— Несчастье закаляет сердца. Мы благодарны тебе. Мой хозяин и я…

Ву отер пот со лба и закивал:

— Конечно, конечно. По всему видно, что ты благородный молодой человек. И к тому же очень храбрый…

— Полюбуйся, полюбуйся на меня, — посоветовал ему Хорн. — И не думай, что стоит тебе закрыть глаза, и я исчезну.

Он поднялся, воткнул факел в трещину в стене — тот отчаянно чадил, — потом вернулся, сел поодаль, достал пистолет и вновь навел его на старика.

— Послушай, дед, — сказал наемник, — я столкнул тебя с моста. У меня рука не дрогнет повторить этот фокус еще раз. Возьму за шиворот и поминай как звали. Потом сверну шею твоей птице…

Ву заметно встревожился и робко предупредил:

— Это будет очень глупо с твоей стороны. Тогда ты не сможешь получить ответы. Мертвые по преимуществу молчат.

— Точно. Но что мне до твоей жизни? Что в ней такого ценного для меня? Поверь, старик, мне глубоко плевать, будешь ты жить или нет.

Ву порывисто вздохнул и опустил голову:

— О, насилие, как ты еще живуче! Ладно, ты припер меня к стене. Правда, Лил? Он нас накрепко припер, не вырвешься. Что мы можем противопоставить силе — ты и я, два несчастных старика?

— Правду, — ответил Хорн, — желательно добавить к ней немного доброжелательности, чтобы мне не пришлось пулять по твоей дубленой коже, старик.

— Как ты считаешь, — неожиданно спросил Ву, — сколько мне лет?

Хорн прищурился, прикинул:

— Семьдесят. Может, восемьдесят? — Потом скептически скривил губы.

— Мне давно уже перевалило за полторы тысячи. Ты можешь представить, что значит это? И все эти годы я ищу покой и никак не могу найти его. Знаешь, как я страстно хочу отдохнуть и в то же время все еще боюсь смерти. Вот так мы с Лил и тянем лямку…

Хорн только глаза сузил, на лице по-прежнему застыло невозмутимое выражение.

— Как и Лил, я — последний сколок своей расы, — продолжал Ву. — Или, точнее, огрызок… Я родился в Сан-Франциско, на Стоктон-стрит. В ту пору люди, подобные мне, были наиболее многочисленным народом на Земле. И самым древним. Но они накрепко вцепились в нашу старушку планету, и в то время как другие устремились к звездам, мы плодились и размножались здесь. Когда погибла Земля, погиб и мой народ. Мне же выпала другая судьба. Я эмигрировал на Марс. В городе Сиртис я завел собственное дело — открыл прачечную, которая, как я уверял своих клиентов, стирала лучше всех в мире. Впрочем, так оно и было… Это при том, что вода на Марсе была ужасная, и качество очень дорого стоило. Дешевле было купить новую пластиковую одежду, чем чистить и стирать старую. Сам понимаешь, я скоро прогорел и поступил коком на небольшой исследовательский корабль. Его хозяевам жутко повезло — в Поясе астероидов мы наткнулись на Алмазную пещеру. Вообрази, летает в пространстве гигантская глыба в несколько миллиардов тонн весом, а на ней оказалась полость, битком набитая алмазами. Собственники корабля стали обладателями самого большого состояния в истории.

Ву осторожно, на карачках, подполз к своему чемодану и вытащил оттуда бутылку спирта. Глотнул из нее, удовлетворенно крякнул, затем передал емкость Лил. Маленькие раскосые глаза Ву сразу заблестели.

— Представляете, сэр? Настоящие алмазы!.. Нет, вы не понимаете! — огорченно воскликнул Ву. — Алмазы были живые! Карбоновые слои были сдавлены во время ужасного взрыва. Их мир взорвался, понимаете? Бум — и нет никакого мира, а только горсть гигантских астероидов и камешков помельче. Вот на одном таком небесном теле мы и нашли живые алмазы. В пещере были залежи урана, и долгие годы радиоактивность питала представителей расы, к которой принадлежит Лил. Когда же количество энергии стало уменьшаться, они научились расщеплять отдельные атомы. Когда же уран был использован без остатка, они научились добывать энергию из очень холодных молекул вопреки второму закону термодинамики. Не верите? Но это правда, ведь всякая форма жизни существует в обход второго правила.

Значит, живые алмазы… Однако следует заметить, что существа, одетые в алмазные оболочки, куда более замечательны, чем их драгоценные оболочки. Как вы успели заметить, Лил не попугай. Кстати, это — она. Так называемый псевдоморф из Алмазной пещеры.

Слеза, подобная маленькому драгоценному камню, упала из зрячего глаза Лил.

— Раса, к которой принадлежала Лил, могла многое предложить людям. Их цивилизация насчитывала столько лет, сколько нашей Земле. Но время неумолимо, энергии в пространстве становится все меньше и меньше, и, хотя эти создания практически обладали бессмертием, все же конец наступил. Членам команды корабля нужны были только алмазы. Они заложили в пещеру мину и разнесли все к чертовой матери со всеми живыми существами, миллионы лет проживавшими там. Только Лил спаслась. Я спрятал ее на спасательном космоботе. С тех пор мы не расстаемся.

Тут и птица подала голос.

— Бедная старая Лил, — зарыдала она. — Она осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Ах, ах, ах… Ее народ… они все погибли. Ее мир погиб и теперь позабыт-позаброшен. И ни одного друга во всей вселенной, кроме бедного старого Ву. О, потерянный мир! Прекрасный, совершенный…

Она повесила голову. Все это слишком картинно, решил Хорн и на всякий случай навел на нее пистолет.

— Ш-ш-ш, — подал голос китаец и предупреждающе приложил палец к губам. — Не шевелись: сейчас ты увидишь то, чего ни одна живая душа, кроме меня, не видела.

Пестрый взъерошенный хохолок на голове попугая неожиданно потек, расплылся. Покрытые желтыми перышками ноги сжались и обернулись чем-то похожим на стебелек. Тело птицы словно сбросило все наносное, чуждое и превратилось в ярко блещущий в свете факела бриллиант размером с два кулака взрослого мужчины, соединенных вместе. Яркий блистающий свет теперь исходил от него.

Хорн затаил дыхание.

— Подожди, — прошептал Ву, — не торопись. Сейчас она предстанет в своем подлинном обличье.

По верху сияющего сфероида, крепившегося на стебле, побежали рубцы, и, словно бутон, драгоценный камень расцвел, обернулся подобием играющего всеми цветами радуги цветка. Лепестки — их было шесть — опустились, прикрыли стебель. Все подрагивало, сыпало искрами… Теперь лепестки стали подобны прозрачным мембранам или, точнее, белейшей паутине.

— В подобном состоянии, — шепотом пояснил Ву, — это существо способно принимать любую форму, какую только пожелает. Те следы, что ты видел — кроличьи, змеиные, — это все Лил. Она же явилась к тебе в виде кролика, рассматривающего тебя с другого берега ручья, потом превратилась в птицу. Это все она…

Хорн невольно выпустил пистолет из руки — тот с шумом нырнул к нему под мышку. Этот звук словно разбудил удивительное создание. Сияние быстро угасло, и перед наемником сидел все тот же с взъерошенными перьями попугай.

Лил опять зарыдала:

— Все ушли, никого не осталось.

— Не надо плакать, Лил, — мягко сказал китаец. Он покопался в кармане. — У меня кое-что сохранилось для тебя. Утешься, я сберег для тебя кусочек. Я выковырял его из булавки этого раздраженного инспектора компании, который хотел засадить нас за решетку за бродяжничество.

Лил тут же перестала плакать, уселась на плечо Ву и осторожно, клювом, взяла маленький, величиной с горошину, бриллиант, который тот держал в толстых скрюченных пальцах. Послышался приглушенный треск и камень исчез.

— Подарок, оставленный на завтра, — благодарно сказала птица, — дороже миллионов, полученных вчера.

Она с благодарностью почесалась клювом о морщинистую щеку Ву:

— Очень вкусный алмазик.

— Лил очень любит углерод, не важно — графит ли, уголек… Но предпочитает все-таки алмазы. Когда у нас были лучшие дни, она их десятками поглощала. Ныне мы опустились до пошлого антрацита.

Хорну наконец удалось справиться с голосом.

— Послушай, — спросил он, — как же тебе удалось прожить столько лет?

— Это все Лил. Ее народ научился многому за то время, что они провели в пещере. Они все изведали, обо всем составили понятие, многому научились — как сохранять жизнь, что есть атом. Жизнь, в их понимании, тоже своего рода материальная структура… Но кое-что они забыли. Или, скажем так, разучились делать. Так мы с ней и существуем — она поддерживает мою плоть, а я добываю ей еду.