От некоторых он действительно замечал косые, пренебрежительные взгляды, дважды слышал, что в спину несётся шёпот: «Голиковский приблудок, голодранец». Он готов был драться, вцепляться в горло безоглядно на силу обидчика, но серьёзных поводов всё-таки никто не давал. И вообще, Давид очень скоро оценил гимназию: хоть учиться здесь было трудно (из-за всех горестных обстоятельств своей жизни он очень много пропустил), но это было место, где полдня он не видел психа. Гарантированно не видел. Ну и что, что не было друзей. Ну и что, что французский язык казался абсолютным кваканьем и никак не давался. Ерунда даже то, что на уроках физкультуры его не брали в свои команды мальчишки из класса — оказалось, что он просто не знает правил спортивных игр, не умеет водиться с мячом, делать точные передачи, не добрасывает мяч с линии подачи через сетку да и просто с визгом отскакивает от кручёного мяча, летящего прямо на него. Тот ещё игрок! Гимнастика ещё не началась, лыжи и коньки тоже ещё впереди, но волейбол и баскетбол были для него непостижимы.

Сидел он в классе за партой с девочкой Милой, маленькой и тихой, как и он сам. Только она была отличницей, на уроках не бездельничала, записывала всё, что положено, слушала внимательно, робко переспрашивала непонятные моменты лекций, педантично вела дневник. Но списывать не давала. Когда Давид вытягивал шею и типа незаметно заглядывал к ней в тетрадь, она наклоняла плечо, горбилась, отодвигалась к краю парты. Дружить не получалось. Даже поболтать с ней не удавалось.

Около месяца после «болезни» длился этот обет молчания вокруг него. К тому же Давид заметил, что двое парней — один безымянный из десятого класса, другой одноклассник, бугай Мансур Байрамалов — постоянно рядом. Похоже, что следят. Однажды Давид чем-то отравился и весь шестой урок провёл, невесело беседуя с унитазом. Так эти двое почти синхронно ворвались в туалет посреди урока, запыхавшиеся, с выпученными глазами. Явно искали его. Мансур, увидев синюшного Давида, тут же вышел, и было слышно, как он говорит по телефону:

— Нашли… Блюёт в тубзике… Не знаю… Не отпустим… Ага, пораньше…

За ним чудесным образом приехали раньше, а тот другой — безымянный десятиклассник — практически за шкирку уволок его из туалета в гардероб и лично сдал охраннику Голиковых, что прикатил так внезапно.

Однажды «опекунов» у Давида прибавилось. Он, как обычно, сидел на физике, безнадёжно вытягивая шею в сторону Милкиной тетрадки, как вдруг отличница вместо того, чтобы отвернуться, закрыть тетрадь с ответами, левой рукой неловко пододвинула Давиду длинный листочек. Записка? Давид недоумённо раскрыл её. «На физре вместо игры иди в девчачью раздевалку».

— От кого это? — прошептал он, не поворачиваясь к соседке. Та чуть заметно пожала плечами. — А это точно мне? — ещё раз обратился он к Миле. Та кивнула головой, делая вид, что увлечённо решает задачку. — Ми-и-ил! Ну от кого? — та не успела ответить, так как Давида вызвали к доске и он пошёл позориться.

Давид не особо раздумывал: идти — не идти. Ничего хуже Голиковых с ним случиться уже не может, рассуждал он, а там вдруг друзья обнаружатся… Поэтому, как только закончилась разминка и парни поделились на команды, он сначала уселся на скамейку поближе к выходу, а минут через пять улизнул в пустующую девчачью раздевалку от погрузившегося в азарт игры Байрамалова. Там на подоконнике сидел парень. Это был ученик из параллельного класса. Увидев Давида, он спрыгнул и обошёл вокруг, внимательно рассматривая мальчишку. Показалось, что у парня какая-то знакомая внешность.

— Хм… Значит, ты и есть Давид Боркович? — тихо спросил он. И голос тоже показался знакомым.

— Да. Я Боркович. Зачем звал?

— Меня зовут Илья, — игнорировал прямой вопрос парень. — Хочешь, значит, свалить от Голиковых?

Давид замолчал.

— Почему? Из-за Антоши? Или ещё из-за чего?

Отвечать не хотелось, тем более что не ясно, чем это закончится.

— Хм… молчишь? Из-за Антоши! — уверенно определил парень. — Мне Макс ничего не рассказывает, но тут и дураку понятно, что Голиков — причина причин.

— Макс? — вырвалось у Давида, и он понял, почему парень показался ему знакомым. Он был похож на того парня, что «выиграл» его на вечеринке. На Макса. — Он твой брат?

— Да. Старший.

И тут у Давида вырвалось ещё более неожиданное:

— Он правда пидорас?

— Чо-о-о?! — У Ильи округлились глаза, он схватил более мелкого соперника за футболку и стал трясти: — Ты чо? Это кто тебе сказал? Да я… Да я тебя щас! Да я за брата! Какого лешего ты…

— Я просто спросил, — вдруг засмеялся Давид, — нет так нет! Это мне Голиков сказал.

Илья оттолкнул Давида от себя, сузил глаза и прошипел:

— Этот псих просто завидует Максу. Не может им командовать, вот и бесится, болтая всякое. А придурки типа тебя повторяют. Ещё раз услышу!

— А Макс не спрашивал обо мне? — Давиду очень захотелось, чтобы тот высокий волевой парень вспомнил о нём, не забыл, а может, и помог.

— О тебе? С чего? Ты кто? Пуп земли?

— А он только пупами интересуется? — И Илья сильно толкнул остроумного сироту в плечо, да так, что тот полетел в угол, сшибая скамейку.

— Ты типа юморишь? Это ты получить хочешь? — крикнул Илья. — Так знай! Ты никому, кроме психа, не интересен! Это он тобой интересуется. Короче! Мне предложили деньги, чтобы я за тобой присмотрел. Не то чтобы миллион, но нормальные деньги. Так вот я тебе открыто хочу сказать, что деньги я взял (я ж не лох, чтоб отказываться от халявы), но караулить и выгуливать тебя не буду. Просто знай: шаг не по уставу — и тебе прилетит не только от Антоши, но и от меня. Причём я сам бить не буду — не приучен, есть кому этим заняться. Понял, сопля?

— А если я сбегу и меня не найдут, что тебе будет? — смело улыбаясь из угла, спросил Давид.

— Мне? Ничего. Это вон Мансурчику и Димону нагорит. А мне ничего не будет, за мной — семья! Понял? А вот тебя в этом случае разыскивать будут не только ищейки Голиковых, но и отцовские люди. Уверяю тебя, они проворнее.

— Хм… если ты весь из себя хозяин жизни и «за тобой семья», что ж ты на такую гнусную копейку позарился? Не стрёмно тебе за мной, приблудышем, следить и получать какие-то крохи?

— А не нужно меня брать за яйцо с колокольчиком! Если мой отец богат, это не значит, что заработать самому позорно, я кровососом не буду. На свой карман я сам зарабатываю. Мне незападло было на свалке летом работать и брату помогать… Понятно? Тем более я ни за кем не собираюсь следить. Я просто тебя оповестил.

— Как вы меня задолбали все, — тихо сказал Давид. — Хоть бы один нормальный человек… так нет, все ублюдки…

Илья пристально посмотрел в угол, где сжался этот упёртый мелкий Голиковский опекаемый. Увидел светлые голубые ненавидящие глаза и сжатые у шеи кулаки. Передумал вновь орать и демонстрировать силу. Пошёл к выходу, повернулся:

— Нормальных много, просто ненормальные сильнее и их лучше видно.

Так Давид познакомился с Ильёй Бархатовым. Он выяснил позже, что тот хотя и был таким же мажором, как Антон, но меру знал. И действительно летом работал на городской свалке сортировщиком. Недругов у него не было, боялись, несмотря на то, что славы бойца за ним не водилось да и как отморозок он себя не вёл. С учителями был корректен, техничкам и официанткам не хамил, в школу всю осень приезжал на обыкновенном велике, никаких золочёных паркеров или плащей от Готье он не выпячивал. В общем, он и был нормальным, пусть и сыном первого мафиози города.

Через пару дней, уже не шифруясь, Илья подошёл к Давиду на перемене, отвёл к окну.

— Мне Макс рассказал. И в общем так… Я за месяц получу деньжат за тебя, и ты можешь рвать когти. Только продумай всё нормально. Может, я и помогу чем. Всё, топай!

Впервые за три с лишним месяца житья у Голиковых у Давида было хорошее настроение, проснулась надежда. Он стал мечтать, что сбежит и братья Бархатовы обязательно помогут. Даже Антоша заметил блеск довольных глаз.