– Ну что, поедем? – спрашивает Стефано, выпивая залпом полкружки.

– Поедем, поедем, – уверяет Сергей. Тоже пьет и вскользь отмечает, что речь Стефано стала ему гораздо понятней. Исчез акцент, что ли. Во всяком случае, они уже не переспрашивают друг друга по нескольку раз.

У Стефано развязывается язык. Он начинает жаловаться на нехватку денег, на тараканов, которых невозможно вывести из квартиры, на Жана Луи, вечно недовольного его работой.

– Ты когда улетаешь в Париж?

– Через три месяца. Серж, вы приедете с Олей ко мне в гости? У моих родителей в Париже двухэтажный дом, нам троим там вполне хватит места. Нет, в Нью-Йорке я не останусь, какой мне резон? Здесь все очень дорого.

Он приступает к бухгалтерии: да, две тысячи долларов – зарплата, но минус медстраховка, минус коммунальные услуги... А Сергей уплывает на старые Киевские горы, на Щекавицу, покрытую в мае густой сочной травой. С Андреевского спуска туда вела деревянная лестница с прогнившими ступенями. Ее потом заменили чугунной, поэтому ящики с пивом заносить наверх стало намного легче. Там, на вершине горы, они, студенты-социологи, сидели, как гоголевские казаки, открывая одну бутылку за другой. И друг Мишка, поправляя очки, спрашивал: «Ну что, хлопцы, есть ли еще порох в пороховницах?» И хлопцы дружно отвечали: «Есть, батько!..»

– Серж, а ты остаешься в Нью-Йорке? – спрашивает Стефано. Он говорит уже вовсе без акцента. Быть может, даже перешел на русский. Во всяком случае, они понимают друг друга с полуслова.

– Да, остаюсь в Нью-Йорке, хотя здесь все дорого.

Поди, объясни этому легкому, как перышко, парижанину, что у них разные истории. И географии тоже разные. Стефано в эту компанию устроил отец. Чтобы сын таким образом прошел солдатскую службу. (Во Франции призывник имеет право выбора, в каком учреждении – военном или гражданском – проходить военную службу.) Министерство обороны оплачивает ему аренду квартиры в Нью-Йорке и выдает ежемесячную зарплату в две тысячи долларов. Теперь срок службы у Стефано заканчивается, и папа нашел ему работу в Париже.

Отец Сергея почти полвека оттрубил электриком на заводе, и хотя был профессионалом своего дела и получал достаточно высокую зарплату, ни серьезных связей, ни положения не имел. А здесь, в Нью-Йорке, если у отца имеются связи, то лишь с владельцем овощного магазина – двоюродным братом Гришкой. Но объяснять все это сейчас не хочется.

Cтефано, допив кружку, начинает рассказывать о каком-то ресторане, где они с подружкой недавно заказали лягушачьи лапки. Им подали пять здоровенных лап, наверное, индюшачьих, – взять в рот это было невозможно.

– Слушай, – перебивает Сергей. – Ты знаешь что-нибудь из Франсуа Вийона?

– Конечно, мы его в школе проходили.

Стефано начинает читать – громко, слишком громко, и Сергей понимает: клиента пора выводить. Просит счет.

– Серж, я плачу!

– Пополам.

Расплатившись, выходят. Стефано снова декламирует. Прерывается, хохочет. Угадав, какое это стихотворение, Сергей подхватывает на русском:

– Я, Франсуа Вийон, школяр…

Они попадают в ритм и, едва не маршируя, движутся в направлении Таймс-сквер. Площадь сверкает огнями. На тротуарах не протиснуться. Пар из пиццерий, баров, из-под железных решеток на асфальте. Двухэтажные автобусы с окоченевшими туристами на открытом верху. Шум, грохот. Художники продают портреты Монро, Леннона, Пресли. У обочин стоят негры с раскрытыми дипломатами, в которых поблескивают ворованные часы.

Сергей и Стефано продолжают в унисон:

«Поостудив сердечный жар И наложив на мысль узду…».

– Пошли в секс-шоп, – предлагает Стефано.

Они стоят у дверей, над которыми горит неоновый месяц, на краешке месяца неоновая дамочка игриво болтает ножками.

– Нет, как-нибудь в другой раз, – Сергей хлопает Стефано по плечу, и тот, счастливый, исчезает за дверью секс-шопа.

А Сергей идет к своей запаркованной машине, прося Бога расчистить все заторы и – поскольку выпивший – избавить его от встреч с автодорожной полицией.

3

Фирма, где работала Оля, занималась распространением компакт-дисков. Впервые Оля переступила порог этой фирмы два года назад, окончив компьютерную школу. Дрожала тогда, как осиновый лист, дожидаясь вызова на интервью. Внешне она соответствовала всем стандартам современной, уверенной в себе бизнес-леди. В душе, однако, испытывала такой ужас, что готова была вот-вот дать деру.

В приемной за столом сидела секретарша Дэби в платье с умопомрачительным декольте. Подкрашивая губы, Дэби по-свойски спросила, в каком магазине Оля покупает чулки, и тут же засыпала ее бесценной информацией. Только этот, сугубо дамский, разговор предотвратил Олино бегство.

Боссом оказался мужчина лет пятидесяти пяти, плотный, холеный, с густыми рыжеватыми усами. Мистер Сай Морс снисходительно расспрашивал Олю о ее профессиональном прошлом. Вскоре затосковал, даже случайно зевнул. Узнав, что Оля – русская, Сай несколько оживился. Как оказалось, у мистера Морса тоже русские корни: его дедушка до революции жил в Одессе и держал там обувную мастерскую. Развивая русскую тему, они перешли к Достоевскому. Мистер Морс недавно посмотрел американский фильм «Преступление и наказание» и считает эту картину блестящим психологическим триллером.

– Сэр, вы правы! – подхватила Оля, забыв на миг про свой страх.

Улыбка скользнула по ее перепуганному лицу, и, вероятно, этот момент можно считать отправной точкой ее карьеры в Америке.

…Каждый понедельник с утра Сай Морс раздавал сотрудникам задания и в течение недели никого не беспокоил, рассчитывая на понимание со стороны подчиненных. Когда изредка по какому-то вопросу Оля входила к нему в кабинет, то заставала Сая с неизменной сигарой в зубах. Он откладывал в сторону какой-то журнал и добродушно спрашивал: «В чем дело?» Секретарша Дэби, совершенно случайно оказавшись в этот момент в кабинете босса, принимала озабоченный вид и тут же начинала поправлять жалюзи на окнах. Короткое розовое платье трещало на Дэби по всем швам.

Сай Морс собственноручно принес и водрузил на Олин стол магнитофон: «Под музыку работать веселее. Диски выбери сама, советую блюзы». Оля все же предпочла музыку из любимых опер и балетов.

………………………………………………………………………………

– Крупные неприятности! Где отчет по возвратам? – в дверях стоял мистер Марк Пинхус.

– Я же вам только что отдала этот отчет, – процедила Оля, снимая наушники. «Боже, откуда он взялся на мою голову?!»

Мистер Марк Пинхус сменил Сая Морса. Однажды в «черную пятницу» позвонили из главного офиса и сообщили, что Сай уволен. С завидным спокойствием мистер Морс прошел по всем кабинетам и попрощался с сотрудниками. Оказалось, что самым беззастенчивым образом Сай надувал начальство, утаивая данные о расходах. Все раскрылось, когда нагрянула аудиторская проверка и обнаружила недостачу в десять миллионов долларов!

Кресло в кабинете начальника занял Марк Пинхус.

Мистера Пинхуса объединяли с предшественником лишь национально-географические корни – его дедушка до революции тоже держал обувную мастерскую в Одессе. Во всем остальном эти потомки двух славных одесских обувщиков были героями разных романов. Безотчетный страх, который отряхнул со своих ног в Нью-Йорке дед Пинхуса, попал на штиблеты его внука. Вечно перепуганный, Пинхус носился по кабинетам с одним и тем же отчаянным возгласом: «Крупные неприятности!» Смена босса сказалась во всем – начиная с бесконечных пустопорожних собраний и заканчивая переменой стиля одежды: со свободного – на официальный. Вместо джинсов и футболок отныне следовало облачаться в деловую тройку. Все неудобства этого стиля Оля ощутила с приходом зимы: колючий ветер задувал под полы пальто, и никакие колготки не помогали. Замерзшая, она вбегала с морозной улицы в офис и спешила в свой теплый кабинет, наскоро поздоровавшись с секретаршей Дэби, которая тихо увядала в наглухо застегнутом черном жилете...