— Не надо, прошу тебя… — обессилев от ласк, испуганно проговорила Галя. — Слышишь?

— Ну что ты… Ты хорошая, славная…

Потом они сидели, прижавшись друг к другу. Гале хотелось молчать, а Виталий говорил:

— Все естественно. Когда-нибудь пришло бы такое время. А я тебя люблю. — Он поцеловал ее в холодные, обмякшие губы.

«Почему он так спокойно говорит? Как он может?» — думала она.

Виталий чиркнул спичкой, сидел, глядя на тусклый огонек папиросы.

«Как он может? Почему он так спокойно говорит?» — неотвязно вертелось у нее.

И вдруг в тишине, около домов, завыла собака, так тоскливо, что испуганная Галя ткнулась головой ему в грудь.

— Вот видишь, ты всегда была послушной, — сказал он, думая, что она начинает успокаиваться.

— Ой, что это такое! — простонала Галя.

И снова тоскливый протяжный вой заставил ее вздрогнуть. Слышно было, как вдалеке скрипнула калитка.

— Шарик! Шарик! — раздался женский голос.

— Мне тебя только увидеть было, — продолжал Кобяков. — Сразу толкнуло: вместе нам, дорожкой одной… Смешные вы стояли тогда у котлована, боязливые. Помнишь, я мимо ехал? Посмотрел — вот, думаю, есть в ней что-то притягательное. Незнакомы еще были, а сердце ликует. С первого взгляда общее у нас зародилось. Так и понял. И не ошибся. Уверен был.

— Ой, что же это такое!.. — бессмысленно повторяла Галя. Виталий, обхватив колени руками, курил и недовольно морщился.

Внизу сверкала огнями стройка. Папироса догорела и затухла. Он отбросил ее, поднялся и, потягиваясь, сказал:

— Пойдем, пока автобусы ходят. А то опоздаем, потом не выспишься!

Рыжий пожевал губу и уставился на Серегу тупым взглядом.

— Я припадочный, — сказал Серега, вращая белками. — Придут выгонять — сяду на пол, в руки стамеску и топор, а в рот мыльного порошка наберу. И буду пузыри пускать. Я в госпитале врачу табуреткой закатил, и то ничего не было.

Рыжий подумал и спросил:

— А догадаются?

— Попробуй догадайся, когда у тебя в руках топор.

Подошел Илья, заинтересовавшись разговором. Сел на кирпичи напротив расстроенного Сереги.

— Кому ты грозишь? — спросил он.

— Отказали в комнате, — устало сказал Серега. — Я хотел въезжать, дом как игрушка, а мне отказали. У меня Аня с ребятишками приехала. Я им письмо написал. Куда я их теперь? Вот пойду, займу самовольно квартиру, в руки стамеску и топор… Сказали, получишь деньгами. А я работал, думаешь, из-за денег? Я с семьей жить хочу. Куда я теперь ребят дену?

— Ты сходи и попроси, — посоветовал рыжий. — Мне когда чего надо, я прихожу и стою. «Чего тебе?» — спрашивают, а я молчу. Ну и дают.

— Я пойду. Вот сейчас встану и пойду, — заторопился Серега. — Только просить я не умею.

— Подожди, — остановил его Илья. — Не нервничай. Давай спокойно обдумаем. Почему тебе отказали?

— А я знаю? Не сразу начал строить. Генок сначала ходил, а потом я стал. Мне хотят деньги выплатить, а я разве из-за денег? Я хотел счастье свое устроить. Привезти Аню с ребятами и жить, как все добрые люди.

— Пойдем к Колосницыну, — сказал Илья.

Серега так растерялся, что самостоятельно думать совсем не мог.

Он покорно поднялся и, опустив голову, пошел за Ильей. Вслед им смотрел рыжий и говорил:

— Я приду и молчу. Меня спрашивают, а я молчу. Они не выдерживают и дают…

Колосницын сидел у себя в конторе за столом. Перед ним на стене был приколот чертеж с обозначениями будущего завода.

— Чего тебе? — недовольно спросил он, отрываясь от чертежа.

— Мы вдвоем, — сказал Илья, вытаскивая Серегу из-за своей спины. — Ему в комнате отказали.

— Знаю. Решили начальник участка и постройком. Целая комиссия заседала. Я-то ничего поделать не могу. Говорил уже, да что толку. Посчитали — поживет пока в общежитии, а будут сдавать новый дом в поселке — выделят ему комнату.

— Ему сейчас нужно. Зачем ему после.

— У меня семья приехала, — проговорил Серега.

— Ребята, милые мои, поймите, я-то всей душой. Говорил об этом и еще раз говорить буду. Но что из этого получится — не знаю. В этих вопросах прораб — пятая спица в колеснице. Постройком все решает.

— Не знаю прямо, что делать, — с убитым видом сказал Серега, когда вышли. — Просить я не умею.

Илья ничего не сказал ему, вскочил на ходу в попутный самосвал и вскоре был в комитете комсомола. Иван Чайка сидел за столом и рассеянно вертел какое-то письмо. Увидев Илью, оживился.

— Послушай-ка, ты на своем участке не знаешь ли комсомольца Валерия?

— Что за Валерий?

— В том-то и вопрос. Тут написано: «Черненький, живет на поселке, в новом доме…»

— Мало их, черненьких, у нас.

— Вот и я про то, — уныло сказал Иван. Девчонка пишет: «Я попала в беду. Лежу в родильном доме, родила дочку. Помогите мне найти вашего комсомольца Валерия. Он такой черненький, живет на поселке. А фамилию его я не знаю».

— Веселенькое дельце…

— Куда как веселое. Сижу и ничего не могу придумать. И смешно, и ее жалко. Может, ты что посоветуешь?

— Купи колыбельку, поставишь здесь. Члены комитета воспитают.

— И то хоть занятие будет. Чертова кукла, ложится с парнем, не спросив фамилию… Чего у тебя?

— Ничего хорошего. Неладное что-то творится. Знаешь, на краю поселка дом своими руками строили. Выстроили, и Сереге Теплякову почему-то решили не давать комнату. Он должен был ее получить.

— Почему же так? — спросил Иван.

— Видишь, сначала работал Генка Забелин, а потом он уступил свое место Сереге. Серега добросовестно ходил каждый вечер, а теперь ему обещают выплатить деньги.

— Тепляков его фамилия? — спросил Иван и записал в своем блокноте. — Сейчас выясним.

Они пошли к начальнику третьего участка, но того не оказалось на месте — уехал в город.

— Вот незадача, — посетовал Иван. — Придется идти в постройком, к Ледневу… Мы уже с ним на ножах — сумел. С ним разговаривать только у омута. Хоть и не хочется к нему, но что сделаешь. Парня в обиду не дадим.

Председатель постройкома Леднев был не один. С ним сидел круглоголовый, наголо остриженный человек средних лет. Иван поздоровался с тем и другим.

— Что такое? — спросил Леднев. — С чем пришли?

— Произошло то, — сказал Илья и смешался, подбирая слова. — В общем, так… Тепляков строил дом наравне со всеми, а обещанной комнаты ему нет.

— Решили дать наиболее нуждающемуся, — сказал Леднев, поиграл карандашом и добавил: — Правильно решили. Он и работал не полностью. За дни, что был на стройке, ему выплатят деньгами. Начальник участка уже дал распоряжение.

— На что ему деньги! — вспылил Илья. — Ему комната нужна. Пусть он работал не с самого начала, прежде Забелин ходил. Но он потом уступил Теплякову свое место. Выходит, Тепляков полностью работал. Он так ждал, во сне бредил… Довели человека, говорит: самовольно въеду — и баста. И ничего с ним не сделаете. — Илья криво усмехнулся и продолжал: — Обещает сесть на пол, в руки стамеску и топор, а в рот мыльного порошка. Буду, говорит, пузыри пускать и твердить: «Я припадочный». Вот до чего довели человека.

— Здорово, — рассмеялся стриженый. — Но нам-то ты зачем раскрыл его тайну? Будем знать, что он нарочно, и выселим без опасений.

— Ничего не выйдет, — явно задираясь, сказал Илья. Отмахнулся от Ивана, который пытался его сдержать, и продолжал: — Мы тоже понимаем, что к чему. Кто после этого будет строить дома своими руками? Работай вечерами без отдыха, а потом тебе пообещают выплатить деньгами. Люди не из-за денег идут. Порочить доброе дело никто не даст. За это взгреют по-хорошему. Мы ведь и дальше пойдем.

— Куда, например? — спросил стриженый.

— Найдем. Знаем, куда. В райком сходим… Да брось ты, я правильно говорю.

Последние слова относились к Ивану, который незаметно дергал Илью за пиджак.

— Что за Тепляков? — спросил стриженый у Леднева.