— Тогда не плетись сзади, как довесок, — сказал отец. — Скоро мне нужно будет возвращаться, чтобы принять пациента.

— Что значит «довесок»? — Мальчик остановился, задав вопрос.

— Это значит бесполезная вещь, которая мешает. — И отец опять дернул мальчика, и тот снова начал возмущаться.

Тед пошел другой дорогой, чтобы пройти мимо школы, и по пути ему пришлось миновать то место, где он сбил собаку. Или, скорее, где когда-то лежал труп, потому что от собаки ничего не осталось, кроме смрада воспоминаний. Вернувшись домой, Тед увидел подростка на скейтборде, который поспешно удирал. Подросток скрылся с южной стороны Уинфилд-авеню. Потом Тед заметил, что его почтовый ящик покорежен и криво задрался с высунутым языком. Чертов панк — но все-таки он показался ему знакомым, даже со спины и на расстоянии пятнадцати метров. Тед попытался выровнять вмятину и вернул ящик в горизонтальное положение. Он такой же, как все, местный житель, жертва вандалов. Ему показалось, что он знает, кто этот хулиган, но образ парня оставался расплывчатым пятном, которое никак не хотело фокусироваться. Кто-то из панков-старшеклассников, которые катаются на скейтбордах? По дороге на работу он представлял себе, как устроит ему ловушку: подключит к ящику электрический ток, подведет сигнализацию или просто натянет веревку невысоко над землей, и наглец полетит со своего скейтборда вверх тормашками.

Хотя «Модесто» находилась в другом городке — Ларчмонте, — там тоже все говорили об извращенце. Джоан особенно волновалась из-за своего сына Рэмси.

— Ты не знаешь, что значит быть матерью, — сказала она Теду, глядя на него так, будто видела его насквозь. — От одной мысли о том, что кто-то может к нему пристать… прошлой ночью я глаз не смогла сомкнуть.

— Не думаю, что он пристает ко всем детям… — начал было Тед, но Джоан его перебила:

— Знаешь, что бы я делала с такими типами? — Она ткнула ручкой в подушечку большого пальца. — Кастрировала бы их. Это единственный способ.

От одного упоминания о кастрации Тед резко отпрянул, и пришлось делать вид, что у него свело ногу.

И вдруг однажды утром все кончилось.

— Ты слышал? Его поймали, — заявила Джоан во время первого кофейного перерыва, примерно в половине десятого.

Тед взял печенье из общей коробки.

— Кого поймали?

— Педофила. Ну, того типа, которого искала полиция. — Странно, но у Джоан был вид победителя, как будто это она помогла его поймать.

Тед сильно прикусил губу, жуя печенье.

— Ой.

— Что ты сказал?

— Ничего. То есть, — он помолчал, глотая, — наверное, это хорошая новость.

— Еще бы. Меня от таких нелюдей тошнит.

Джоан сделала большой глоток кофе с молоком и пустилась в обличительную речь об извращенцах.

Поскольку Тед все это уже слышал, он просто с угрюмым видом ждал, пока она выговорится. Правда, у него остался один вопрос:

— Откуда они знают, что взяли кого надо?

— Да уж разберутся как-нибудь. — Джоан безразлично махнула рукой. — Отпечатки пальцев, ДНК — они же все это проверяют.

Когда он вечером поехал домой, он первым делом выпрямил ящик, который на этот раз хулиганы практически своротили набок. Из ящика вывалилось два конверта с коммерческими рассылками. На крыльце его дожидался «Вестник», словно гибрид верного пса и сложенного зонтика. Момент был подходящий. Еще не успев отпереть дверь, он уже разворачивал газету, чтобы посмотреть на передовицу. Вот она, заголовок набран шрифтом в тридцать пунктов: «ПРЕСТУПНИК-ПЕДОФИЛ ЗАДЕРЖАН». После нескольких часов перед экраном компьютера рука у него сама собой потянулась к невидимой мыши, чтобы прокрутить статью. Покачав головой своей нелепой ошибке, он полностью развернул газету и прочитал в неясном свете сумерек:

«Вчера полиция задержала жителя Гриндейла по подозрению в приставании к малолетним. Подозреваемый, имя которого нам не раскрыли, обвиняется по трем случаям сексуальных домогательств к детям. Инциденты произошли в последние три месяца в округе Довер. Задержанный признал себя виновным в двух из трех предъявляемых эпизодов и ожидает дальнейшего допроса. Просмотрев архивы по преступникам, совершившим половые преступления и проживающим в настоящее время в округе, полиция сравнила имеющиеся данные с почерком предполагаемого преступника. Подозреваемый уже обвинялся в сексуальных домогательствах и был осужден в округе Рокленд. Принимая во внимание следствия закона Мегана…»

«Могут и линчевать», — пробормотал Тед, дочитывая фразу. Дальше шло краткое описание инцидентов, в том числе одного в Уэстфилдском торговом центре. Черт. В конце концов он отпер дверь и вошел. Бросив сумку-рюкзак в крохотной прихожей, потащился в кухню. Спокойно разогрел себе готовый ужин из жареной курицы и картофельного пюре и обдумал новость. Радоваться ему или возмущаться? Он чувствовал себя одновременно и прощенным, и осужденным. По крайней мере, его никто искать не будет. Он мысленно показал нос парню в квартире № 5, который гораздо больше походил на человека, способного явно нарушить закон. Он рассматривал свои руки, лежавшие на столе, они подрагивали. Позднее в тот же вечер он, возможно, поболтает в киберчате с Педократом про детское белье или пристегнет себя к Хлюпостулу в Темнице. Но это все дурацкие замены тому, чего ему не хватало, — детской площадки.

Он глубоко вздохнул. Хорошенького помаленьку. Неужели он так проживет до конца своих дней? В ту ночь ему приснилось, что он уменьшился до ста двадцати сантиметров и сталкивался с мальчиками в каком-то месте вроде спортивного зала. Бац, шлеп, бац. От этого он испытывал невозможно приятное ощущение, а когда проснулся, решил: вот чего он хочет. По-настоящему. И быстро.

Когда я говорю об этом, у меня сводит челюсти. Началось с очередной безобразной сцены за завтраком, более дикой, чем обычно. Алекс энергично не желал есть на завтрак манную кашу, которую я перед ним поставил, такой густоты, что она прилипала к ложке. Ему нравилась густая каша, но почему-то в то утро — может, из-за погоды? рисунка на скатерти? — он не хотел смотреть на тарелку. Я знал по опыту, что, как только пора будет уходить в школу, он заноет, что хочет есть. С другой стороны (у родительских обязанностей столько сторон), если бы я настаивал, чтобы он позавтракал, он бы просто надулся и вообще не стал есть. Джейн нарочно не обращала внимания на нас обоих и не притрагивалась к куску хлеба на своей тарелке. Она торопливо готовила какую-то презентацию и собиралась на вокзал позже обычного. Для себя я разогрел булку с клюквенным вареньем из булочной Прайса и положил на тарелку, но мне некогда было даже откусить, потому что я собирал Алексу завтрак в школу. Господи, как же я ненавижу запах арахисового масла в половине восьмого утра. Я подумал, не организовать ли диверсию против сандвича моего сына, например проделать дыру в середине или не обрезать корки, но напомнил себе, что я выше мелких пакостей. И все-таки мечтать не запретишь, и в то четверговое утро я мечтал о том, как бы я привязал его ремнями к стулу и насильно накормил тридцатилитровым бочонком горячей каши. Больше никаких шуток.

— Почему он не ест? — спросила Джейн, поднимая взгляд от своих бумаг. Она посмотрела на часы. — Сейчас уже придет автобус.

Автобус заворачивал за угол Гарнер и Сомерс-стрит без пятнадцати восемь, и обычно Алекс успевал в последнюю минуту. Сегодня это вызывало сомнения.

Алекс посмотрел вверх и пришел к умозаключению.

— Я решил, что не хочу манную кашу. — Он уставился в мою сторону. — Что у нас еще есть?

— Ничего — уже нет времени, — заявил я, как раз когда вмешалась Джейн с вопросом:

— Что ты хочешь?

Мы переглянулись и сделали еще попытку.

— Я посмотрю, что в холодильнике, — сказал я, а Джейн в то же время сказала:

— Ешь то, что перед тобой.

Алекс переводил взгляд с одной родительской единицы на другую, пытаясь определить уязвимое место. Часы у холодильника молча показали семь сорок. Наконец Джейн нарушила молчание: