«Где ты, Смерть-сука? Ползи сюда! Вот же я, — дрожал внутренний голос, — устрой забаву для них! Пусть эта пьянь проснётся, а я мёртвый тут воняю!» Но Смерть не слышала. И не видела слёз, что закапали из мальчишеских глаз, предательски блестя в лунном свете. А она бы удивилась, ведь ей не довелось увидеть слёз ни на одних похоронах. А тут… А тут не горе, которое можно пережить, стиснув зубы, тут раздирающая обида и жалость к себе, что зубы только крошит, что выбивает влагу из самых сильных. Давид устал. Он сел на краешек кровати. Ещё через какое-то время солёные следы на щеках высохли и мальчик склонил голову, засыпая. Антон что-то забубнил, перевернулся и повалил измученное тело на себя, под себя. Обнял так, как будто это плюшевый мишка, уткнулся в шею Давиду и тоненько выдохнул. Антон спал с игрушками лет до двенадцати, и никто не мог его убедить, что это не по-взрослому. Потом он ложился спать с ноутбуком, потом с пьяными друзьями и мятыми подругами и бог весть с кем. И вот теперь в девятнадцать вернулся к игрушкам…»

Давид отодвинул ноутбук. Не дочитал, хотя там ещё оставалось страницы четыре готового текста. Помолчал. Включил чайник. Вытащил из пакета пряник и стал его остервенело грызть.

— Я не понял… — нарушил тишину Сергей. — Опять не то? Что за реакция?

— Зачем ты ввёл такого персонажа, как охранник? — неожиданно громко спросил Давид. — Тебе не кажется, что было бы логичнее, если бы за обшариванием карманов, кстати, априори пустых, такие не носят наличные по карманам. Так вот, не логичнее ли было бы представить, что героя засёк этот Тоша? Что он потом всякий раз будет напоминать, угрожать, что всем о воровской сущности расскажет…

— У меня Антон был пьян в драбадан! Пусть это будет охранник. Всё равно нужно пространство текста наполнять живыми людьми. Этого мужика Давид будет называть «мил человек», так как у него такая присказка была. С Кариной он подружится, та ему помогать будет, за что её выгонят, обвинив, кстати, в краже того самого кольца…

— Из-за этого кольца?! — вскричал Давид и пошёл пятнами. — А… но… а почему главный герой не сознался?

— Он не знал, из-за чего. Перед ним хозяева не отчитывались. Ты что разволновался?

— Ладно! А что утром было?

— Так дочитай!

— Не мо… не хочу. Скажи так, вкратце!

— Антон проснётся на мальчишке, начнёт его щекотать, щипать и лапать. Ржать над ним, смрадно дыша в лицо. Потребует рассказать историю появления наручников. И Давид расскажет. Про то, что тот пришёл пьяный-сраный, что хотел сбежать, что искал мелочь по карманам, что был пойман охранником и тот его пристегнул к «хозяину». Антон так развеселится, что захочет даже одарить «мил человека».

— Нихрена! Он даже не знает, как зовут охранника, даже не поинтересуется! Всё лизоблюдство в этом доме воспринимается как естественное. Тошенька и не подумает как-то выделить верного пса, тот зря старался! Исправь это! Должно быть так! И нифига он не развеселился от этой истории. Избил парня. И приковал этими же наручниками к кровати на день в наказание, оставив без жратвы. Не нужно приписывать ублюдку остроумия или обаяния какого-то. Ублюдок — он и есть ублюдок!

— Жёстко ты… У меня он избивает парня в этот день, но за другое. За то, что тот посмел его сволочью назвать…

— Тем более, легко будет исправить… — Давид уже совершенно справился с собой и наливал себе чай. — Делай, как я говорю. Чай будешь? А вообще, ты как-то медленно пишешь, тут всего-то страниц шесть новых!

— Я ещё предыдущий текст переделывал, да такая скорость вполне нормальна, я ж недолго работал.

— А я надеялся, что пару дней — и ты свалишь из моей жизни!

— И не надейся. Я надолго.

— 5 —

«Идея с наручниками, похоже, заводила Антона не на шутку. Он повсюду таскал парня за собой, и на запястье у Давида образовалось красное болезненное кольцо от наручников. Сам же Голиков-младший иногда отстёгивал себя от этих железяк: уходил к друзьям, отправлялся в душ, гонял на своей тачке — оставлял свою игрушку прикованной к вертикали барной стойки. Поначалу Давид пыхтел, пытался наручники снять, вытащить оттуда кисть руки, ругался в пустой комнате грязными словами, а потом не то чтобы смирился, но понял, что это счастье, когда придурка нет рядом. Валялся на спине, рассматривая расписанный потолок. На нём чёрный космос со спиралью звёзд, наиболее крупные выпукло смотрели глазом светодиода. По периметру этой большой пати-комнаты на потолке был круглый нижний уровень, оформленный как гигантский металлический иллюминатор космического корабля. И на фоне звёздного неба, как раз над тем местом, где лежал прикованный созерцатель, «с улицы» в иллюминатор заглядывал смешной зелёный гуманоид с рожками улитки и ромбическими глазами в пол-лица. Давиду казалось, что космос в темнеющей комнате кружит звёздами, затягивает в свой вакуумный покой, а гуманоид готов прийти на помощь, протянуть сверху холодную чешуйчатую руку с присосками и спрятать Давида на далёкой планете с маленьким лисом и розовым кустом, где больше никого нет.

Но уже через два дня у хозяина возникла новая блажь. Он потащил свою игрушку в магазин — одевать. Ему было абсолютно наплевать на надёжные, немаркие куртки, крепкие джинсы, приличные рубашки и удобную обувь. Разве в надёжность и консерватизм обряжают кукол? Тем более если есть возможность посорить деньгами.

Их маршрут лежал через сток-центры с приторно-пахнущими странными вещами, через магазин детской одежды, где Тошу заинтересовали голубенькие шортики и новогодние костюмы, через бутик местного чудилы-модельера Ики — «Иксклюзив», через «Спортивные товары», в котором им вынесли кучу идиотских нарядов в блёстках для спортивных танцев, набор гольф для фитнеса, детское борцовское трико. А на закуску был ещё секс-шоп с названием «Недетский мир». Антон в первом же магазине врезал возмущённому, упирающемуся Давиду к ужасу пожилой продавщицы: заставил его надеть кримпленовые брюки-клёш со звёздами а-ля Элвис Пресли, а потом примерять золотистые майки, ковбойскую рыжую рубаху с бахромой по рукавам, обдрипанный чаплинский фрак с длинными фалдами, футболки с суперменом и розовыми девчачьими «Хеллоу, Кити». Почти всё купил, похерил только толстый свитер-геологичку и вязаный кардиган с якорем на кармане. У Ики по бешеной цене приобрёл странный костюм непонятного назначения со стилизацией под одежду тореро, а также пляжный полосатый костюм льва Бонифация с милыми рюшами по штанинам. Гардероб Давида дополнился также голубыми шортиками и футболкой с гюйсом явно для детсадовского возраста, костюмом белочки, гавайской рубахой и ультраузкими джинсами, разорванными под задницей, на бёдрах и коленях. По пути в секс-шоп Антона осенило зайти в магазин, где продавали всё для сна, там он выбрал фланелевую пижаму чёрного цвета с розовыми сердечками и женский полупрозрачный халат в пол. Но больше всего Давид ужаснулся в секс-шопе (там он получил по голове ещё раз, но продавец — равнодушный небритый мужик — ничему не удивился). Чёрные колготки, корсет на шнуровке, латексные шорты, клетчатая юбка, форма американского полицейского самого маленького размера, какие-то невероятные фиолетовые башмаки на гигантской платформе, с шипами по голенищу — всё это было свалено в серебристую коробку и водружено в багажник его спортивной «бэхи» серебристо-красного цвета с серьёзной мордой. Однако всего этого хлама оказалось недостаточно, Антон прихватил ещё пакет каких-то кожаных штук, то ли хвостов, то ли плёток, странных шариков на ремешках и браслетов, часть из которых он нацепил на себя тут же.

Давид был в шоке. За несколько дней пребывания в доме Голиковых он, конечно, уже усвоил, что этот Антон придурок, что дома он царь и бог, что родителям совершенно нет дела до его прибабахов. Он даже узнал, что отец заключил с сыном договор о том, что тот делает что хочет, но не впутывается в криминал, не появляется в скандальных хрониках официальных СМИ, ибо этого требует политическая репутация Юрия Владимировича. Иногда Антон даже торжественно стоял рядом с первой леди и первым мэном города во время каких-нибудь нужных церемоний, одетый просто и классически. Но в остальное — неполитическое — время он с отцом вообще не общался, а с матерью находил шутливый тон и сматывался от её заботы в свой обдолбанный мир. Пару раз журналисты пытались рассказать миру о буднях молодого аристократа, но эти попытки заканчивались потерей камеры, лицензии, работы. Причём все эти «связи с общественностью» талантливый сын мэра налаживал сам, без участия папочки. Но то, что взбрело в голову этому отморозку в этот раз — ни в какие ворота! Неужели он заставит Давида носить эту чешую? А не дай бог кто увидит? Да и вообще, такое унижение пережить трудно…