Сегодня он вернулся домой около шести, преодолев последние несколько улиц с наработанной легкостью старожила. Поскольку с утра он не занимался, он тут же переобулся в спортивную обувь и одежду и прошел пять километров до ужина. Потом душ, мелькнула мысль о Хлюпостуле, но в конце концов он решил не ходить в Темницу. Макаронные колечки надоели ему до тошноты, и он пожарил себе два гамбургера в сковороде, которую купил специально для этого. После ужина он снова решил не звонить Майре и вместо этого устроился перед компьютером и залез в Интернет. В последнее время его больше тянуло на сайты, где он бывал раньше, например на домашнюю страницу Риджфилдской начальной школы. Ссылки в разделе второклассников разрослись в лабиринт фотографий и списков, презентаций и объявлений. Ничего особенного, ни трехмерной графики, ни заставок во флеше, просто яркие цветные квадраты и несколько завораживающих детских фигурок. Человеческая пирамида, составленная из шести крепких мальчиков, — он сохранил эту картинку у себя в папке и часто на нее смотрел. На некоторые страницы можно было попасть только по паролю, но его было легко подобрать. Паролем обычно оказывалась фамилия учителя. В данный момент его больше всего интересовал класс мисс Селии Хардин, в котором оказался тот мальчик с Гарнер-стрит.

Сегодня он наткнулся на новую ссылку, которая называлась «ТОЛЬКО ПО ПРИГЛАШЕНИЮ», естественно, он заинтересовался. У него ушло две секунды, чтобы попасть внутрь, но только потому, что он сделал опечатку и вместо «Хардин» набрал «Хардон»[16]. Внутри он нашел приглашение на вечеринку в честь дня рождения на роликовый каток «Дерби» для десяти мальчиков. Билли Маккейбу исполнялось восемь лет. Приглашались только мальчики. Хорошенькие восьмилетки, чуть неуверенно стоящие на роликах, будут сталкиваться друг с другом в шумной полутьме.

Праздник был назначен на четыре часа в четверг на следующей неделе. Тед едва удержался, чтобы не щелкнуть по кнопке «Ответить», желтому овалу в красном ободке, почти съедобному, как намазанная горчицей сосиска. Прежде чем отключиться, Тед запомнил время и место.

Прошла неделя, а я до сих пор не сказал жене и сыну, что собираюсь от них уходить. Дождливый апрель сменился маем. Пригородный извращенец завладел всеобщим вниманием. Он все еще разгуливал на свободе, постоянно предоставляя «Вестнику» пищу для размышлений. Уайлин в «Между строк» выставила на витрине коллекцию литературы, как она это называла, «для защиты детей»: всевозможные книги, начиная от книжки с картинками «Ты моя мама?» до «Алисы в Стране чудес», выбранной по известным ей одной причинам. Или, может быть, это было издание, адаптированное к нашей опасной эпохе: «Ни под каким видом не спускайтесь в незнакомые кроличьи норы. Если на чем-то написано „Съешь меня“, сначала прочитайте список ингредиентов».

Директор Риджфилдской школы Ливай выступил с несколькими пустыми заявлениями о том, как внушить детям чувство безопасности. «Если заинтересованные лица просто сообщат властям о любых подозрительных инцидентах, — лепетал он в письме, которое школа разослала всем родителям, — мы сможем вместе преодолеть опасность, не поддаваясь паранойе». Насколько я понял, больше всего его волновало, чтобы родители не названивали ему в школу с требованием поставить на окна стальные ставни или нанять охрану с электрошокерами. Однако Фрэнсес Конноли, постоянно искавшая повод, чтобы подать на школу в суд, сообщила, что видела мужчину в костюме, который болтался у игровой площадки во время перемен. Оказалось, что это охранник, одолженный у Джанни Дисальва, который по доброте душевной решил услужить группе измученных родителей. Джанни, как я слышал, нажил состояние на строительном бизнесе, и лишнего я знать не хотел. Ливай публично выразил благодарность семье Дисальва, но сказал, что присутствие охранника лишь усугубляет атмосферу страха. Что касается самих детей, они то боялись, то веселились. Мне рассказали, что несколько трудных пятиклассниц из Пайнвуда придумали игру: одна ложилась на тротуар, а две другие желтым мелом обводили ее силуэт, как на месте преступления. Саманта тоже входила в их компанию. Они даже сочинили стишок про преступника: «Мы поймаем педофила, понесем его на вилах». Каким-то образом он оказался на сайте Риджфилдской школы, но на следующий день его убрали.

А тем временем я каждое утро провожал Алекса до автобусной остановки и ждал, пока он не сядет в автобус. Я был не одинок: вместе с двумя десятками детишек являлась команда поддержки не меньше чем из десятка встревоженных мамаш и горстки уполномоченных пап. Я даже заметил среди них Элен Оттоуэй, она обнимала Джеймса за хрупкие плечики. Джеймса опять выписали из больницы, хотя, судя по его виду, ему следовало там задержаться. Когда в тот же день после школы я спросил у Алекса про его друга, он отвел глаза.

— Он плохо себя чувствует, — в конце концов сказал он. — Говорит, что все время устает.

В течение дня, проведенного в кабинете, я проконсультировал семерых полувзрослых невротиков, которым было достаточно плохо, чтобы искать помощи, в отличие от нас остальных, плохо адаптированных к ситуации. Большинство не хотело уходить из семей. Но потом Джерри мне рассказал, что Мэвис Тэлент и Артур Шрамм разошлись.

— Ты шутишь, — взмолился я. Я не то чтобы обиделся, но все-таки почему они со мной не посоветовались? Ведь мы знали друг друга уже… сколько же лет? — ну ладно, всего три года. Но такое впечатление, что уже целую вечность.

— Нет, не шучу, Артур ночует в офисе, пока не найдет квартиру в городе. Мэвис осталась в доме с троими детьми.

Я попытался представить себе их новый домашний порядок и подумал, может, так им действительно лучше. И Мэвис, и Артур были слишком большими эгоистами, чтобы впустить в свою жизнь и супруга, и троих детей. Троих, только представьте себе, а я с одним-то не могу справиться. Я подумал о взломанном окне, которое я в конце концов заколотил от Долтона, надеясь, что поступил правильно. Перед этим его рюкзак я положил снаружи. Может, надо было сунуть в него билет на автобус до Канады.

В остальном это был типичный Джеррин звонок с целью узнать новости в обеденный перерыв. Я рассказал ему последние известия о семье Конноли: кто-то заметил, как Фрэнсес выходила из машины с неопознанным мужчиной в мотеле «Маргаритки» в Уайт-Плейнз, который прозвали «Мотель — в постель».

— Правда? А я слышал, что это был Фрэнсис с незнакомой женщиной.

Мы посмаковали подробности и перешли к профессиональным вопросам. Джерри особенно интересовался успехами этой женщины, которую направил ко мне, и я рассказал ему о прогулке с ЖН.

— Я подумывал о чем-то в этом роде. Типа «пригородная терапия».

Книга Джерри была почти закончена, но он все еще работал над заключением.

Как и я. В моей двери до сих пор зияла дыра на месте стеклянной панели: стекольщик так и не явился, и я постоянно собирался позвонить еще раз. Я хотел все закончить, но вдобавок ко всему я проспал с утра, когда хотел сделать новый ключ, поэтому пришлось просить разрешения у Джейн. Все вышло наружу, и она вроде как посмеялась.

— Что бы сказал Фрейд? — заметила она.

Мне по-прежнему было ужасно неудобно жить с Джейн. Она видела мой список претензий, и мы желчно поспорили из-за него. Когда я проигрывал эту сцену в уме, иногда я вмазывал ей по физиономии, а не она мне. В последнее время, стоило мне только заговорить с ней, как мы тут же начинали раздражаться.

— Вот, возьми еще курицы.

— Нет, она слишком сухая.

— Но тебе же нравится суховатая.

— Не до такой же степени.

Алекс слышал это и сам начинал вести себя отвратительно. Если я просил его убрать комнату, он отказывался, а если я грозился, что не дам ему сладкого или не разрешу смотреть телевизор, он отвечал давно уже знакомым рефреном: «А мне все равно». Во всяком случае, я мог повлиять на его поведение или хотя бы пытался. Он все еще боялся Большого Папы. Но в большинстве своем у нас с ним ничего путного не выходило. «Па-а-апа», — ныл он, а я в ответ передразнивал: «А-а-алекс». Как-то раз я запер его в комнате на целый час, после чего он попытался меня ударить, но я оказался проворнее и прижал его руки, когда он только замахнулся. Я не желал становиться боксерской грушей для всей моей семьи. Потом я наказал его еще и за это, и он завел себе новую присказку: «Я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу».