— Так что, Офети, попробуем продать останки бога?

— Ну, после того как девушка, за которой нас посылали, два дня кряду подносила нам вино, а потом тот, кто должен был заплатить за нее, погиб, пора бы нам уже плюнуть на эту работу и заняться чем-нибудь другим. Как вы думаете? Хуже все равно уже не будет.

— Не могу поверить, что она все время была у нас на глазах, а мы и не замечали.

— Лучше сделать вид, будто ничего не было. То-то мне казалось, что слишком уж хорошенький этот раб. — Офети помотал головой и снова поглядел на Жеана. — Слушай, франк, мы заберем кости вашего святого. Если вы захотите их вернуть, то придется раскоше­литься.

Жеан не подумал об этом. Авраама ведь необходимо похоронить по христианскому обряду. Он не допустит, чтобы его растащили дикие звери.

— Мы заплатим, — пообещал он.

— Что я вам говорил! Болтает по-нашему не хуже шлюхи из Хайтабу, то есть достаточно связно, чтобы иметь с ним дело. Франк, те­бе придется помочь нам продать кости.

— В Сен-Жермен?

— Не выйдет. Хотя тебе бы это было на руку. Нет, мы идем на восток, сынок.

Мимо исповедника между деревьями проходили люди.

— Ты не узнаешь меня?

— Нет, а разве должен?

— Я и есть исповедник. Я тот, кого ты вынес из церкви.

— Ну, разумеется. Ты слепой, ты калека, и половину лица у тебя склевали вороны. Кроме того, только вчера ты выбрил себе макуш­ку, а сегодня она отлично заросла. Что ж, признаю, для человека, замученного до смерти, ты выглядишь весьма неплохо. Ладно, скла­дывай останки в мешок. Когда закончишь, мы отправимся в неболь­шое путешествие.

Исповедник коснулся макушки. Тонзура заросла. Это была не­значительная мелочь, однако из-за нее он по-настоящему испугал­ся. Как будто кто-то отнял часть его личности. Он оглядел себя. Те­ло было худое и слабое, однако оно двигалось. Он может ходить.

Господь освободил его. Слишком много перемен, чтобы принять их все сразу. Значение этого исцеления огромно. Жеан сделал вдох и попытался сосредоточиться на том, что необходимо сделать, что­бы не думать о том, что с ним произошло. Если Элис осталась с куп­цом, то теперь она уже на пути к Ладоге, — он слышал, как восточ­ный торговец настаивал на возвращении к князю Олегу.

Жеан понимал, что войти в город ему не удастся, как и попасть в аббатство Сен-Жермен. Сможет ли он спасти Элис, если последу­ет за ней? Этим утром, стоя на собственных ногах, глядя, как сол­нечные лучи падают между деревьями на лесную почву, превращая ее в сияющую ткань, он думал, что сможет все. Мир вокруг был та­ким прекрасным. Но дело было не только в этом. Он ощущал свою связь с девушкой, едва ли не необходимость следовать за нею. Го­сподь, чувствовал он, поручает ему это дело, и Он исцелил его, что­бы Жеан смог исполнить приказ.

Кроме того, в путешествии на восток имелась еще одна выгода. По морю идти не получится, там полно разбойников-северян, по­этому они пойдут пешком, и он узнает, какие земли разделяют франков и русов. У него появится возможность выяснить все о вра­гах Господа, возможно, даже отыскать зло и искоренить его.

Он поглядел на толстого викинга, который явно был здесь глав­ным, если не по званию, то по тому почтению, какое питали к не­му остальные.

— Я монах и могу помочь вам. Я знаю один монастырь, где нуж­даются в реликвиях, там вам хорошо заплатят, — сказал Жеан.

— Где это? — спросил Офети.

— В Агаунуме, на юго-востоке отсюда, в ущелье Песен, — сказал исповедник. — Аббатство Сен-Морис.

— Почему так далеко?

— Вам необходимо выйти за пределы земель, охваченных вой­ной, туда, где по дорогам ходят купцы, а не грабители. Если вы по­пытаетесь обратиться в ближайшее аббатство, вас перебьют. Не все монахи мирные слуги Господа, вы и сами знаете, некоторые с мало­летства держат в руках меч, а не Библию.

Офети смерил монаха взглядом.

— Хорошо сказано, — проговорил он. — Чары или здравый смысл? Но к кораблям мы точно не сможем вернуться. — Он засо­пел. — Что, Фастар? Как ты думаешь?

— Согласен.

— Тогда идем, — сказал Жеан.

«Аббатство Сен-Морис», — размышлял исповедник: именно там, по словам Ворона, к нему явился и покинул его Бог. Зигфрид назы­вал Ворона лазутчиком, следовательно, кто-то его послал. Жеан по­нятия не имел, кто это может быть, но решил, что аббатство черно­го святого — вполне подходящее место, чтобы все выяснить.

— Мелен, — сказала Элис, когда лошадь замедлила шаг. — Мы по­едем в Мелен. Этот город верен моему брату, и норманны на этот раз до него не дошли.

Леший кивнул. Ему вовсе не понравился этот план. Из Мелена девушку отправят домой. Конечно, его могут наградить за то, что он сопровождал ее, но могут и не наградить. Он прекрасно знал, какими капризными и вздорными бывают правители. Вдруг ее брат решит, что он обесчестил ее тем, что состриг волосы, или заявит, что ни один чужеземец не смог бы находиться с девушкой один на один так долго и не воспользоваться этим? Он ведь понятия не име­ет, кто там правит, в этом Мелене, наверняка какой-нибудь мест­ный князь или епископ, который непременно захочет присвоить себе славу спасителя графской сестры. Все-таки надежнее всего на­града, обещанная Олегом.

Беда в том, что девушка вполне пришла в себя и теперь точно знала, куда желает идти. Сначала он надеялся, что сможет ее обма­нуть, скажем так, повести по своей дороге, делая вид, будто это до­рога, которую выбрала она сама. Но ничего другого он придумать не смог, поэтому, раз госпожа хочет попасть в Мелен, ему лишь оста­ется следовать за ней. Ее конь вышагивал между деревьями, направ­ляясь на юг вдоль реки, Леший шел следом, ведя за узду мула.

— Госпожа, идти по реке слишком опасно, они первым делом станут искать здесь.

Элис ничего не сказала, только ударила пятками коня. Они шли весь день, миновали обгорелые руины трех монастырей. Викинги не смогли подняться выше по реке без своих кораблей, однако вре­мя от времени они совершали пешие вылазки.

Постепенно лес поредел, и впереди показались небольшие поля и дома. Уже смеркалось, огромное красное солнце садилось за до­ма, пока они приближались к селению. Крестьяне выскочили посмо­треть на путников; сначала они кричали, ругались, махали кольями, но Элис заговорила с ними на латыни, успокоила их, назвалась дво­юродным братом Роберта Сильного, везущим послание от графа Эда к епископу островного монастыря. Кузен Роберта Сильного убил короля викингов и теперь надеется подбодрить сельских жи­телей, чтобы они собрались с духом и отправились защищать Па­риж. Элис не сказала им, что она сестра графа, потому что хорошо знала свой народ. Им было бы трудно смириться с тем, что она пу­тешествует в мужской одежде, без свиты, в компании какого-то странного чужеземца, выставив напоказ непокрытую голову. Они убили бы купца, а ее объявили бы шлюхой. Пока что следует со­блюдать инкогнито.

Весть о гибели Зигфрида быстро распространилась по окрест­ным домам, и скоро собралась такая толпа, что Элис с Лешим не могли двинуться дальше. Крестьяне выкрикивали вопросы:

— Он достойно умер?

— Его голова уже на стене города?

— Его люди отступили?

Им предлагали эль, хлеб, расхваливали героя, который совер­шил такой подвиг.

— Останьтесь переночевать, расскажите нам, что творится в го­роде, — попросил кто-то. — Пожалуйста, господин, уважь свой народ.

Элис устала, и неожиданно холод, от которого она натерпелась в реке, пробрал ее до костей. Было бы недурно переночевать в этом селении. Она поглядела на Лешего, и он улыбнулся. Купец размыш­лял о своем невезении, лишившем его шанса доставить девушку на родину, и утешался тем, что уже привык к ударам судьбы. Если бы он был из породы везунчиков, то для него события последних дней стали бы настоящим потрясением.

Лешего с Элис ввели в самый большой дом в селении. Строение было убогое, с низкой крышей, с деревянными стенами, с соломой, навозом и грязью на полу, зато огонь в доме жарко пылал, имелись стулья, чтобы присесть, кровать, чтобы спать. Элис не посмела снять доспехи, опасаясь выдать себя; она так устала, что заснула прямо на полу, застланном тростником, и жена крестьянина укры­ла ее одеялом. Лешего особенно не привечали. Чужеземцы всегда вызывают подозрение, и его оставили устраиваться самостоятель­но. Здесь жили не парижане, привычные к иностранцам, а простые люди, многие из которых не бывали даже в Мелене, хотя стены го­рода виднелись с их полей.