— Руки на место! — крик садиста. — Следующий! По глазам только не стреляйте. Кто наберёт тридцать очков, тот победитель! Эй, сучёныш, встал правильно!

Был третий, четвёртый, пятый, шестой. Потом опять метал Антон. Кровь уже была и на плече, и на локте, и на бедре, и на груди, и на подбородке, ещё раз на шее, ещё раз на щеке. Большая часть гостей не принимала участия: по разным причинам. В большей степени из-за состояния нестояния, а не в виду гуманизма. Ди-джей сидел, скорбно опустив лицо и руки, не мешая однообразному ритму долбить монотонно, не миксуя, не импровизируя. Часть толпы и не замечала этого, трансово двигаясь, раскидывая руки и кружась друг вокруг друга. Уголок издевательств был в стороне от этого действа.

Вызвался метать и Макс. Похоже, он ничего не принимал. Жёстко выхватил три дротика, измазанные кровью, из рук Люськи, которая собиралась стрелять второй раз. Отошёл ещё на шаг назад. Бросок — дротик торчит параллельно полу близ уха. Бросок — игла тукнула рядом с другим ухом, накренилась, но удержалась в стене. Бросок — стрелка полетела выше, почти в лоб, но нет, впилась в стену над самой макушкой парня.

— Йо-ху! Победитель, Ма-а-акс! — опять вопль Голикова.

— Всё! Закончили! Я победил и финиш!

— Блин! А я хотела ещё! — заныла Люська.

— Хватит, я сказал! Я победил, мне решать! — Макс подошёл к Давиду, подхватил его за подмышку и поволок вон из комнаты. Антон за ними, идёт и ржёт:

— Ты его как победитель трахнуть, что ли, хочешь? Нет, мне не жалко, ты друг, но он нихрена не умеет, поверь! Ну и типа того, он мелкий! Макс, ты куда его? Бархатов! Типа он мой сучёныш! Не твой, уха-ха! Вот меня вштырило!

Макс вдруг резко повернулся, чуть не уронив окровавленную жертву, и выпалил в широкие зрачки зло:

— А ты мне его продай!

— Нихуя! Не продаётся! — Антон неожиданно выпрямился, сверкнул совершенно трезвым взглядом, добавил совершенно неразвязным тоном: — Даже тебе. Он мой!

Антон перехватил висящее тело у Макса и утащил в небольшую комнату рядом, бросил на кровать. Наклонился над Давидом и прошептал:

— Ты думаешь, Макс был бы лучше? Он — пидор, я точно знаю. И поставщик дури. Я — лучший вариант для тебя, псинка моя. Но ты меня разочаровал сегодня! Не такие у меня были планы, ты испортил мне вечерину, сука! Дрыхни. Завтра зелёнкой намажем…

Он говорил что-то ещё, но Давид не слышал, он уходил, убегал, нет… улетал в звёздное небо, к зелёному человечку с присосками вместо пальцев, на планету к рассудительному лису и капризной розе, он несёт им за пазухой золотые яблоки, целлюлитные груши, потные виноградины и зеркального глупого карпа. Он слышал какой-то восхитительный протяжный звук пастушьей дудочки под тихий ритм, что настукивал ди-джей с серым лицом на круглой полосатой мишени. Красиво и грустно».

— 6 —

— Выбрали, что будете заказывать?

— Принеси мне эля большую и стейк из судака без гарнира, но с хлебом!

— Эля? Ты не на мотике, что ли?

— Давид, я… мне уехать нужно на пару дней.

Официант прищурился, пытаясь рассмотреть этот подвох в писателе, к которому он уже привык за три дня. Не нашёл. Тот смотрел на него снизу вверх открыто и доброжелательно.

— Ну и вали!

— Эй-эй! Я же вернусь. Просто надо.

— И куда?

— Э-э-э… к брату.

— Кто у нас брат?

— Он… э-э-э… ну…

— Слишком много «э». Не говори, не моё дело. Судак с соусом?

— Давид, мой брат, он филолог, мне нужна его помощь.

— Он живёт не в Москве?

— Н-н-нет.

— А в Москве филологов нет. Ну-ну.

— Ты мне не доверяешь?

— Доверяю, но думаю, что не стоило бы.

— Дурак. Жди меня послезавтра, с работы встречу.

Не то чтобы Давид ждал Сергея. Он ждал последствий своей неосторожности. Всю дорогу с работы озирался, дома не мог заснуть. Потом обнаружил, что Сергей оставил у него сумку с вещами. Абсолютно не церемонясь, вытряхнул всё из неё. Джинсы, носки, футболки, провода, книжка «Автор неизвестен», бритва в коробочке, карта Москвы, записная книжка. В ней незнакомые фамилии, номера телефонов, какие-то цифры, много номеров под какими-то закавыченными названиями: «подозрительный», «главный», «она», «болтун», «сторублёвик», «сторожиха». Из книжки выпала фотография, на которой мужчина, уже немолодой, улыбается, ровные зубы, волосы торчком, глаза за очками… ореховые. «Это и есть брат, — понял Давид. — Старший. Сразу видно, что интеллигент. Фило-о-олог!» Больше ничего полезного он не обнаружил. Ноутбук Сергей взял с собой. Давид решил почитать «Автор неизвестен» и честно уснул под книжкой, убедившись, что стиль письма и некоторые словечки узнаваемы.

Весь следующий день парень убеждал себя, что беспокоиться не о чем. Ник был на выходном, и разговорчивый Пол развлекал его всю смену. Он подтвердил, что клиент с кривым носом разговаривал с ним в прошлый раз, выспрашивал о Давиде, более того, Пашка слышал, как он беседовал с Факаидисом. Что спрашивал, как давно работает официант Дейв, где работал раньше, доволен ли работодатель им… Пол сказал, что Сергей показывал хозяину какой-то документ, так как тот не особо хотел разговаривать с гостем.

Эта Пашкина информация опять растревожила Давида. И он даже решился пойти к Факаидису попросить у него расчёт — решился удирать от любопытства этого змея. Но хозяина паба на месте не было. А Борисовна подтвердила, что Безуглый довольно-таки известный писатель, хотя она «представляла его совершенно по-другому». Барменша даже попросила взять у него автограф, как только тот вернётся. Придётся ждать — обещал автограф.

Вроде успокоился. Но опять не спалось. Тени, образы, звуки, запахи навалились и не дают сладко вытянуть позвоночник. Посредине ночи Давид вдруг вскочил, стал смотреть в окно, вышел курить на балкон. Потом сделал странное. Взял вилку и стал подкапывать землю у гигантского алоэ, что околючивало окно на кухне, что-то поддел, вытащил маленький целлофановый пакетик, встряхнул, размотал нитку, которая скрепляла его, и достал из грязного мешочка кольцо. Надел на палец. Немножко велико. Большой квадратный камень презрительно и пристально смотрел на растрёпанного парня. А тот хмуро отвечал ему. Посмотрели друг на друга. Парень оказался сильнее. Щёлкнул по бриллианту и сказал вслух:

— Пусть знают правду. Удрать успею.

Решительно запрятал в мешочек кольцо с жалкими листочками вокруг коварного, горделивого камня и зарыл обратно в кадку. Выровнял землю. Примял её и полил алоэ из чайной чашки водопроводной водой.

На следующий день после маетной работы Сергей, как и обещал, встречал Давида на «мухе». Парнишка выглядел более уверенным и решительным, а писатель, наоборот, подавленным, хотя и старался придать лицу счастливое выражение. Сказал, что не выспался, что в поезде писал, что пришлось встречаться с неприятными людьми, что брат ворчал, но что всё равно был рад видеть. И действительно, по приезде «домой» Сергей сразу свалился на свой диванчик и отказался от ночной трапезы, разрешив Давиду читать и править текст курсивом на ноутбуке. Сам же засопел и, не шевелясь, пролежал в позе падения всю ночь, пока прототип его героя, освещаемый неживым светом монитора, вчитывался в новый текст. Иногда останавливался, отрицательно мотал головой и начинал работать мышью и клавиатурой так, как будто он с кем-то сражался в странной электронной игре, где слова — войны, пробелы — секреты, точки — выстрелы.

«В новом классе никто, казалось, не обращал на него внимания. Никто не спросил его первого сентября, что за ранки у него на щеке и шее. И сейчас, спустя три недели отсутствия, никто не поинтересовался, чем же болел новенький. Классная руководительница — пожилая математичка Вера Ивановна — даже справку не потребовала. И Давиду представилось, что тут все обо всём знают, а это позорно, а это значит, сейчас будут шпынять, унижать, издеваться, как над слабым — так, как принято в детском доме. Он ожидал от каждого заговорившего с ним презрительного тона, брезгливого взгляда.