После выздоровления Миша обещал работать со мной. Он наклонился поближе и добавил шепотом: «Откровенно говоря, я побаивался лежать в госпитале. Чего доброго, думаю, сдадут Мадрид и тогда всем раненым крышка. Ты же знаешь: нам нельзя попадаться франкистам в лапы живыми. Но сейчас, послушав новости с фронта, успокоился. Раз для обороны Мадрида прибыла 12-я интернациональная бригада генерала Лукача, можно спать спокойно».

Пожелав Мише скорейшего выздоровления, я вышел из госпиталя.

На улице дышалось легко и свободно. Солнце слепило глаза и плавило мостовые. Пожилой санитар, припадающий на правую ногу, нес к подъезду два больших чана с водой. Они были наполнены до краев, и при каждом шаге капли холодной воды тяжело шлепались на горячий асфальт и моментально испарялись. Взглянув еще раз на уставшего санитара, я отправился за новым заданием к Петровичу.

Прежде чем вернуться в Альбасете к Петровичу, я решил заскочить к Вальтеру и попросить помощника, хорошо знающего испанский язык и разбирающегося в военном деле. Но найти генерала на этот раз оказалось нелегко. Добрался до склада, а часовой руками разводит:

– Только уехал.

Едва остановил машину у столовой, знакомый офицер, узнавший о цели моего приезда, советует:

– Езжайте к дому партии. Он там. Наконец встретил генерала. Он сразу же стал расспрашивать о событиях последней недели, о новостях.

– Миша поправляется, – поспешил успокоить я генерала.

– Ладно, поговорим позже, а сейчас пошли обедать. Опаздывать нельзя: сегодня у нас в гостях прекрасная дама.

И действительно, когда мы поднялись в столовую, вслед за нами вошла молодая девушка в форме бойца интернациональной бригады, ладно пригнанной по ее фигуре, в сапожках, начищенных до блеска. Как правило, сапоги рядовым не выдавались. Солдаты носили ботинки какого-то сложного пошива, с крепкими, тупыми носами, похожие на футбольные бутсы. Единственная разница между такими ботинками и бутсами – вместо шипов большая толстая подошва. А наша незнакомка с погонами рядового щеголяла в сапожках. Военная форма как-то не вязалась с дамской сумочкой, которую девушка держала в руке, с ярко накрашенными губами и аккуратно подведенными бровями. Можно было предположить, что это артистка, искусно загримированная под девушку-добровольца.

Судя по всему, она тщательно готовилась к этому обеду. И все-таки она меня раздражала. Наверное, сказывалась усталость. «И зачем она так вырядилась», – с досадой подумал я. Кругом идет война. До костюмов ли сейчас. Невольно посмотрел на свой френч, брюки, испачканные после длительных путешествий на животе. Быть может, сравнение, которое было не в мою пользу, и настроило меня против блондинки.

– Твоя новая переводчица, – улыбнулся Вальтер.

– Валя, – протянула руку незнакомка.

Она свободно говорила по-испански. И лишь небольшой акцент и непоседливое «л», которое все время натыкалось на что-то невидимое, выдавали в ней русскую.

– Генерал мне подробно обо всем рассказал, – обратилась она ко мне. – Вот только сумею ли быстро переводить? Ведь я не знаю оружия и не разбираюсь в военной терминологии. Да и муж станет ревновать, – кокетливо прищурила глаза девушка.

«Вот так птичка, – расстроился я. – Война для нее романтическое приключение».

– Вы видите в жестокой схватке детективный роман, – стараясь быть сдержанным, начал я, – ошибаетесь…

Я совсем разозлился.

– Люди приехали сюда не ради приключений. Они жертвуют жизнью, счастьем, благополучием, чтобы помочь испанским рабочим. И потом, если у вас такой ревнивый муж, зря вы приехали в Испанию. Лучше оставались бы дома, сажали бы, черт возьми, репку, копали бы картошку.

Странное дело. Я думал, что Валя обидится. Даже заплачет. Откажется. А получилось наоборот.

– Ладно, Павлито, – серьезно сказала она, – убедил. Завтра начнем работать.

– Ну, вот договорились, – улыбнулся Вальтер. – Значит, по рукам?

– По рукам, – вяло буркнул я.

Утром нас ждала машина. Шофер Пепе широко распахнул дверцы потрепанного лимузина.

– Куда едем?

– В Альбасете.

– Ну что же, присядем по русскому обычаю перед дорогой, и в путь, – провожал нас Вальтер.

Мы опустились на скамейку во Дворе, помолчали секунду и стали прощаться.

Валя села на заднее сиденье. Я устроился с шофером.

Раннее утро, ласковые Лучи солнца, тихий приветливый ветерок. Настроение приподнятое. Я покосился на девушку: «Теперь-то ты меня не выведешь из терпения». И ошибся. Все несчастья были впереди. За те несколько часов, что добирались до Альбасете, новая знакомая успела прочитать мне курс лекций о манере держаться и вести себя за границей. Не успели мы отъехать и километра, как молчавшая Валя заговорила: «За границей, мой друг, начальник с шофером не садится».

Останавливаю машину. Пересаживаюсь на заднее сиденье. Едем. Молчим. Шумит дорога. Цепляются за машину тени апельсиновых и лимонных рощ. Потом побежали пустынные поля, резкий сухой кустарник, и снова темно-зеленые ароматные оазисы. Валя, не отрываясь, глядела в окно.

– Смотрите, целые плантации апельсинов, – нарушила молчание моя спутница.

– Можно купить. Скажите Пепе, пусть остановит машину, и мы запасемся на дорогу.

– О, Павлито! Это очень здорово. Я давно хотела просить, да боялась, что рассердитесь.

– Ну что вы. У нас целых сто пезет.

Пепе остановил машину, пошел искать хозяина плантации. Пропадал он долго, и я, потеряв терпение, отправился за ним. Вошел в рощу и издали увидел нашего шофера. Пепе и хозяин плантации, крепкий старик с густыми седеющими волосами, о чем-то спорили. Оба энергично размахивали руками, кричали, что-то показывали па пальцах. Старик подбегал к собранным в ящик апельсинам, извлекал фрукты и совал их под нос нашему шоферу.

– Ай-ай, какие фрукты выросли. Лучшие апельсины в Испании. – Довольный собой, шофер подошел ко мне.

– Договорился обо всем. Сколько брать?

– Килограмма четыре.

– Ай-ай, не шутите, Павлито. Четыре килограмма только на смех.

– Я не шучу. Зачем больше.

Поняв, наконец, что с ним действительно говорят серьезно, Пепе расстроился:

– Я-то думал, что вы возьмете несколько ящиков. А эту мелочь я нарвал бы с любого дерева. Зря торговался с хозяином.

Подошел старик. Пепе что-то смущенно бормотал. Старик подцепил совок душистых апельсинов и высыпал в машину. От денег он отказался. Мы поблагодарили и распрощались.

Всю дорогу Пепе ехал молча. Валя пыталась его развеселить, шутила над его торговыми переговорами: «Не получится из тебя министра торговли». Но Пепе только качал головой. Видя, что он тяжело переживает свою оплошность, мы оставили его в покое и принялись за подарки старого испанца.

– Угощайтесь, – протянул я Вале огромный апельсин.

– Спасибо. А старик на нас обиделся, – хмуро сказала Валя.

– За что же?

– Он думал, что мы закупаем большую партию фруктов для отправки в Россию. Что теперь он о нас скажет?

– Старик понял, что это недоразумение, мы приехали сюда не торговлей заниматься, а защищать Испанскую республику. А закупочные операции, в которые впутал нас Пепе, меня мало касаются.

В Вале сидел какой-то бес. Она не могла молчать. Для нее это было страшнее пытки. Она всегда хотела что-то сказать, на что-то указать, поправить. Когда я вынул перочинный нож и стал для нее чистить апельсин, она от неожиданности даже растерялась. Но ненадолго…

– Кто же так чистит?

Выхватив апельсин, она принялась сама его потрошить. Девушка ловко подрезала кожуру, подхватила ее ногтем и моментально сняла с апельсина золотистую душистую шубку.

– Вот как это делается, – показала она мне. – И вообще надо быть деликатным с женщинами. А то выскочил из машины и даже руки не подал, не открыл дверцы.