В конце концов, когда примерно половина личного состава уже прошла эту процедуру очищения, было объявлено, что рота может отправляться на занятия.

Дальше комиссия работала уже не с нами, а на кухне и с руководством училища, проявив при этом полную осведомлённость в деталях инцидента.

Всё прошло. Никто из нас ощутимо не пострадал, так как факты эпизодической свинячьей кормёжки подтвердились. Я хочу отметить другое. Через день после разборки из роты навсегда исчез один суворовец. Тот самый, после которого прекратили вызывать на "беседу". Нам официально сообщили, что по семейным обстоятельствам он переведён в другое Суворовское училище. И только через двадцать лет на встрече нашего братства анализ тех событий позволил нам предположить, что исчезнувший Боря раскололся и, помня наше ночное совещание, согласился "стукануть" только при условии немедленного перевода. Этот вариант предлагался каждому, заходившему на "беседу", а убрали от нас одного - последнего среди опрошенных.

СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ

Летние лагеря... Село Трушки через речку, а с этой стороны, в лесу, сплошные воинские лагеря.

Наш лагерь - это палаточный городок, в котором больше сотни палаток, в том числе палатка-клуб, палатка-столовая и другие вспомогательные службы. Наши спальные палатки стоят рядами, строго поротно и повзводно. Между рядами - проходы метров по десять, между соседними палатками - метра два, можно в случае надобности перекинуться репликами. С тыльной стороны палаток - погребки для питьевой воды, за ними - всякие санчасти, каптёрки, штабные помещения и тому подобное. И ещё метров сто в тыл - туалеты.

С фронта проходит генеральская линейка. Это аллея, посыпанная песочком, на которой не должно быть ни одной травинки, а песочек всегда должен быть выровнен граблями. И чтоб ни одного следа!

Вдоль генеральской линейки стоят грибки дневальных - на каждую роту по одному. Это место строгого дежурства - выходить из-под грибка - ни в коем случае нельзя; вертеться туда-сюда нельзя, но, естественно, шевелишься, хоть и минимально. У этого дежурного есть подчасок, его обязанность - постоянно передвигаться по территории роты, следя за порядком и поддерживая его. За сутки наряда заступаем на дежурство 4 раза по 2 часа. Днём - никаких проблем, ночью же главная проблема - сон. Бороться с ним в нашем возрасте тяжело.

В первом наряде я заснул под грибком. Стоя, прислонившись к столбику. Обнаружил меня дежурный по училищу офицер-воспитатель. Получаю наряд вне очереди и тут же назначаюсь опять на сутки. К ночи чувствую, что без спецсредств не заснуть не смогу. Курсирую между палатками с длиннющей палкой - стволом сосенки. Это чтоб она мешала мне заснуть. Оказалось, эта палка - прекрасная опора для сна стоя. Один конец упираешь в землю, а на другой кладёшь подбородок. В этой позе мыслителя меня и нашли - и опять в наряд.

На третью ночь сказываются две бессонные ночи. Засыпаю в погребке для питьевой воды. Повтор - опять в наряде. Это уже четвёртая ночь. Хожу ночью - шатаюсь. Чтоб не поддаться сну, добавляю себе ответственности - стараюсь больше ходить возле офицерских палаток, надеясь, что не посмею заснуть. Результат - засыпаю на земле на входе в палатку командира роты.

К моему счастью, до него дошло, что дальнейшее воспитание в этом направлении бесполезно и никак не может быть результативным, если тринадцатилетний воспитанник не спит четыре ночи подряд.

Через неделю наряд повторился, но уже удалось отбыть его, не заснув.

Перепечко в телесериале о кадетах уронил свою фуражку в реку, а со мной в училище на зимних, так сказать, квартирах, повторилась история, подтверждающая закон парности случаев.

Ночь. Дежурство в коридоре у входа в расположение роты. Как у нас говорили, на тумбочке. Сидеть нельзя, да и не на чем - чтоб дежурный не спал, нет никаких табуреток. Над головой на стене висит лампа 500вт. Тоже , чтоб не заснул.

Стоял я, стоял... А потом, чтоб свет от лампы не резал глаза, снял шапку и одел её на лампу. Сам задремал, облокотившись на стенку, а шапка загорелась. Очнулся от вони и дыма, всё потушил и больше не засыпал. Разборки удалось избежать. Старшина роты - фронтовик-каптенармус пошёл навстречу моим мольбам и дал взамен сгоревшей шапки какую-то задрипанную списанную.

В ней я и доходил до конца зимы.

ПИРОТЕХНИЧЕСКИЙ ОПЫТ

Взрослели мы в училище быстро. С одной стороны. А с другой - всё равно оставались отроками, жаждущими приключений.

В лагерях по программе военной подготовки состоялись полевые учения. Зелёные атаковали, синие защищались. Всё было максимально приближено к реальности: у нас были карабины, автоматы с холостыми патронами, взрывпакеты, имитирующие гранаты, дымовые шашки для дымовой завесы, были фляги, котелки, ложки, скатки, рюкзаки. В общем, всё по-настоящему.

В процессе битвы освоили новую забаву. Бикфордов шнур, торчащий из взрывпакета, горит 8-10 секунд, после чего пакет взрывается. Шумно, с огнём и дымом. Мы устроили нелегальный конкурс, задача которого была - бросить взрывпакет так, чтобы он взорвался в воздухе. И чем выше взрыв - тем больше одобрение коллектива. Совершенствоваться в этом мастерстве надо было, задерживая в руке взрывпакет. Шнур горит, а я считаю секунды. Где-то на пятой-шестой секунде бросаю - красота! Дух состязания охватил всех, желание победить - непреодолимо!

Считаю до семи. Пакет взрывается в руке, уже занесённой для броска. Результат: глаза забиты смесью из смолы и опилок, которой обмазан взрывпакет, три пальца на руке смотрят в противоположную сторону - вывихнуты.

Фельдшер с нами был. К вечеру я попал в госпиталь. Пальцы вставили на место сразу, а глаза промывали несколько дней. Всё обошлось, правда, зрение стало падать именно после этого случая. Наверное, совпадение.

Второй случай общения с огнём состоялся в училище зимой.

Объявили о встрече с чемпионом мира по лёгкой атлетике Буланчиком. Весь личный состав повзводно занял места в зрительном зале. Чемпион задерживался минут на 20. Бдительность офицеров-воспитателей ослабла, и из зала удалось сбежать нескольким суворовцам. Они, эти сбежавшие, в поисках места для нелегального, конечно, освоения техники курения трубки, зашли (проникли!) в пустой актовый зал и на сцене, отгороженной от зала невысоким барьером, расположились сидя на полу, сколоченном, в отличие от паркетного пола зала, из досок. Покурили, как заправские трубочники; выбили об пол остатки табака и пепла и вернулись в зрительный зал, где как раз на сцену вышел чемпион, и с интересом стали слушать его воспоминания о трудной, но очень интересной судьбе спортсмена.

Минут через 15 зал стал наполняться дымом. Ещё через 5 минут на сцену вышел заместитель начальника училища, прервал выступление и объявил, что в связи с пожаром всем строго поротно и повзводно необходимо покинуть помещение и построиться во дворе.

Поднялся шум. Буланчик со сцены кричит: "Без паники! Проявите спортивную выдержку!". Но эвакуировались все спокойно, без толкучки, хотя видимость в дыму уже была не более двух-трёх метров.

Пожар состоялся! Пожарные приехали, потушили, но актовый зал сгорел полностью: сцена, полы, окна, лепные потолки закоптились до чёрного цвета. Оказывается, пожар возник в актовом зале, и очаг его был в районе сцены.

Если читатель сейчас подумал, что поджог остался нераскрытым, то он ошибся. Всю группу курцов вычислили. Разборка была серьёзной. Наш командир роты дал честное слово советского офицера, что виновники пожара, в случае чистосердечного признания, не будут отчислены из училища. Вся наша команда дружно призналась, пользуясь его обещанием, и ему пришлось защищать нас перед командованием (руководством) училища.

Очень порядочный оказался командир роты. Это нас и спасло. Отдувались потом на уборках туалетов, территории, на дневальствах... Но это, конечно, пустяки по сравнению с тем, чего нам удалось избежать.