— Да дай ты ему пончик какой-нибудь или печенье.

Так и вышло, что в 7:44 Алекс несся по улице с печеньем в руке — пока не споткнулся о пролезший сквозь асфальт корень могучего вяза и не распластался на тротуаре. Я наблюдал за ним с крыльца и подбежал, чтобы помочь.

— Не ушибся?

— Нет… кажется. — Он поцарапал обе руки, хотя крови не было. Невидимый автобус громыхал где-то впереди.

— Ну ладно, хорошо. — Я поставил его на ноги. — Теперь беги, а то пропустишь автобус.

— Подожди. Я потерял печенье.

— Алекс, прекрати.

Он яростно замотал головой:

— Я должен его найти.

— Я дам тебе другое, когда вернешься из школы.

— Но я хочу есть. — Он демонстративно сложил руки.

И тогда я дал ему подзатыльник. Я взял его и затряс так, что у него зубы застучали. Всю дорогу по кварталу я его подталкивал. Нет, минуту я потратил на то, чтобы найти это чертово печенье, которое нашлось внизу, на ветке зеленой изгороди. И Алекс не успел на автобус, за рулем которого сидел старый хрыч, глухой к далеким крикам бегущих детей. Я хотел, чтобы этот случай стал для него уроком, и настоял, чтобы Алекс шел в школу пешком, хотя он ныл и просил, чтобы его отвезли на машине.

— Нет. В следующий раз не будешь тянуть.

— Так нечестно!

— Смотри на это оптимистически: по дороге успеешь доесть печенье.

Я оставил его с этой мыслью и пошел домой. Когда я оглянулся, он медленно брел в школу.

В доме меня ожидала гораздо большая опасность. Джейн все еще сидела за столом и злобно таращилась на что-то — на свой доклад, или на кусок хлеба, от которого немножко откусила. Или, может, на меня — я понял это, когда она посмотрела в мою сторону.

— Он успел на автобус?

— Нет. — Я тяжело опустился на стул и взял булку, которую собирался съесть сто лет назад. Она была холодная как лед. Все равно я откусил кусок.

— Как это?

— Он споткнулся.

— Что?

Я торопливо дожевал.

— Он споткнулся. На тротуаре. У него упало печенье, и мы его искали. — Пока я проговаривал, я понял, до чего нелепо все это звучит.

— Значит, он не успел на автобус? Тогда почему ты здесь?

— Потому что я сказал, что ему придется идти пешком.

Она зловеще покачала головой:

— По-моему, это плохая идея. Его могут украсть или того хуже.

— В Фэрчестере-то? Не думаю, что здесь разрешают жить таким типам.

— Не шути. Это может случиться где угодно. В прошлом месяце в Лонг-Айленде…

— Ладно, ладно, согласен, его нельзя оставлять одного. Но теперь он уже прошел полпути. Ты хочешь его догнать?

— Нет, это ты должен его догнать. Мне нужно закончить доклад, и я не могу пропустить встречу…

— Ну да, а у меня пациент ровно в девять.

Она сидела в своем черном костюме «Армани», уже по уши в делах, отдавая приказы своему подчиненному, как там его, Брайсу. Она хлопнула бумагами об стол.

— Послушай, ты, может, собираешься ехать на работу вместо меня?

— Мы что, играем в игру, у кого работа круче?

— Ты, кажется, не понимаешь. — Она с жалостью покачала головой. — Ты должен понять, что такое ответственность. Если б ты просто…

— Кончай.

— Я говорю, если бы ты просто перестал вести себя как ребенок, мы бы все были тебе признательны.

— Ты… — Я замолк, подыскивая слово и находя то, что я никогда не произносил. Но она сидела перед моим носом, эта госпожа Начальница, и доводила меня до ручки. — Никелированная дрянь.

Резкий вдох.

— Что?!

— Ты слышала.

Джейн встала из-за стола в свои полные 176 сантиметров. Поскольку она еще надела каблуки, то была выше меня примерно на пять сантиметров — или была бы, если б я не поленился подняться со стула. Мой подбородок оказался на уровне верхней пуговицы ее пиджака. Она говорила сверху вниз.

— Никогда не смей разговаривать со мной в таких выражениях.

Это было последней каплей. Я медленно встал и посмотрел ей в лицо.

— Сука.

Я даже не успел увидеть ее ладонь, так все быстро произошло. Раз — и мне обожгло скулу. Рот наполнился кровью — внутренняя сторона щеки вдавилась в зубы.

Она стояла передо мной, тяжело дыша. С видом чертовски праведного гнева. Я был в такой ярости, что чуть не вмазал ей, но она отпрянула и пригнулась.

— Давай, попробуй, — выкрикнула она. — Хочешь меня ударить?

Это меня остановило. Когда мне говорят, как именно я собираюсь поступить, я тут же поступаю по-другому. Я шагнул вперед и увидел, как она вздрогнула, но остановился.

— Черт побери, ты меня ударила.

— Это ты начал.

— Что, я тебя бил? — Я протянул руку, показывая открытую ладонь. — Это ты мне врезала.

Но говорить было больно. Джейн попятилась, а я подошел к раковине, прополоскал рот и сплюнул.

— Извини… Но есть такие вещи…

— Ясно. — От холодной воды мне полегчало. Я снова начал думать, как психотерапевт. Во всяком случае, какая-то часть меня. — Значит, когда я разозлюсь, я тоже должен дать себе волю.

— Я этого не говорила.

Извилистая тропинка спора расстелилась передо мной, как пыльная дорога. У меня болела челюсть, и я был намерен проявить твердость характера. Я поморщился, не столько от предвосхищения, сколько от безнадежного понимания, что уже слишком долго ездил по этой дороге. Мне просто захотелось свернуть в другую сторону.

— Может быть, мне нужно уйти, — подумал я, не осознавая, что произнес это вслух.

— Может быть, — ответила Джейн. — Это же у тебя в списке, если я не ошибаюсь?

— Что ты имеешь в виду?

Она уставила руки в боки.

— Только то, что сказала. Тот дурацкий список, который ты составил… не помню, кажется, еще в сентябре. С двумя столбиками.

Значит, она его видела: мой тщательно обдуманный и всесторонне проработанный перечень грехов и добродетелей. На секунду осознание того, что я раскрыт, снова оглушило меня, будто кулаком.

— Выходит, ты его видела. — Я молча покачал головой. — Ты прочитала мой список. Ты не должна была его видеть.

— Да? Тогда не надо было оставлять его на кухонном столе.

Я вспомнил тот день, как я подумал, что чудом успел его забрать.

— Почему же ты ничего не сказала?

Она пожала плечами:

— Ты сам ничего не сказал. Я решила, что ты не хочешь обсуждать. И вообще, я составила свой список.

— И где он?

— В безопасном месте. — Она оглянулась через плечо. — Там, где Алекс не может его прочитать. Ты знаешь, ведь он мог его найти — этот твой листок, — мало ли что взбрело бы ему в голову.

Черт, а может, он его и прочитал. Это могло бы объяснить некоторые его недавние поступки. Мысль о том, что он это знает и каждый день носит на своих плечах это бремя, огорчила меня. А еще я разозлился на Джейн, на которой тоже лежала часть вины.

— Ладно, а где твой список? Я хочу его прочитать.

Она пожала командирскими плечами:

— Я не уверена, что должна показывать его тебе. Это личное.

— Если покажешь мне твой список, я покажу тебе свой. — Я попытался ухмыльнуться, как будто все это было какой-то классной шуткой.

— Ты забыл, я уже видела твой?

— Нет, он с тех пор изменился.

Какой это был вариант, седьмой? Я вычеркнул неверность, которую добавил, когда подозревал ее в служебном романе. Но добавил желание командовать. Но так или иначе, основные раздражавшие меня пункты остались прежними. Нежелание делиться мыслями, например.

Она организаторски подумала несколько секунд.

— Ладно, я схожу за списком, а ты сходи за своим.

Когда она ушла наверх, я рванул в кабинет, отпер ящик и достал список. Успел ли я вычеркнуть несколько самых обидных пунктов? «Минусы: 3. Обязательно старается настоять на своем. 4. Часто выходит из себя». У меня снова заболела челюсть. К черту: либо все начистоту, либо ничего. Когда я вернулся на кухню, Джейн уже сидела там с желтой папкой на столе. Я молча протянул ей свой листок, а она отдала мне папку.

На первом листе была составленная на компьютере таблица. В столбце «Дебет» размещался перечень из десяти пунктов. Во главе стояло «постоянно спорит». Я поднял глаза, чтобы оспорить пункт, но она просматривала мой список. Потом шло «суетится» и несколько подзаголовков: «пытается управлять», «придирается» и «иногда чересчур навязчив». Третье было «недостаточно романтичен». Четвертое — «все анализирует». Кроме того, там значилось «непрактичен» — ха! — «невнимательно водит машину» и «слабый подбородок». Я яростно потер подбородок и перешел к столбцу «Активы», который начинался словами «хороший муж и отец», против которых стоял вопросительный знак в скобках. Еще там были «чувство юмора» и ее собственная шутка «хороший секс (в последнее время не было)». С этим не поспоришь. На самом деле, дойдя до конца страницы, я заметил, что плюсы и минусы в ее таблице были очень похожи на те, что я набросал у себя на листке. Внизу стояла «любовь», но в таком месте, что могла относиться к обоим столбцам.