ГЛАВА V Первые попытки и ошибки реставрации (1152–1156)

Едва став королем, Фридрих Барбаросса с жаром берется за все проблемы, не стесняясь признаваться в своих планах и трубить о своих претензиях, и уже через несколько дней все поняли, что времена Лотаря и Конрада закончились, а через несколько месяцев — 410 дело реставрации королевской власти ведется систематично и последовательно.

Его первым жестом сразу после коронации в Ахене было письмо папе Евгению III с сообщением о своем восхождении на трон: письмо, исполненное уважения и заверений в своей сыновней привязанности: «…мы приносим Вам почет и любовь, а нашей пресвятой матери Римской церкви и всем духовным служителям ее — незамедлительное и законное правосудие, а также покровительство», и с заявлением о своем намерении помогать христианскому делу, приводя верующих к повиновению духовности власти и пастырям и наказывая тех, кто нарушит «законы святых отцов и декреты святейших соборов».

Это послание содержало, однако, несколько удивительных моментов. Король Германии действительно не скрывал своего намерения работать одновременно над защитой «достоинства Церкви» и над реставрацией «величия империи в ее прежнем блеске». Так он очень ловко давал понять, что желал для выполнения этой двойной задачи установить тесное сотрудничество с первосвященником; однако утверждал свою полную свободу действий и целостность владений, на которые простирался его суверенитет, очень кстати приведя здесь же знаменитые слова папы Геласия I (496–502 гг.), заявившего, что «мир (был) суверенно управляем священным авторитетом пап и королевской властью». Более того, он ни в коей мере не добивался подтверждения своего избрания и, составив письмо как король римлян — единственный титул, которым он себя именовал, — он указывал, что по решению принцев является тем, кого папа должен короновать императором.

Евгений III был, конечно же, удивлен тоном этого послания, контрастировавшим с тем, как все происходило при восхождении на престол Германии Лотаря и Конрада. Одновременно с этим посланием он получил и другое, — от Вибальда из Ставело, бывшего главным советником предыдущего монарха, который описал ему нового суверена как очень достойного принца «с живым умом, скорого в решениях, удачливого в войнах, жадного до трудных предприятий и славы, неспособного переносить несправедливость, приветливого и щедрого, блестящего собеседника». Этот несколько успокаивающий портрет возвещал о том, что империя перешла в крепкие руки. Это же должны были повторить первосвященнику посланники, направленные Фридрихом для дачи ему всех необходимых разъяснений и представления проектов сотрудничества. Среди этих легатов находился новый архиепископ Трира Хиллин, ранее возведенный в сан согласно установкам Вормсского конкордата, принесший клятву молодому королю, и который теперь прибыл просить папу о своем посвящении — поступок, свидетельствующий о похвальных намерениях. Хиллин был посвящен в сан архиепископа, и Евгений III ответил Барбароссе тем, что принял к сведению — не более того, но весьма любезно — его выдвижение и его программу помощи церкви, и удовольствовался тем, что настоял на помощи, которую церковь ожидала от императора.

Первосвященник и в самом деле просил об этой помощи с 1151 года и требовал действий против коммуны, что и собирался сделать Конрад незадолго до смерти. Следовательно, папа вынужден был поддерживать добрые отношения с новым королем. К тому же он был достаточно опытен и снисходителен, чтобы понять и оценить напористость молодого монарха. Зато этот монарх не смог сразу же снарядить военную экспедицию в Италию, потому что в его глазах приоритетное значение имели немецкие дела. Но он сделал ловкий маневр. Так как архиепископ Кельнский торопил его с оказанием помощи святому престолу, он предложил принцам высказаться по этому вопросу. Светские сеньоры, не горевшие большим желанием лично принять участие в этом предприятии и отряжать в поход соответствующий воинский контингент, посоветовали ему подождать, что он и сделал, довольный тем, что у него появилась уважительная причина не торопить события и возможность публично продемонстрировать свою волю к сотрудничеству с немецкой аристократией. Тем не менее, он продолжил обсуждение вопроса о помощи с Папской областью, так как необходимо было договориться об императорской коронации, которую ему хотелось провести поскорее, а также об аннуляции его брака с Адельгейдой фон Фобург, от которой у него не было детей. Упомянув к тому же об итальянской проблеме, он постоянно извещал папу, что намерен ею заниматься.

В то же время король указывал, что третья корона — Бургундская — тоже ему небезразлична и что она может рассчитывать найти свое место в «славе империи». В апреле или мае он возобновил функции по управлению этой страной, до того временно возложенные на герцога Бертольда фон Цэрингена, «ректора» королевства, а ему пожаловал здесь поместья; он обязался поддерживать его против происков, которые чинил Гильом (Вильгельм) Маконский, брат графа Рено, умершего в 1148 году. При этом он заявил о своем намерении лично осуществлять монаршие прерогативы в отношении епископских и архиепископских кресел и сам определял воинский контингент, который Бертольд должен будет направить в Итальянский поход. В том же мае месяце датские знатные сеньоры попросили его выступить в качестве арбитра между двумя кандидатами на датский королевский престол, что свидетельствует об авторитете, которым он пользовался уже тогда; на ассамблее в Мерзебурге он поддержал кандидатуру Свена, но не преминул потребовать от него признания германской сюзеренной власти.

Но все это, кроме установления контактов с папой, имело второстепенное значение по сравнению с итальянскими делами, в свою очередь обусловленными состоянием немецких дел, урегулирование которых составляло главную озабоченность короля.

С начала своего правления (1152 г.) он провозгласил учреждение мировых судов (Land friede), которое он продолжил и расширил в 1157 году, чтобы бороться против беспорядков и анархии и дать понять, что ответственность перед общественностью, взятая им на себя ради величия королевства и империи, дает ему право силой навязывать свое правосудие с целью создания правовой системы. Чтобы никто не мог в этом усомниться, было прямо заявлено, что этот эдикт принят самой королевской властью и ею одной, хотя для его применения нужно будет созывать принцев на земельные ассамблеи и заставлять их клясться соблюдать его — осуществляя таким образом ловкое соединение монаршего суверенитета с аристократией. Относительно же самих предписаний, то самое строгое и самое новое из них касалось ношения оружия и судебных поединков (решение спорных вопросов путем поединков, утверждающих правоту победителя). Ношение оружия было запрещено крестьянам, дуэли разрешались только тем из знатных господ, чьи предки были пожалованы в рыцари. Но и другие статьи были небезынтересны: в них определялись меры наказания за убийство, нанесение увечья, воровство (смертная казнь за убийство кроме тех случаев, когда необходимая оборона могла быть подтверждена исходом судебного поединка); вводились штрафы для тех, кому вменялись в вину менее серьезные проступки, среди которых числилось несоблюдение цен на хлеб, установленных графами. Короче говоря, эдикт касался всех сословий, крестьянства и купечества, а особенно же знати, которая не могла самовольно начинать междоусобные войны. К тому же предусматриваемые санкции были применимы без всяких ограничений ко всем классам общества. Король сообщил о своем намерении разослать графам точные инструкции — еще один способ напомнить о том, что высшее правосудие зависит от него одного и что независимо от феодализации общественных функций граф в этих вопросах являлся лишь его доверенным лицом. Кроме того, он требовал четкого соблюдения эдикта в последующие годы и включил в него наказания за незаконно взимаемые дорожные пошлины.

С другой стороны, он продолжил начавшееся перед его избранием сближение с Вельфами. Чтобы показать, что он не собирается притеснять принцев при создании собственных обширных владений и что намерен править, главным образом, на основании своей королевской миссии, а может быть, также, чтобы сдержать данное им Конраду обещание, король отказался от герцогства Швабского, которое пожаловал своему двоюродному брату Фридриху Ротенбургскому, сыну покойного императора: в тот момент этот жест обошелся ему недорого ввиду малолетства нового герцога, доверившего ему контроль над владениями. На ассамблее в Ратисбонне в июне он пошел еще дальше. Он пожаловал Вельфу VI маркизат в Тоскане, герцогство Сполето, Сардинию и все владения графини Матильды. Он согласился также на требование Генриха Льва о передаче ему Баварии в пику Генриху Язомирготту, но передал решение этого вопроса ассамблее принцев с перенесением сроков обсуждения на более позднюю дату, дав понять, что не возражает против возвращения герцогства сыну Генриха Гордого. Таким образом, согласие было восстановлено.