— Всякой работенки ты перепробовала с тех пор, как поселилась здесь, — заметил Джон, пробуждая ее от меланхолии.

Сухой тон, каким это было сказано, словно заноза вонзился в ее сердце. Впечатление было такое, будто он упрекал ее в том, что она не могла продержаться на одном месте дольше нескольких месяцев.

— Да, всякой. — Она посмотрела на него, взглядом провоцируя на какую-нибудь колкость.

Джон поднял руки, как бы прося о пощаде.

— Только не откуси мне голову. Я просто так сказал. Черт, да ведь обо мне то же самое можно сказать.

— Ты прав. Абсолютно то же самое.

Она помнила его работающим на заготовке корма и на прополке садов, ремонтирующим оборудование «Калько ойл» и протирающим, штаны в «Республике» с бутылкой пива и тарелкой арахиса, причем последнее из этих занятий нравилось ему больше прочих.

Коль скоро он коснулся этой темы — найма и рода занятий, — она была не прочь обсудить ее, пока он не добавил.

— Но я по крайней мере занимался честным трудом. Пронзив его взглядом насквозь, она сдавленным голосом проговорила:

— Что ты сказал?

— Думаю, ты хорошо слышала, Изабель. — С этими словами он поднялся на ноги.

Она тоже вскочила.

— Ты не имеешь никакого права говорить мне такие вещи.

— Ну не я же работал в «Бутоне». — Они впились друг в друга глазами. Если бы она могла на минуту успокоить взбурлившую кровь и посмотреть на него трезвым взглядом, то заметила бы уголек ревности в глубине его глаз, от которого и разгорелась склока. — Мы оба знаем, что это за место.

— Думаю, весь Лимонеро прекрасно знает, какого сорта заведение «Бутон». И даже не пытайся убедить меня, что ты туда не захаживал. Джакаранда мне все про тебя рассказала.

Джон поправил свой стетсон, и без того идеально сидевший у него на голове. В минуты, когда он был готов лопнуть от бешенства, это был его излюбленный жест — взяться за поля, немного сместить шляпу, а затем выровнять ее в прежнее положение.

— Вот как? Что же, черт побери, у нее нашлось тебе сообщить?

Изабель вовсе не собиралась передавать ему слова Джакаранды о том, что скорее она должна была заплатить ему, а не наоборот. Джакаранда уверяла, что он самый лучший…

— Кто-то едет сюда, — прошипел Джон сквозь зубы. Задрав подбородок, Изабель обвела взглядом горизонт и заметила тонкое пыльное облачко: всадник.

— Садись на лошадь.

Изабель запротестовала:

— Но мы еще не все ягоды собрали. Зачем оставлять их кому-то?

Он приблизил свое лицо к ее, так что их носы и лбы едва разделяли какие-нибудь пара дюймов. Пламенный взгляд его голубых глаз пригвоздил ее к месту, на котором она стояла. Она чуяла сладковатый запах корицы и какао, распространяемый его дыханием.

— Я беспокоюсь не о тех ягодах, которые остались на кустах, а о тех, которые мы уже собрали. Кое-кто не остановится ни перед чем, будь то воровство или грабеж, чтобы только выиграть конкурс. Не знаю, как ты, а мне сегодня что-то не хочется быть убитым.

Они погрузили поклажу на лошадей, и Джон приказал Изабель крепко держать поводья и следовать за ним. Место, в котором они останавливались позавтракать, было сзади огорожено выступавшими из земли глыбами песчаника. Джону здесь был известен один узкий каньон, размытый потоками воды сотни лет назад. Ручей, протекавший по извилистому дну каньона, был глубоким и прозрачным, как стекло. Джону пришла в голову неплохая идея, что можно будет скрыться вплавь в обоих случаях: если всадник просто проедет мимо или остановится, чтобы собрать ягод.

Они взбирались вверх, петляя между обломками песчаных скал; на самом верху Джон привязал поводья, знаком приказав Изабель сделать то же самое. Когда оба животных стояли на привязи, он нагнулся как можно ниже и спрыгнул на землю; затем подполз к самому краю скалы и осторожно выглянул над обрывом. Изабель подбежала к нему и прилегла рядом.

Очень заметная чалая лошадь не оставляла сомнений относительно того, кто сейчас спешивался и вынимал мешок.

— Это Ньют, — безрадостно констатировал Джон.

— Кто?

Он покосился на нее.

— Видать, вам было не до имен.

Слегка толкнув его локтем в бок, она сказала:

— Мне не нравятся эти намеки.

— Я ни на что не намекаю. — Джон не отрывал взгляда от Ньюта, который в спешке срывал ягоды и швырял их в дерюжный мешок. — Ньют мне все разболтал.

— Что — все?

— Про то, что у вас с ним было в «Бутоне».

— Ничего у нас с Ньютом не было.

— А уж он мне понарассказывал!

Суровые интонации ее голоса придали словам такую убедительность, как если бы она отвесила ему затрещину.

— Значит, Ньют просто мерзкий лгун! — С этими словами она и впрямь хлопнула его по спине, и оба они покатились вниз по склону.

Изабель схватила его за плечи обеими руками и делала яростные попытки что-то сказать, но, опасаясь, как бы Ньют не услышал ее воплей, Джон зажал ей рот ладонью. Он потерял шляпу, выругался и велел ей заткнуться. Изабель продолжала кричать. Он сильнее прижал ладонь к ее рту, она укусила его, и он снова выругался.

Ища, за что бы зацепиться, Джон уперся ногой в куст, торчавший у них на пути, и безудержное падение вдруг резко прекратилось. На головы им посыпался град мелких камушков; вокруг непроницаемой завесой стояла пыль.

Джон не отнял руки от ее лица, другой рукой придерживая ее под локоть. Будь у него сейчас хоть одна из рук свободной, он задушил бы ее. Так на него наброситься! Может, она буйнопомешанная? Подумать только! А он еще деревья поливал.

Вот черт, а ведь и не подумаешь, что она не в себе: все эти рассуждения про лимонный сироп… Похоже, он зря надеялся — как была чокнутой, так чокнутой и осталась, а теперь, наверное, еще и головой ударилась, пока летела.

Фиолетовые глаза пронзали его насквозь; покрытые пылью ресницы вибрировали, как крылья бабочки. Она плевалась от бешенства. Джон не мог ее пока выпустить.

— Слушай внимательно. — Его лицо было так близко, что они почти соприкасались носами. — Когда я тебя отпущу, лучше не кричи, иначе Ньют нас услышит, если уже не услышал. Он мой приятель, но я не могу за него ручаться, раз тут замешаны деньги. Нельзя предсказать, как он себя поведет, обнаружив нас здесь. У него всегда с собой «кольт», а это совсем не весело, когда тебя берут на мушку. — Джон еще сильнее стиснул ее руку. — Сейчас я тебя отпущу. Если ты откроешь рот и я услышу что-нибудь кроме шепота, ты очень пожалеешь об этом.

Он медленно убрал руку с ее лица.

Изабель тяжело и шумно дышала. Потом с огромным трудом выдавила:

— Я никогда не работала в «Бутоне» в полном смысле слова.

Как теплый ливень внезапно обрушивается на истосковавшуюся по влаге землю, так то, что она сказала, ворвалось в его душу, неся с собой радость и… облегчение. Он и не думал скрывать охвативший его восторг. Для него сейчас ничто не имело значения.

Нахмурив брови, она спросила:

— Как выглядит этот Ньют?

— Высокий, худой. Русые волосы. Между двумя передними зубами — дырка. Табак жует.

Его удивлению не было предела, когда она вдруг перевернулась на спину и негромко, но заливисто рассмеялась.

Он все еще держал ее за локоть, только теперь его рука лежала сверху, в том месте, где начиналось плавное восхождение ее грудей.

— Ах, этот. Я его знаю.

В нем опять проснулось это мерзкое, липкое беспокойство. Она знала Ньюта!

Изабель перестала смеяться и повернулась к нему.

— Я однажды заперла Ньюта в шкафу.

— Зачем?

Веселье в ее глазах растаяло.

— Затем, что я не смогла переступить через себя. Я думала, что смогу…

Расслабившись, Джон лег на бок, но не убрал руку, обхватившую Изабель, а она не сделала никакой попытки, чтобы стряхнуть ее с себя.

— Почему ты прежде всего пошла в «Бутон»?

— Я была совершенно одна и без гроша в кармане. Мне показалось, что эта работа — верный способ улучшить положение. Я не думала ни о чем, кроме денег, — она спрятала глаза за ресницами, — и еще, что я ничего не отдаю, поэтому ничего и не теряю. — Подтекст был совершенно прозрачный: она не девственница. — У меня не было вещей, подходящих для проститутки. Ферн дала мне какой-то шелковый лоскут и сказала, что я должна это носить. Коротенькое платьице из юбки лимонного цвета да кружевного корсажа на узких бретельках, а в подол зашиты пакетики с лимонным порошком для запаха…