Оля снова надела наушники, подключенные к магнитофону: пальцы забегали по клавиатуре, а ноги под столом стали тихонько отстукивать ритм из «Кармен». Она прекрасно знала каждую мелодию, каждую сцену из этого балета. Еще бы! Впервые увидела «Кармен», когда Большой театр гастролировал в Киеве. Дед Иван чудом раздобыл билеты и повел в театр свою тринадцатилетнюю внучку.

...В партере ночь, нельзя дышать. Раскрыв от изумления рот, Оля смотрела на освещенную сцену, где Кармен – жгучая, сильная, – убегала от стражи, скрывалась, изменяла, любила – и оставалась свободной!

После спектакля Оля не шла – летела над асфальтом, усыпанном белыми цветками каштанов. На ней было светлое платье с тоненьким пояском и туфли с блестящими пряжками. Голова кружилась от звуков и запахов, в случайных прохожих она пыталась увидеть Кармен, Хозе, тореадора. Дома ночью в ее комнату вошел дед Иван, сел рядом, тихонько гладил по голове внучку. «Ну почему он ее убил? Почему?» – спрашивала Оля, пряча свое заплаканное лицо в ладонях...

ххх

Жан Луи ушел с обеда, и в офисе царило беззаботное оживление. Сотрудники чаще обычного выходили на перекуры, громко болтали, смеялись.

– Серж, есть новости, – Стефано пододвинулся поближе и загадочно улыбнулся. – Вчера в секс-шопе я познакомился с такой мадам... По-моему, она русская, хотя уверяет, что чешка. Врет, я ведь русских хорошо знаю. Я сделал ей предложение. Но она за сто баксов не согласна. Просит триста. Я сказал, что больше ста пятидесяти не дам. Как считаешь, может, уступить и дать ей двести? Ты бы только на нее посмотрел, все – аль натюрель.

Сергей как будто задумывается:

– На твоем месте я бы поторговался. Пусть уступит. Скажу тебе, как опытный Вальмон юному Ловеласу: русскую женщину одним долларом не возьмешь. С нею нужно говорить ласково, на языке чувств.

– Серж, ты – знаток женского сердца, твоя родина – Франция!

– А твоя – Россия!

– О, нет, пардон.

Оба смеются. Лоренс сидит напротив, поволакивает темными глазами.

– Лоренс, поедешь с нами в Париж? – спрашивает Сергей.

– Конечно. Когда вылетаем?

– Скоро. Назначаю свидание на Монмартре.

– Мерси боку. Надеюсь, ты не забыл, что в пятницу идем в ресторан отмечать мой день рождения. Не знаю, как быть: сразить публику декольте или убить разрезами?

– Ты неотразима во всем.

– О-о, Серж, «ке седюсер тю а», какой ты соблазнитель, однако.

…В шесть часов все ушли. Кроме Лоренс. Сергей тоже остался. Делал вид, что работает. Лоренс сидела напротив и заманивала клиентов в свои телефонные силки. На ней был черный пуловер с глубоким вырезом, на смуглой шее блестела золотая цепочка.

С клиентами она говорила на французском, но при необходимости переходила на английский, которым владела свободно, куда лучше своих франкоговорящих коллег. Лоренс имела свой особый профессиональный стиль: не спешила огорошить клиента липовыми льготами компании, а как бы заводила с ним личную беседу. Порою спорила, капризничала, улыбалась, и тогда на ее левой щеке появлялась ямочка. Иногда, отложив ручку, запускала пальцы в свои густые волосы. Она умела держать марку, и если клиент соглашался, ничем не выдавала своего ликования. Лишь усмешка – то ли невинная, то ли коварная – играла на губах.

Сергей подолгу смотрел на нее. Когда их глаза встречались, Лоренс вскользь ему улыбалась и быстро отводила взгляд.

4

Дома Оля надела черное шелковое платье и стала перед зеркалом. Приталенное, чуть ниже колен, новое платье облегало ее стройную фигуру, неглубокий вырез приоткрывал тонкие ключицы. Накинула на плечи красный шарф, поправила волосы, приосанилась. Затем скрутила шарф на голове чалмой. Потом, как сельская девка, повязала косынкой и надула щеки. Рассмеялась и, все с себя сбросив, побежала в ванную.

Мочалка скользила по гладкой коже, Олино тело покрывалось пушистыми хлопьями. Уходила усталость. Она тихонько запела.

...Вечер. Теплая уютная квартира. Сережа готов с нее каждую пылинку сдувать. Что еще нужно для счастья? Страшно представить, сложись ее жизнь иначе, не с Сережей, а с кем-нибудь другим. К своим двадцати шести Оля успела совершить маленькие ошибочки: завести несколько ненужных знакомств, был у нее и один затянувшийся роман, который едва не закончился замужеством. С трудом выпуталась. Зато в главном поступке своей жизни она не сомневается, даже гордится собой – наперекор родителям вышла замуж за Сережу. Знакомы-то были лишь месяц… Беседка на Владимирской горке, акации в цвету, в голубом небе – ни облачка. Сергей обнял ее за талию, посмотрел в глаза. «Да…».

Он казался ей надежной крепостью. Когда сказал, что есть шанс уехать в Америку, Оля опешила и сначала отказалась. Но взвесив все за и против, согласилась. Доверилась самому, на ее взгляд, верному чувству – Сережа надежен, с ним не страшно. В конце концов, что она теряла: ненавистный Институт легкой промышленности, в который поступила под нажимом родителей? Тревожила, правда, мысль: чем в Америке будет заниматься Сергей, который к тому времени заканчивал университет? Но что его ожидало в Киеве? Протирал бы штаны в каком-нибудь дутом Центре социологических исследований. Или подался бы в коммерцию. А шанс уехать в Америку выпадает далеко не каждому. Рискнем.

В последние недели перед отъездом Сергея стали одолевать сомнения. Что их там ждет? Кому они там нужны? А чем не жизнь в Киеве? Оля тогда поняла, что решение эмигрировать принял не муж. Сергей просто уступил воле своего отца. Олины родители были против отъезда дочери. Начался ад – ей приходилось обнадеживать мужа, убеждать родителей, успокаивать себя.

В ночь перед отъездом Сергей устроил сцену – заявился пьяный. Бросал ей в лицо оскорбления, колотил кулаком по столу. Отстал лишь после того, как довел ее до истерики. Ушел в комнату, и через минуту там раздался звон стекла. Оля осторожно туда заглянула и увидела мужа: скривившись от боли, прижимал руку к груди, а на полу валялись осколки разбитого зеркала. Сергей зло сверкнул глазами, Оля убежала в ванную и включила воду. Сидела на краешке ванны и плакала. Жалела себя, Сергея. Но что ей оставалось делать? Ведь не бежать же ночью к родителям: «Мамочка-папочка, простите, я не еду ни в какую Америку…».

Скоро придет Сергей. Когда сядет ужинать, Оля незаметно выскользнет из кухни и через минуту явится во всем своем новом шелковом блеске – в черном платье и огненном шарфе. Вкусу мужа Оля доверяла не меньше, чем своему. Если Сергею что-то не нравилось, он поглаживал подбородок и с легчайшим оттенком иронии произносил «неплохо». Что в переводе означало «никуда не годится».

За пять лет супружества Оля узнала мужа, кажется, до последней складочки: баловень судьбы, которому все в жизни до недавнего времени давалось легко. Немножко стиляга, аккуратист, любит путешествовать. Замышляет теперь поездку в Париж. Увидеть Париж – и умереть. Даже «Париж» произносит на французский манер, грассируя, нараспев – «Па-ари». Что ж, поедем в Париж. Хотя Оля рассчитывала провести отпуск в Киеве, повидать родных. Они обижаются: «В Канаде была, в Мексике была, а нас, значит, забыла?». Приходится что-то врать, исподволь их готовить, пусть, мол, в этом году не ждут.

Да, Оля знает, что так нельзя, так любят только дуры набитые. Иногда она сама пугается – а вдруг Сережа ее разлюбит? Бросит? Уйдет к другой?

Она посмотрела на часы. В последнее время он возвращается позже обычного. На все вопросы один ответ: задержался на работе. По ее сердцу пробежал неприятный холодок. Подошла к телефону.

– Бонжур, – трубку сняла Лоренс, Оля сразу узнала ее сильный, грудной голос.

– Ты не знаешь, Серж давно ушел? Да, наверное, он где-то застрял в пробке. Спасибо.

Лоренс. Волоокая красотка. Пошла бы на бродвейское шоу или в кино. А то сидит одна вечером в этой конуре. Одна ли?..