё русским языком всё объяснил и показал. Разве-то моя вина, что вы родной язык своих предков перестаёте понимать и иноземные словечки используете?!

На этот высказывание мне было не чем ответить, поэтому я замолчал и через некоторое время остановил машину у околка с приметными березами. Прошелся вперед по трассе метров сто, но нигде не увидел съезда с трассы. Вернувшись к машине увидел легкую улыбку на лице Демидыча.

- Иван Демидыч, вот с чего ты сидишь там и улыбаешься? Нет тут нигде съезда с трассы. Обманули тебя твои мужики дальнобойщики.

- Ох, и пакостный же у тебя язык, Станислав Иваныч, вот пошто же ты на хороших людей-то напраслину наводишь? Правильно я тебе говаривал давеча, что вы смотрите, а не видите, слушаете и не слышите. А свои огрехи и недомыслие на других людёв перекладываете.

- Иван Демидыч, вот ты сейчас это к чему сказал?

- А к тому я это сказал, Станислав Иваныч, чтобы ты не наговаривал за зря на хороших людей. Как говаривал мой дед, Сварга ему Пречистая: "Разуй глаза и обуй ноги". Ты присядь, мил человек, на корточки у машины и посмотри в сторону двух берез, что хером растут. Может и узришь чё-нить.

Послушался я Демидыча, присел у машины на корточки, но сколько не смотрел в сторону берез, так ничего и не увидел. Обернувшись, снова увидел хитрую улыбку Демидыча. Внутри, помоленьку начинали закипать раздражение и злость, но сдержав себя, я хмуро спросил.

- Иван Демидыч, может ты подскажешь, что я должен увидеть? Сколько не смотрел на эти березы, но так ничего и не увидел.

- Дорогой ты мой человек, Станислав Иваныч, я же тебя просил глянуть в сторону берез, а не на сами деревья.

Демидыч кряхтя вылез из машины, присел на корточках рядом со мною и указывая в сторону берез стал пояснять.

- Вот гляди-ка, Станислав Иваныч, везде травушка от трассы до околочка замуравилась, а в направлении ентих двух берез чуть пожухлая. Глядим далее, пожухласть ента двумя ровными линиями бежит от трассы в раскол меж околочками, а расстояние меж ними окурат на локоть меньше сажени. Теперь углядел?

- Да. Вот сейчас увидел чуть пожелтевшую траву, но честно скажу, я так и не понял твоих последних пояснений.

- Мда. Трудно-то как вам нонче городским жить-поживать, совсем уже от матушки-природы оторвались. Ладно, попробую пояснить во вашему. Вот гляди-ка, чуть пожухлая травушка пониже замуравленной будет, как раз на пару вершков, т.е. около 9 см., а что сие означает? А означает это, что чуть пожухлая травушка с трудом пробивалась к солнышку и всё потому, что земля под ней более плотная, а плотная она от того, что ее машины своими колесами укатывали. Тепереча ты понял меня, Станислав Иваныч?

- Да, теперь мне всё понятно, Иван Демидыч, но почему ты мне сразу, по простому, не сказал, что тут старая колея дороги травой заросла?

- Станислав Иваныч, ну сказанул бы я тебе, что мол вот тут старая дорога быльём и травушкой поросла, ну и что? Доехал бы ты по травушке до первой ямины или оврага, а далее чего бы делал-то? А так, ты теперича сам можешь дорогу видеть и доедешь до места без всяких яких. Уразумел?

- Уразумел, Иван Демидыч, благодарю за науку.

- Да ладно тебе, Станислав Иваныч, чего уж там, неча небеса словесами сотрясать. Может потихонечку поедем уже? - поднявшись, Демидыч сел в машину, и сказал, словно для себя, а не для меня. - Тож не наука вовсе, то мудрость, предками нам оставленная.

Аккуратно съехав с трассы мы не спеша поехали по еле заметной старой дороге. Через полчаса дорога пошла через смешанный подлесок и ее стало хорошо видно. Далее мы уже ехали с нормальной скоростью, дорога не петляла, была без ям и рытвин, так что смысла притормаживать у меня не было. К вечеру мы подъехали к заброшенной деревне домов на сорок-пятьдесят по обе стороны дороги. Дома все были добротными, рублеными, хоть и почерневшими от времени, сразу было видно, что их на века ставили, а не для отчетности перед областной приёмной комиссией. Остановившись у плетня первого дома я посмотрел на Демидыча. Тот сидел с грустно-задумчивым выражением лица, по его щекам тихо текли слёзы.

- Что случилось, Иван Демидыч, вам плохо? Сейчас я быстро аптечку достану.

- Не надоть аптечки, Станислав Иваныч, со мною всё хорошо.

- Как же может быть хорошо, если слёзы текут двумя ручьями?

- Так чтож слёзы радости, Станислав Иваныч, я из ентой самой деревеньки в июле сорок первого на фронт ушел. Апосля Отечественной войны меня в Германской земле служить оставили, и был я там безвыездно почитай восемь лет, а как Сталина не стало, так нас сразу в Союз и отправили, сначала эшелоном ехали, апосля на попутках, да перекладных. В Иван-городе я с земляком повстречался из соседской деревеньки, мы с ним до войны в лесхозе частенько пересекались, вот он-то мне и поведал, что в деревеньке нашенской нету боле никого, опустела и обезлюдила. Мужиков с парнями на фронт всех забрали, а девок и баб с детишками в города на заводы и фабрики... Вот я и думал всё енто время, что сгинула деревенька наша в пустотности лет, а оно вишь как всё вышло-то. Вон там, с одесной стороны, шестая хата от ентого края, нашенская будет. Там я народился на белый свет, там мальцом-юнцом уму-разуму набирался, оттуда и на фронт ушел. Ты давай, Станислав Иваныч, потихонечку поезжай до нашенской хаты, которую показал тебе и у ворот остановись, а я ножками пройдусь с ентого места, ибо туточки все мои домочадцы со мною распрощались в сорок первом, и стало-быть отсюдава мне к родному порогу пёхом и возвращаться должно.