— Почему ты выбрала для выращивания деревьев участок, на котором сплошные камни и нет воды? — Он едва удержался, чтобы не сказать: «Только идиот способен на такое».

Она выпрямилась, как бы готовясь постоять за себя.

— У меня нет камней, Я выкинула их со своей земли, все до единого. И я выкопаю колодец, как только смогу это себе позволить, то есть когда получу деньги за выигрыш в конкурсе. Там есть вода, я знаю. Тогда у меня будет много лимонов и я буду продавать лимонный сироп.

Джон уставился на нее невидящим взглядом, обдумывая эти слова. Похоже, она знает, что делает, и ее усилия не будут напрасны. Ему нравились блины с лимонным сиропом. Узнав о ее планах, он почувствовал большое облегчение и уверенность, которая была ему необходима, потому что он собирался сказать ей о своем решении.

Его слова почти слились с треском кузнечиков:

— Что для тебя значит твое честное слово? Она смерила его взглядом, полным достоинства.

— Все. Мое слово — это все для меня. Джон откинулся в седле.

— Тогда я отдам тебе ягоды на хранение, если ты дашь честное слово, что не обманешь меня.

— Даю тебе слово.

— Значит, по рукам?

— По рукам, — медленно проговорила она.

— Партнер, — сказал он.

— Партнер, — согласилась она, протягивая руку. Они скрепили договор рукопожатием.

Сон постепенно покидал Изабель, атакуемый щебетанием мелких птах и горячими солнечными лучами, играющими над ее кроватью. Она лежала в полудреме и вылезать из уютного гнездышка под одеялом ей вовсе не хотелось. Не открывая глаз, она старалась оживить прерванное сновидение, обрывки которого еще носились где-то в отдаленных уголках сознания. Джон Уолкот целовал ее в этом сне. И она его тоже.

Перевернувшись на бок, она положила руку себе на лоб. Сны, полные страсти, да еще такие яркие, не посещали Изабель уже очень давно. Видение Джона, целующего ее в губы, было настолько живым, что казалось, будто все это происходило наяву. Ее рот до сих пор дрожал.

Она провела кончиками пальцев вдоль линии губ. Легкий, нежный, как бриз, поцелуй… с него все и началось. Чуть погодя он перерос в неистовое лобзание, от которого тело Изабель начало извиваться в экстазе.

Непростительное безрассудство — вот что это было. Как она могла? Даже во сне?

Этот негодный кабачный горлодер — не тот мужчина, который ей нужен!

До слуха Изабель донеслись скрип и бряцание железа, исходившие явно откуда-то снаружи. Сердце ее застучало, сбиваясь с ритма. Она села в кровати и откинула косу с груди, а затем, протянув руку, вытащила из тумбочки маленький «деррииджер» — пистолет не из самых мощных, но может заставить любого крепко подумать, прежде чем ворваться в ее дом или обидеть ее.

Выставив вперед свое оружие и даже не позаботившись о том, чтобы накинуть на себя халат, она прокралась на крыльцо и дальше, до угла дома. Там она остановилась, увидев Джона.

Он поливал последнее дерево из ее железного ведра. Под всеми остальными деревьями стояли лужи не впитавшейся в землю воды. Он, по всей видимости, занимался этим уже не один час. Почему же она раньше его не услышала?

Она была занята переживаниями, вызванными его поцелуем но сне, — вот почему!

Джон заметил ее и поднял голову. Уголки его губ разочарованно скривились книзу.

— Я не думал, что ты до этого опустишься.

Приведенная в замешательство его словами, она пробормотала:

— До чего?

— Застрелить меня и забрать себе ягоды.

— Я бы никогда так не сделала. — Ее ответ был насквозь пропитан возмущенными интонациями. Она посмотрела на пистолет, потом на Джона и опустила руку. — Мне послышался шум. Я не знала, что это ты здесь.

— Кто-то же должен полить деревья, раз мы с тобой отправляемся в лощину Ригби. Пол-утра прошло впустую. Нам уже давно надо было выехать.

Изабель чувствовала себя пристыженной. Обычно она встает рано. Сейчас вообще-то тоже рано, судя по солнцу. Но к этому времени половина деревьев у нее всегда бывает полита. То, что Джон так расстарался для нее… это просто… ну… поступок, который растрогал бы любого. Она не знала, как воспринимать подобное благородство.

Изабель перехватила любопытный взгляд Джона, скользивший по ее телу. Точнее, по подолу тонкой миткалевой рубашки, скрывавшему ее ноги. Солнечные лучи проникали насквозь, делая материю прозрачной, как белые лепестки.

— Пойду приготовлюсь, — сказала она и направилась к крыльцу, чувствуя себя не в силах избавиться от разгоравшегося внутри желания. Один-единственный взгляд Джона вселил в нее мечту оказаться в его объятиях.

Войдя в хижину, Изабель собрала все необходимое, быстро оделась и уложила вещи. Пару часов спустя они сидели под раскидистым эвкалиптом и уплетали свернутые в трубочки маисовые лепешки с темным сахаром, порошком какао и корицей, закусывая абрикосами.

Им удалось нарвать изрядное количество ягод. В пути они избежали столкновения с группой, направлявшейся на юг. Проскакав несколько миль к западу, затем преодолев это расстояние в обратную сторону по возвышенности и никем не замеченные, прибыли они в лощину.

Еще перед выездом Джон преподнес ей сюрприз: та пегая кобыла, которая понравилась ей в прошлый раз, стояла во дворе рядом с его лошадью. На ее расспросы, как ему удалось заполучить кобылу, если все ягоды были у нее, он ничего не ответил. Несколько мгновений она сомневалась: а не провел ли он ее… не удержал ли какую-то часть ягод, чтобы тешить свои слабости.

Ей было известно, что почти все в городе продавалось за ягоды. Также ей было известно, что Джон любит выпить… Но она не стала требовать от него объяснений. Доверие — очень важная штука. Особенно между партнерами, как они.

— Сегодня будет настоящее пекло, — заметил Джон, выставив колено и положив на него руку.

Акцент в его речи заинтересовал ее.

— Откуда ты родом?

Они сидели на одеяле, которое взяла с собой Изабель; Джон прижимался спиной к стволу эвкалипта. Он повернул к ней лицо.

— Тексаркана, Техас.

— По твоему произношению сразу можно сказать, что ты из Техаса.

— Правда? Я и не думал, что так заметно. Улыбаясь, Изабель покачала головой.

— А ты откуда?

— Из Лос-Анджелеса, — ответила она.

Изабель посмотрела вдаль на открывающийся перед ними вид с изобилием сирени, всевозможных трав и калифорнийского можжевельника.

— Ты там одна жила?

— Нет. С сестрой и ее мужем.

Она стала вспоминать два года, предшествовавшие ее переселению в Лимонеро.

Маленькая квартирка, которую она делила с Кейт и Эндрю; место горничной в отеле «Района». Как ни любила она сестру, жизнь в такой тесноте угнетала ее, особенно когда распри семейной пары участились.

Испытав на себе все горести неудачного замужества, Изабель не хотела усугублять своим присутствием и без того сложные отношения Кейт и Эндрю. Поэтому она собрала вещи, пожелала сестре не унывать и уехала на север первым же поездом, пообещав писать. Она сдержала слово и очень радовалась, узнавая из писем, что непонимание и взаимные претензии постепенно уходят из жизни сестры и зятя.

— У тебя в Техасе осталась семья? — спросила Изабель, сворачивая свою и Джона салфетки и укладывая их обратно в корзину.

— Нет. Отец и его новая жена живут в Мехико. Мать умерла. У меня есть брат Том. Тот в Монтане. Я его не видел уже лет сто. — Выражение его лица стало сдержанным, даже холодным, как будто, говоря о брате, он испытывал неловкость. — А ты часто видишься с сестрой?

— Нет.

— Я так думаю, что иногда сама жизнь разлучает с близкими людьми.

Изабель молча кивнула.

Между ними устанавливалось что-то вроде взаимопонимания, и это немного беспокоило ее. Оба они имели семью, и оба жили сами по себе. И тот и другая казались одинокими. Она не любила это слово. Ей было противно даже думать о себе так. Но действительность не считается с людскими представлениями о ней. Рядом с Изабель не было близкого человека. Единственный, кого она могла назвать своим другом, был Дастер, но и с ним ей теперь доводилось видеться не так часто, как раньше. Кроме той ночи в «Бутоне», уже и не вспомнить, когда они вместе сидели и разговаривали.